Читать интересную книгу Via Baltica (сборник) - Юргис Кунчинас

– Собирайся, быстро! Грачев всех поднял на ноги! Идиот!

Мы летели куда-то за город – мимо со свистом неслись черные сосны, – и она рассказала подробности: узнала про все случайно, позвонила своей врачихе спросить про какую-то процедуру. А там тревога, аврал, боеготовность номер один! Уже уволена гардеробщица, которая за коробку конфет мне выдала вещи. Грачев в бешенстве: честь мундира требует меня выкопать из-под земли и доставить живым! Живьем брать!  – так по-русски звучал приказ о моей поимке.

– Дурень ты, дурень! – кричала Грасильда. – Он ведь знал, что та тысяча у тебя! Думаешь, ему деньги не нужны? Сумасшедший!

– Куда мы едем? – спросил я почти равнодушно. Хмель еще не прошел. Не верилось, что ничтожество вроде меня способно поднять по тревоге весь вильнюсский гарнизон.

– Не весь! – заорала Грасильда. – Для такого, как ты, достаточно одной патрульной машины с офицером и двумя автоматчиками. Я их опередила минут на пятнадцать.

– А откуда адрес? Мой адрес?

– Ха! – в первый раз хохотнула Мегера. – Большое дело! Я вас тогда отследила, после костела, помнишь? Я сыщица, молодой человек!

Да уж, похоже. И счастье, что сыщица. Иначе сидеть бы мне в арестантской на улице генерала Костюшко. Кстати, а есть у них право меня сажать? Я ведь еще не солдат?

– Все у них есть! Да, на Костюшко. Там у них КПЗ, это точно.

Ну, Грасильда! Все она знает! Юриспруденцию ей изучать и политику!

Она привезла меня на какую-то роскошную виллу в ближнем пригороде. Я ощущал себя героем идиотского приключенческого романа. Больница, вокзал, ресторан, квартира в Старом городе, побег на машине, предместье. Среди персонажей военные, штатские, женщины. Ночь, за окном чернеют стволы, свищет ветер. Она кому-то звонит, я не знаю – кому, ничего не слышу. Потом возвращается, наливает себе вино, мне коньяк, задергивает занавески, приглушает свет.

– Слушай. – Она отхлебывает из бокала. – Через год я тут буду хозяйкой, ты понял? Всей этой берлоги! – Она была совершенно в своей тарелке. Спасла меня, как ни крути. Теперь уже ей звонят. Нет, нет, серьезно отвечает Грасильда, ничего подобного, приезжать не стоит. Я неважно себя чувствую, да и не время теперь. Salvel Вот как. Скорее всего, звонил сам босс, хозяин этого замка. После всего разве можно не уважать ее? И не бояться? Сейчас спросит о деньгах.

– Ну? Много успел прогулять? Сотни две? Ладно, все равно придется отдать. Когда-нибудь. А пока владей. Тебе они пригодятся. И учти: я тебе советы давать не стану. Не надейся. Делай, как знаешь.

Я потянулся к бутылке, но она так поглядела, что у меня рука отнялась.

– Не напивайся. Надо подумать, куда тебя деть. Встань. Повернись.

Это еще зачем? Что она вздумала? Собирается выстрелить мне в затылок? Что ей, гангстерше, стоит!

–  Тип-топ. Все как по мерке!

И стала швырять из шкафа одежду – рубашки, шарфы, пиджаки. Выбрала то, что мне (по ее разумению) подходило. Все новое, прямо с иголочки.

– А чье это? И что он скажет, когда вещей не найдет?

– Подумаешь! Дурачок, это все из Парижа! Ладно. Будь спокоен, он ничего не заметит. Кто он? Зачем тебе знать? А вообще-то могу сказать: дипломат. Довольно высокого ранга. За него и выйду, чуть позже.

Меня передернуло, и я решительно налил себе коньяку.

– И сколько этому бедолаге лет? – деловито осведомился я. Мне уже было нестрашно. Я начал трезветь и осознавать свое незавидное положение. Мое пребывание здесь наверняка не затянется. День-ночь. И то вряд ли.

– Почему бедолаге ? Он счастлив, – она бесхитростно улыбнулась, эта непревзойденная активистка, сыщица и шпионка. – На руках меня будет носить, и стучаться перед тем, как войти… Дурень, дурень. Я буду, как человек, ездить в капстраны, не скрываясь читать «Spiegel» и Солженицына, а наряды буду выписывать по каталогам…

– И все равно зачахнешь!

Но Грасильда не разозлилась. Нежно потрепала меня по щеке. Она ведь главнее. Циничка! Она продолжила медитировать^ этот поток сознания все больше напоминал инструктаж:

– Будет еще несколько беспокойных дней – для тебя беспокойных. Потом до весны все должно утихнуть. Хотя кто их знает! Если зимой сам явишься в военкомат, это будет неплохо. Но ты ведь не явишься, верно? Так. Объявят розыск. Мусора будут следить за домом, станут наведываться к родителям. Операм раздадут твои фотографии. Могут захомутать в пивбаре, да где угодно. Если попала вожжа под хвост. Ты знаешь, кто зять Степашкина? Старлей, служит в военкомате. Очень упертый малый, редкостный карьерист. Ладно, поехали дальше. Языки у людей длинные, знаешь сам. Каково будет предкам Даниеле, когда придут? Приятного мало, то-то. Так вот, милый. Сам все испортил. Все, марш в ванную. И в постель. Завтра подброшу до Каунаса. А дальше сам доберешься.

Как сегодня вижу тот день и ту ночь от последней вечери в 3-й Советской до утра в пригородном коттедже. Столько времени пронеслось, даже обидно! Верно: все испоганил сам, правда, за все расплатился. Я бы не стал досматривать фильм с подобным сюжетом, а книгу забросил в угол. Но когда испытываешь такое на собственной шкуре, это не кажется ни смешным, ни банальным. И шутить не хочется. Меня могли засунуть в какой-нибудь воинский госпиталь, оттуда уже не сбежишь. Поди знай, чем все кончится. Наутро не хотелось вставать, вылезать из ванной. Но Грасильда уже барабанила в дверь:

– Эй, рекрут, живее! – Она уже вынырнула из кровати (размером с футбольное поле), уже причесалась, накрасилась. Через год она тут будет хозяйкой. Будет читать «Spiegel» и Солженицына. Что захочет, то и будет читать. Не скрываясь. А ведь этот журнал в каждом номере выливает ушаты грязи на нашу великую родину. Солженицын, наверное, уже пишет новый роман, она ведь старье не читает. Ладно, иду. А как неохота!

Завтрак: рюмочка коньяку, крепкий кофе, яичница с ветчиной, яблочный сок и проч.

– Ты что! – вдруг сказала она. – Не кури так много. Я все же хочу тебя. Дьявол, к чему бы это? Нехорошо. Чем тебя так привлекла Старкуте?

Я бы ответил: ничем – и сказал бы правду. Привязался, душой привязался, и все. Но предавать никого не хотелось. Я не забыл, с кем лежал в разоренной ремонтом – передвижной ? – больничной палате. Обет верности я не давал, но все же. Ведь я не Грасильда! Такая еще молодая, а все уже предусмотрела и взвесила. Или это болезнь, астма, думает за нее? Вряд ли. Сама везде успевает: глядь, хвать! Она и мысли читает:

– Заинька, я переживу и тебя, и твою чахоточницу. Не рой раньше времени яму другому, сам знаешь, что может случиться. Думаешь, все ради тряпок и этой избушки? Ради машины и шубы? Да, я ненавижу бедность и нищенство – хватит! Но не ради этого только. Хозяин этого дома – интеллигент, даже больше – интеллектуал. Все-таки дипломат. Безразмерная толерантность, ты понял? Швирмицкас ногтя его не стоит, ясно тебе?

– Сколько лет ему?

– Ладно. Пятьдесят пять. Самый сок. Разведен, это ему очень дорого стоило. Но он им нужен, а не наоборот.

– Странно, Грасе. Ты мне так помогла. Но послушай… А твоя астма? Хотя какое мне дело…

– Наука идет вперед. Как только изобретут панацею – мне доставят. И без задержки. Он получит мою молодость и энергию, а я – все, что мне вздумается.

Я уже перестал прислушиваться к тому, что она плела. Думал, как мне быть дальше. Формально ничто не мешало прикинуться ветошью и вернуться в палату. Конечно, ситуация усложнилась, но, может, не так все страшно, как показалось сначала? До весны – море времени. Но это кажется. Потому что время похоже на воду… Или пусть лучше схватят? Когда-нибудь все закончится. А к весне я уже оттрублю полгода! Нет. Ни за что! Да, воинская доля тяжела, но как прекрасен бодрый дух казармы! Запах пота, гари, шинелей, сапожной ваксы! Чтобы не забурел – ёнатирка полов, застилка кроватей, наряды по кухне вне очереди, караул, уборка плаца и прочее, прочее… И все это – с песней! В письмах они, понятное дело, всего не прочтут, но это слабое утешение, – для такого, как я, и чтоб не нашли переводчика? Но что я раскаркался! И без этого тошно. Как звучит одно из правил Мерфи? Хорошо себя чувствуете? Не волнуйтесь, это пройдет. И у Тома Уэйтса: «Все, кого я люблю, уже умерли или неизлечимо больны».

Оказывается, Грасильда прекрасно водит. Раз – и мы уже в Каунасе. Она сердилась, плутая по узким улочкам, и проклинала тупых пешеходов, лезущих под колеса. Несколько раз попыталась меня уколоть, но я проглотил:

– Хоть бы теперь отцепила значок, – почему-то заметил я. Сделала вид, что не слышит.

– Это тебе, – протянула пакет на автобусной остановке. Продукты. В кожаной элегантной корзинке. У нее продумана каждая мелочь: одела в чужое, обула в чужое, а все по мне. Мы холодно попрощались, не стали разыгрывать страстную сцену. Обоим было не по себе. Мы знали: наш спор продолжится и в разлуке. И забыть ничего не удастся.