Шадцкий, маленький, кругленький, с карими, немного выпученными глазами, излучал добродушие. Он был старше меня, и в Мореходку пришел, имея солидный стаж второго помощника. Родился он где-то в Керчи или Анапе и начал свое плавание в детском возрасте, на парусных «дубках». Поэтому морское дело Георгий Степанович знал отлично.
— Ладно, потом поговорим. Иди на мостик. Сейчас отходить будем.
Погода еще ухудшилась. С неба падали мокрые хлопья снега, превращаясь на палубе в грязноватую жидкую кашицу. Все кругом было неприветливым, серым, холодным. Ветер то усиливался, то ослабевал. По мостику прохаживался Михаил Иванович в короткой брезентовой канадочке с меховым воротником. Заметив мое появление, он спросил:
— Ну как, выспались? Сейчас пойдем. Проверьте карты, пожалуйста.
Теперь я хорошо разглядел капитана. Ему было лет сорок пять. Высокий, худощавый, под серыми спокойными глазами набрякшие мешки, какие бывают у людей с больным сердцем. Волосы светлые, с проседью. На лбу три глубокие морщины.
Симка говорил мне, что «Эльтон» идет с грузом зерна в Стокгольм. Я проверил карты на переход. Все было подобрано, на столе лежала первая ходовая карта. Я доложил капитану о том, что все готово. Он кивнул, взял мегафон и приказал отдать швартовы. На баке засуетились Шадцкий и боцман. Концы поползли на палубу.
— Дайте малый ход вперед, — сказал мне капитан, и я переставил медную ручку телеграфа.
«Эльтон» тяжело вздохнул, под ногами чуть-чуть задрожало. Это заработала машина и закрутился винт. Судно отходило от пирса. Налетел маленький шквал. Корму начало валить под ветер. Я забеспокоился. Мы могли задеть за пирс.
— Полный вперед! — скомандовал капитан, перегибаясь через планширь и наблюдая, как проходит корма. — Дали полный? Повторите еще, не то навалим…
Я прозвонил несколько раз «полный». Но мне показалось, что ход не увеличился.
На мостик прибежал «дед». У него были испуганные глаза.
— Михаил Иванович! — закричал он. — Ходу прибавить сейчас не можем. Пар не стоит. Через несколько минут поднимем… А пока так придется…
Капитан повернулся к «деду». Он был совершенно спокоен.
— «Пока» мы чуть не навалили. Прошли чудом чисто. Что же вы пар на стоянке не подняли? Ведь знали, что будем отходить?
«Дед» смущенно развел руками:
— Кочегары неопытные. Сейчас механики помогают. Поднимем.
Капитан ничего не ответил. «Дед» спустился вниз. Освободившись после швартовки на корме, на мостик пришел второй помощник. Была его вахта.
— Могу быть свободен? — спросил я капитана.
— Да-да, пожалуйста, идите.
Я решил поближе познакомиться с судном. Пошел на нос. Отсюда хорошо, была видна вся его передняя часть. Две высокие, тонкие колонки прижимались вплотную к надстройке, стрелы опускались прямо на люка, мачта стояла у самого носа, и этот необычный дополнял нелепый, выше человеческого роста, фальшборт. Все указывало на то, что «Эльтон» — чистый лесовоз и с апатитовой рудой он будет кувыркаться, как ванька-встанька. На белой надстройке, палевых колонках, стрелах, фальшборте, как проказа, лежали неопрятные ржавые пятна и подтеки. Такого запущенного парохода я еще не встречал.
На кормовой палубе боцман Козьмин с вахтенным матросом сильной струей из шланга смывали угольную пыль, облепившую все судно во время бункеровки. Заметив меня, Сергей сунул ствол шланга за борт и хмуро сказал:
— Пароплав наш осматриваете? Дрянь коробка. Вы на корму пройдите, посмотрите, как мы живем. Вот где гадюшник! Начальника бы пароходства туда — пожить на недельку. Сразу бы в ремонт поставил. И кто такому самодуру пароходство доверил? Ведь здесь люди тоже… — Боцман сплюнул и принялся за прерванную работу. Я отправился в жилые помещения команды. То, что я увидел, превзошло образную Серегину характеристику.
В полукруглой темной столовой за сколоченным из грубых досок столом в ватниках и шапках сидело несколько человек из команды. В мутные, запыленные иллюминаторы дневной свет почти не проникал. Посредине подволока так же, как и в кают-компании, вполнакала теплилась тусклая, голая лампочка. Под ногами, на грязном линолеумовом полу чавкала черная жижица. По бортам тянулись ржавые трубы и батареи парового отопления. Из всех соединений вырывались тонкие струйки пара. От этого воздух в столовой был тяжелый, влажный, переборки покрывали мелкие капельки воды. Казалось, что ты попал в предбанник.
— Здравствуйте, товарищи, — сказал я.
— Здравствуйте, если не шутите, — отозвался молодой человек в ватнике, не меняя позы.
— Я третий помощник. Вместо Гиршева.
— Очень приятно. Деньжонки нам будете платить, значит? За такую жизнь двойная зарплата полагается. Учтите это, — невесело пошутил один из сидящих. — Посмотрите, как живем…
Человек встал, распахнул одну из дверей, выходящих в столовую:
— Любуйтесь. Это наши каюты.
Маленькая, узкая, с двухъярусными койками, с таким же спертым воздухом и парящей грелкой, как и в столовой, она мало напоминала каюту на советских судах.
— Да уж… — сочувственно проговорил я, закрывая дверь.
— Вы посидите с нами, третий, — пригласил меня моряк. — Расскажите что-нибудь.
Я уселся за стол. Заговорили все сразу.
— Вы нам не можете объяснить, почему такую дрянь в море выпустили?
— В машине все разваливается…
— В таких условиях разве жить можно? Робу негде посушить. Все время сырые ходим…
— Как только придем в Мурманск, срываюсь с этой коробки и жалобу в профсоюз напишу…
— Да кто тут останется? Все уйдут… Пусть начальник сам плавает!
— Каждый рейс обещали в ремонт поставить, а тут обманом на всю зиму выпихнули. Знаете, здесь раньше общий кубрик был. Профсоюз потребовал каюты отдельные сделать. На Канонерском заводе за три дня эти стойла построили. Видите, даже покрасить не успели, торопились… Требование выполнили, а что плохо — так сказали: временно, мол. Капитан протестовал. Не помогло. Вот какое оно дело. Ну ладно, придем в Мурманск, найдем кому пожаловаться…
— Как еще дойдешь… Загнешься где-нибудь по дороге.
— Ну, хватил. Дойдем. Чувствовалось, что моряки возмущены.
— Конец месяца и года. Вот и послали, чтобы план вытянуть, — сказал я.
— Так что ж, по-вашему? Можно суда посылать с опасностью для их плавания? Кто поумнее был, убежал с парохода. Набрали молодых, необстрелянных, и мы, старики, поверили и остались. Не привыкли бросать корабли в тяжелый момент. Думали, ремонт отстоим, потом плавать будем как люди, — проговорил седой, грузный человек. — Не тут-то было. Ладно, теперь поздно ахать, вкалывать надо до седьмого пота. Пар совсем не стоит. Уголь еще дрянной попался вдобавок. Давай, Морозов, собирайся. Скоро уродоваться пойдем, — повернулся он к совсем молодому парень-ку. Во время всего разговора тот молчал, испуганно глядя на седого. Я понял, что это новичок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});