Из дневника Жемчужины
«Мне грустно было расставаться с ним. Моя наставница учила меня, что нельзя привязываться к мужчинам которых с тобой связывает ложе. Но здесь было нечто большее. Нечто большее, чего я не могу определить до конца. Мне грустно было расставаться и с керна-ару, и с тенью господина Аргора, злым псом Ингхарой. Но всему наступает конец. Таков закон этого мира…»
А время шло. Повержен князь Дулун-анна, и хэтан-айя Техменару бежал на восток, к полупокоренным кочевникам, которых сдерживали твердой рукой князья Арханна, кровные родичи государя и его надежная опора. По правде говоря, похоже, что князья Арханна хорошо знали, откуда ветер дует, и сделали верную ставку в великой игре за Ханатту. А дочь князя Дулун-анны, воительница Тисмани, после гибели братьев и отца подалась на север, под руку нуменорцев, горя местью.
Аргор вместе с Керниеном разрушали старую Ханатту, на крови и пепле строя новую. Как сотни лет назад делал это Эрхелен.
Войско, зародышем которого послужили те самые Золотые Щиты, а колыбелью — военный лагерь в захолустной дыре у мелкой речушки, у которой и названия не было, становилось мощной силой, пусть пока и небольшой. Керниен по совету Аргора оградил Ханатту со стороны степи цепью маленьких крепостей, словно сеть улавливавшей всадников на маленьких злых лошадках. И старый лис Техменару, наверное, выл от злости где-нибудь в вонючем кочевом шатре. Аргор разрушал и строил, постепенно забывая о Своем Нуменоре, — точнее время, когда он будет построен, отдалялось, однако он не сомневался, что построит его Но прежде всего должен быть разрушен старый Нуменор. Забывался позор, забывалась боль — но не предательство. Враг — всего лишь враг. Предавший друг — хуже врага.
Был зимний вечер. Холодный нудный дождь временами словно просыпался и начинал изо всех сил биться в ставни. Керниен как всегда, нашел убежище в какой-то несусветной развалюхе. Не сиделось ему на месте. Наверное, потому он по сих пор не был женат. Ему хватало мимолетных встреч и оброненных невзначай ласк. Он даже не помнил своих женщин. В этом они были похожи еще с Хэлкаром. Аргор же научился помнить. И хорошее, и дурное. Дурное — в особенности. И не прощать.
— Скажи, — говорил Керниен, не сводя с него непроницаемых глаз. — Скажи мне… Нет, не то. Аргор, мы давно с тобой сражаемся плечом к плечу. Но я так и не понимаю тебя. Да и вряд ли может простой смертный понять посланника богов. Да, ты тоже просто смертный, но ты избран, и потому мне трудно тебя понять. Но скажи мне — в чем твое служение богам? От чего ты отрекся, ибо им нельзя служить иначе, кроме как от чего-то отрекаясь? Чего ты хочешь, ибо нет служения без стремления? Скажи мне, что ты есть? Скажи, почему ты отрекся от прошлого? Неужели ты не видишь в былом ничего такого, что заставило бы тебя простить это самое прошлое?
— Зачем тебе? — настороженно отозвался после некоторого молчания Аргор.
— Я хочу понять намерения богов, которые дали мне тебя, — отвернулся Керниен, глядя на трепещущее на сквозняке пламя свечи. — Я знаю, чего хочу я, но я не знаю, чего хочешь ты. И чего хотят боги.
Аргор некоторое время сидел, глядя в пространство. Он не задумывался над ответом — он давно уже все для себя решил.
— Я знаю, как переустроить мир так, чтобы он был совершенен. Это великая страсть. Она выше всего того, о чем говорил ты. Но человеку нелегко перешагнуть через себя, понять, что он не отрекается от своей сути, а становится совершеннее. Я сумел это сделать. Я стал совершеннее. Я хотел бы, чтобы и ты смог совершить этот шаг.
— Как? Отрекшись от себя?
— Да нет, — хохотнул вдруг Аргор. — Просто тебе следует возвыситься над собой. И тогда ты поймешь, что все не так, что все наши «нельзя» — всего лишь пустая выдумка, отжившая шелуха. Надо научиться говорить себе «можно» И тогда сможешь все.
Керниен молчал. Затем покачал головой
— Может, ты и прав, — тихо сказал он. — Но если не будет «нельзя», то как мы станем судить, что верно а что неверно, что дурно, а что благо? Кто и что станет мерилом?
— Те, кто сможет сказать себе «можно».
— То есть сильнейший?
— А разве не такие люди пишут историю и создают законы для других? Для других — не для себя!
— Но ты только что говорил о справедливом государстве.
Аргор начал раздражаться.
— Верно. Я знаю, что есть справедливость. — Он насмешливо усмехнулся. — Разве не так? Ведь я — избранник богов, я знаю, что верно.
— Знают боги. Ты — не бог, — спокойно ответил Керниен. — Избранники богов часто кончали плохо, потому что начинали считать себя богами. — Он встал.
Керна-ару явно старался поскорее закончить разговор, который сам же и начал. Аргора в последнее время начинало раздражать его упрямство. Казалось бы, он достиг того, чего хотел, — он получил армию, он с ее помощью собрал в кулак большую часть Ханатты. Чего ж ему еще надо? Почему он не идет дальше? Почему он не идет против Нуменора?
Этому человеку нужно было внушить то, что понял он сам. Поднять его над обыденностью. Хотя бы насильно. Заставить. Этот человек должен стать его, Аргора, человеком. Он ему нужен. Ему нужна Ханатта, чтобы начать строить Его Нуменор. Чтобы разрушить Нуменор нынешний.
Разговор продолжался. Керниен говорил уже о войске, о дурном провианте и тупых князьках и местных землевладельцах, которые не понимают, что их выгода умножится, когда Ханатта станет единой и могучей, и что это вовсе не потеря вольностей, и как им это внушить, как, в конце концов, заставить понять…
В дверь заколотили. Керниен осекся. Раздраженно встал. Рванул дверь. На пороге стоял испуганный Ингхара. Он несколько мгновений пялился на керна-ару, разевая рот словно рыба, не в силах вымолвить ни слова. Затем он всхлипнул, упал на колени и простонал:
— Государь анна-ару ушел к Солнцу… — Ингхара ударился лбом об пол перед оцепеневшим Керниеном и, подняв преданные собачьи глаза, проговорил: — Хвала тебе, Керниен-анна-ару!
Керниен молча выскочил в дождь. Аргор несколько мгновений сидел, прислушиваясь к шуму ветра и дождя и крикам Керниена:
— Седлать! Немедленно! В столицу!
Он снова вбежал в дом, мокрый и растерянный, рот его некрасиво кривился и дергался.
— Ты остаешься с войском… Жди меня.
Брат Наран сильно вырос за эти четыре года, окреп и возмужал. Теперь сходство со старшим братом стало просто разительным, но Наран был повыше ростом. Братья молча стояли в Королевском храме у отцова последнего ложа. Тело уже набальзамировали, ваятель уже сделал погребальную золотую маску с чертами лица покойного анна-ару. Мастера трудились, отливая в бронзе статую ушедшего к Солнцу государя, которая будет стоять в Большой Пещере под храмом, где собраны изваяния всех священных государей до него. Керниен подумал — дети Солнца в темной подземной галерее, это что-то кощунственное, так нельзя. Надо будет приказать построить большой светлый храм, посвященный королям его рода… Когда-нибудь и его статуя встанет там, среди изображений предков…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});