так что в какой-то момент она махнула рукой и начала экономить. Это оказалось еще и удобно, учитывая, что Леда предпочитала свободу передвижения. Все ее платья были чуть короче спереди и чуть длиннее сзади – на случай, если ей захочется пробежать по ветвям Домдрева до самого низа.
Леда обернулась: на дороге стоял Старатель Джарх. В бледном свете идущего на спад дня, среди тех клочьев тумана, которые умудрились залезть на верхний ярус, он казался вытесанным из камня. Почему Леда в последнее время сталкивается с таким количеством людей (и нелюдей), которые вполне могли бы сойти за статуи?
– Старатель! Как ты здесь… То есть…
Леда замялась. Отношение Джарха ко всему верхнему ярусу по умолчанию было прекрасно известно в Инезаводи. Неужели Дэси в самом деле уговорил его отремонтировать что-то в особняке?
Джарх улыбнулся – желтоватый серп одной из лун на ночном небосклоне.
– Понимаю, понимаю… Старатель Джарх поднялся к богачам, близится конец света!
– Это все еще городские улицы, – пробормотала Леда. – Никто не запретит…
– Ох, нет. – Джарх покачал головой. – Даже если бы на это был запрет, я бы все равно топтал эти ужасные улицы. Вид отсюда открывается потрясающий.
– С маяка он вроде бы еще лучше.
– Ох уж этот ваш маяк, – поморщился Джарх. – Не хочу переломать себе оставшиеся кости.
– Я думала, ты ломал все и каждую! – поддразнила его Леда.
– И то правда, – вздохнул Джарх. – Но я, конечно, преувеличивал. Хотя сейчас… – Он чуть оперся рукой на палку, с которой теперь не расставался, и пожал плечами. – Сейчас сломать кость куда легче. Достаточно просто не так повернуться.
Леду снова затопило виной. Она могла бы остаться. Может, это не сделало бы лучше – никто, даже Лиса на самом деле не умеет предсказывать вариации того, что было, что будет и что было бы… но Леда могла хотя бы попытаться.
– Вижу, что заселил в твою голову не самые приятные мысли. – Джарх переступил с ноги на ногу. – Может, составишь мне компанию?
– Компанию? – Леда приподняла бровь.
– Сегодня седьмой день, – произнес Джарх почти укоризненно. – В храме плетут песни во славу Ткачей.
Ах, Ткачи. Леда вздохнула. В Городе-Грозди она видела столько самых разных людей, которые верили во столько невероятных вещей, что она не могла понять, как можно решить, что ты прав. Ты, и только ты, и никто другой.
Вера, конечно, могла быть прекрасной вещью и спасать жизни. Но могла и благословлять на ужасные дела. Все мастера слышали, что во славу Ткачей творили на севере. Там пропитанные кровью гобелены изображали будущее, которое не могло не сбыться. Прошитые нитями – обычными, не магическими – ожерелья из пальцев приносились в дар. Направь мою руку, великий Ткач, – возьми взамен чужую. Подари внимательность – вот тебе глаза моего врага. Но Ткачи были единственной опорой в жизни многих людей – в том числе в Инезаводи. И если Джарх, которого когда-то только забавляли слухи про «Кракена», ходил теперь на службы и слушал Плетение, то Леда готова была за него порадоваться.
– Хотя о чем это я, у Благого Когтя наверняка немало дел… – выдохнул Джарх и медленно направился прочь.
Так медленно, что Леда поняла: ее просят о помощи. Но не прямо, потому что Джарх горд. Все Шторма такие – гордые и упрямые.
– Как видишь, – Леда пристроилась слева от него и поддержала под локоть, – сегодня на мне мундира нет.
Леда не торопилась – отправлять письмо придется утром, сейчас никто не возьмется его доставлять. Может, даже стоит проследить за его доставкой. Или отправиться в Двужилье лично…
– У тебя на лице все печали нашего народа… – пробормотал Джарх и чуть отвел в сторону ладонь, указывая на высящийся на пустоши храм. – Пойдем?
Леда не знала, чего ожидала от храма.
Того, что за эти семь лет он изменится? Перестанет быть таким грозным и угловатым, прекратит давить на нее, словно морское дно: чем дальше под своды, тем сложнее дышать? Казалось, это больше подошло бы Рыбной церкви. Хотя они, конечно, чествовали небесный океан, где всем дышится легко и свободно.
Витражи в храме повторяли узоры на картах бабушки Лисы – только были намного тусклее. Дела, видимо, шли совсем плохо, раз здесь их толком не чистили: краски совсем поблекли под натиском времени, летящего песка и безжалостных стихий. Ветер, туман, дождь и солнце не пожалели Ткачей.
Ведя Джарха мимо окон, Леда замечала, как смягчает его черты цветной свет. Он казался бесконечно уставшим там, в доме Штормов, в своем доме – а теперь словно окунулся в легендарный фонтан юности и скинул несколько проведенных в темной шахте лет.
В храме Ткачей не было скамей, но были колонны и несколько гамаков, которые давно оккупировали местные. Леда попыталась добраться до свободного, но Джарх уверенно пошел куда-то в одному ему известном направлении, и Леда подчинилась.
– Как твоя охота? – прошептал Джарх, чуть склонив голову.
Леда споткнулась на ровном месте.
– Аккуратнее. – Рука Джарха крепко вцепилась в ее предплечье. – Кто кому помогает, а?
– Все друг другу, – дипломатично буркнула Леда. – Охота?
– На чудовище, – напомнил Джарх.
Они обошли одну из задних колонн и остановились у витража с изломанным нутром: сквозь узенькие щелки заползал туман, который теперь казался частью композиции. Глаза Ткача на этом стекле были закрыты, в руках его еле угадывался темный силуэт ножниц. Леда мгновение смотрела на его стеклянные веки, словно ждала, что те поднимутся, а потом отвела взгляд.
– Думаю, мне стоит поменьше слушать вашего Тиля, – выдохнула она.
Леда и сама не знала, почему прежде готова была расспрашивать о Буяне всех вокруг, а теперь хотела оставить его в тайне. Да и что Джарх мог бы сделать? Да, он прежде работал рядом с нитями и умел чинить каркасы разных механизмов, но ножниц у него никогда не было: Цех не зря вел им учет. Оставлять подобные вещи в таком захолустном городке было неразумно. Джарх чинил только не нитевые части механизмов, и его единственной связью с Ткачами оставалось плетение гимнов в далеком ветхом храме.
Джарх хмыкнул и прищурился. Леда задержала дыхание. Воздух сгустился – так бывало всякий раз перед тем, как служители начинали плести. И это Плетение не имело ничего общего с работой мастеров при магических дворах.
Служители пели – вили музыку прямо из воздуха, плели мелодии по древним канонам, описания которых, говорят, нашли в нутре «Кракена». Кусочки корабля до сих пор хранились в каждом храме. Леда видела здешнюю «реликвию» – темный обломок, неотличимый от сотни таких же. Море приносило их каждый год. Такой мог найти любой мальчишка… Такие ли остались от корабля ее родителей? Осталось ли от их корабля хоть что-нибудь?
Механики никогда не лезли в то, что касалось нитей судьбы. Хотя, поговаривали, в Затонувших Залах льют из добытого в бездне металла что-то непохожее на то, что собирали прежде. Что-то, что двигалось бы, жило и, может, дышало чужими нитями судьбы. Когда Леда только узнала об этом, в ее полные моря сны пришли люди с тонкой металлической кожей, сквозь филигранные узоры которой мерцали сплетенные из нитей подобия сердец, и легких, и всего остального. Она просыпалась в поту, долго сгибала и разгибала пальцы, бродила по балконам босиком – чтобы ощутить кожей прохладу остывающих камней.
Если Ваари искал что-то о нитях и о Порезе, говорил ли он с Джархом? Или тот сразу оборвал его, прекрасно зная: не стоит лезть туда, где когда-то умерло волшебство?
– Ваари интересовался нитями, – выдохнула Леда вместе с первыми мелодичными вздохами гимна Прибытия.
Джарх покосился на нее – на его лице алела россыпь цветных прямоугольников, высеченных заходящим солнцем.
– Ты не спрашиваешь меня, – прошептал Джарх, крепче сжав ее предплечье. – Ты нашла его?
Леде хотелось бы ответить утвердительно, но она покачала головой. Хватка Джарха чуть ослабла. Наверное, он тоже переживал. Ваари никогда не был Штормом, но…
– Я нашла его записи, – прошептала Леда. – Кажется… кажется, он хотел снова открыть Порез. Сделать его Надрезом… Такое вообще возможно?
Джарх переставил палку, на которую опирался.
– Ты