за самолётом. Покружив, он взял курс на восток.
«Заметил или не заметил? Что будет дальше?» — думали каждый по-своему, Гастон из Бретани и курский мальчик Алёша.
Когда в нашей штабной фотолаборатории проявили плёнку, привезённую самолётом-разведчиком, и отпечатали фотоснимки, дешифровщики внимательно разглядели их и один отложили отдельно. Снимок заинтересовал бывалых разведчиков. За время войны они разгадали немало тайн. Вооружившись сильными лупами, подолгу сидят они над иным снимком, прежде чем дать заключение, что на нём: настоящий это аэродром или ложный? Действительно ли это тень завода? Скирды сена на поле или тяжёлые танки?
По многим тончайшим признакам дешифровщики устанавливают истину и редко ошибаются. На этот раз случай был особенный: среди пшеничных полей на фотографии ясно виднелись две тонкие стрелки, как бы указывающие на луговину, что разделяет поля. После сличения с картой установили: никакой луговины здесь прежде не было. Всё ясно. Это натянута маскировочная сеть. А что под нею — это уж установит бомбёжка.
Так и было доложено командиру. Скоро расшифрованный снимок лежал на столе генерала, командующего бомбардировщиками.
Глубокой ночью Алёша и Гастон проснулись от ослепительного голубого света, проникшего во все щели. И, выбежав из сараев, они увидели зрелище сказочной красоты.
В тёмном небе висели гирляндами осветительные бомбы. Как раз над тем местом, где скрывался под маскировочными сетями фашистский склад!
Навстречу голубым гроздьям света, медленно спускавшимся с неба, летели красные шары зенитных снарядов и бесконечные нити трассирующих пуль. Сквозь бешеный треск стрельбы слышался спокойный, равномерный гул невидимых самолётов.
На это зрелище можно было смотреть без конца. Но вдруг послышался свист бомб, затем удар; окрестность содрогнулась от множества взрывов, слившихся в один такой силы, словно земля раскололась. С домов сорвало крыши. Выбило все стёкла. Столб пламени поднялся от земли до неба…
Гастона кусок черепицы с крыши стукнул по затылку, а Алёшу сорванной с петель дверью ударило по спине. Наутро они похвалились друг перед другом своими синяками. Немало синяков получили они за время своей неволи в Восточной Пруссии, но этими особенно гордились.
Дружба
Дружба везде нужна, а на войне в особенности.
Дружили в одной пехотной роте радист Степан Кузнецов и пулемётчик Иргаш Джафаров.
Кузнецов был синеглазый, русоволосый, весёлый паренёк, родом рязанский; а Джафаров — казах, смуглый житель степей, всегда задумчивый и всё песни про себя напевал.
Кузнецову его песни нравились.
— Мотив хороший, грустный, за сердце трогает, а вот слов не понимаю, — говорил он. — Надо выучить.
И во время похода всё учился казахскому языку.
И на марше, и на привале всегда дружки вместе, из одного котелка едят, одной шинелью укрываются. И перед сном всё шепчутся.
— Как по-вашему «родина»? — спрашивает один.
— Отаны, — отвечает другой.
— А как по-казахски «мать»?
— Ана.
— Отаны-ана. Очень хорошо!
В конце концов Кузнецов стал понимать песни Джафарова и часто переводил их на русский язык.
Идут, бывало, под дождём. С неба льёт, как будто оно прохудилось. Солдаты нахохлились, как воробьи.
Вода за шиворот течёт. Грязь непролазная, ноги от земли не оторвёшь. А идти нужно: впереди бой.
Джафаров поёт что-то, но никто внимания не обращает.
Тогда Кузнецов возьмёт да повторит его напев по-русски:
Ой, за шиворот вода течёт,
Под дождём наш взвод идёт…
Зачем ходим, зачем мокнем,
За всё сразу с немца спросим!
— Правильно, во всём фашисты виноваты! Скорее дойдём — скорее расквитаемся!
Засмеются солдаты и зашагают веселей.
Дружба и сил прибавляет, дружба и в бою выручает. Кабы не она, пришлось бы друзьям погибнуть накануне самой победы.
Случилось это при штурме Берлина.
Рота захватила дом на перекрестке, закрывавший подход к рейхстагу, и тут попала в окружение. Кончились гранаты, на исходе патроны. Кузнецов запросил по радио подмогу, но вражеский радист напал на волну и подслушал.
Когда на помощь пехотинцам пытались прорваться наши танки, их в упор расстреляли два «тигра», спрятавшиеся в воротах дворов.
Танкисты едва спаслись, а танки горели среди улицы, как два дымных костра.
Что делать? Многие солдаты были ранены. Пулемёт Джафарова разбит снарядом. Сам он с осколками в груди лежал на паркетном полу старинного дома, и его смуглое лицо, запорошённое извёсткой, казалось мёртвым.
— Ты жив, Иргаш? — наклонился к нему Кузнецов.
Казах лишь чуть-чуть улыбнулся уголками губ.
— Ну, давай попрощаемся, дружба… Вон немцы накапливаются, а нам и встретить их нечем.
— Подмогу зови. Танки зови. Пускай магазином идут, через витрину, как я сюда шёл… Магазин большой, пол бетонный, — шептал Иргаш, как в бреду, по-казахски.
— Беда, брат: перехватывает мои слова фашистский радиоволк, хорошо знает по-русски.
— Зачем по-русски, говори по-казахски!
Услышав эти слова, Кузнецов стиснул руку Джафарову и прошептал:
— Это верно… Но кто же меня поймёт? Только я да ты знаем в нашем полку по-казахски!
— Вызывай штаб, проси Узденова. Земляк мой Берген Узденов.
Джафаров смежил веки и умолк, обессилев от разговора.
Кузнецов припал к рации и, надев наушники, стал вызывать полк.
Он вспомнил, что видел в штабе маленького смуглого танкиста в кожаном шлеме, прибывшего для связи из танковой части.
— Узденова, прошу к аппарату танкиста Узденова! — решительно потребовал Кузнецов, замирая от волнения.
Фашисты, почуяв, что рота ослабла, становились всё наглее. Они строчили по дому из автоматов, швыряли гранаты, били по окнам ослепляющими фаустпатронами. И, крадучись вдоль стен, продвигались всё ближе.
Наши отвечали редкими выстрелами, сберегая патроны для последней схватки.
— Я — Узденов, слушаю! — раздался в наушниках резковатый голос.
— Я — Кузнецов, друг Джафарова, — сказал в ответ Кузнецов по-казахски. — Слушайте меня, слушайте внимательно. К нам можно прорваться через универсальный магазин, прямо через витрину… там, где дамские наряды выставлены. Пол бетонный. Это напротив того места, где горят танки. Отвечайте по-казахски: нас подслушивают!
— Вижу горящие танки.
— Так вот, улицей не ходите: там в воротах «тигры». А прямо через магазин. Его задний фасад выходит на наш двор.
— Есть, сейчас будем на месте! — сказал Узденов.
Его мужественный голос ещё звучал в ушах Кузнецова ободряющей музыкой, когда, взглянув в окно, он увидел в нём фашистов.
Они лезли в дом со двора. Пробрались по канализационным трубам и теперь, серые, грязные, как крысы, карабкались в окна дома, срываясь с карнизов и подсаживая друг друга.
Не успев снять наушников, Кузнецов схватился за автомат, но выстрелов не последовало — патроны вышли все. Он хотел крикнуть товарищам, но все они были заняты: отбивали атаку фашистов с улицы.
«Вот и