Виолетта считала, что искупить подобное бесславие я могу только самоубийством от отчаяния.
И вот настал день, когда она принесла мне этот кинжал, — Ирма кивнула на стену, где в слабоосвещенной подземной комнате висел изогнутый клинок с серебряной рукояткой. — Идеальный, как сказала она, — горько усмехнулась мертвая ведьма, — будто созданный специально для меня. Выкованный гоблинами и заколдованный мудрецами прошлого. Легко, будто в мягкое масло, войдет он в любое тело — и не причинит ни капли боли или мучений. За несколько секунд втянет в себя всю жизненную силу, и ты будто просто уснешь — но уснешь навсегда, — казалось, Ирма цитировала разученные наизусть слова свекрови. — Такая простая смерть, такая легкая, безболезненная и надежная. Я должна быть ей благодарна…
С этой песни начинался каждый мой день — и она была моей колыбельной. И вскоре уже сама я считала, что этот клинок — лучшее из возможных для меня решений. Но я не желала уходить сама с покорностью домового эльфа, — зловеще произнесла Ирма.
Мариус помог мне. Наша дружба возобновилась тогда, в ночь, когда горел большой дуб. Мариус ненавидел свою мать, заключившую его под землей.
Это он показал мне сию комнату, он помог в ночь, когда Кигнуса не было дома, затащить миссис Блэк сюда. И я убила этим кинжалом сначала ее, а уже потом себя, — блеснула глазами призрачная женщина. — Действительно не больно, и даже приятно, — усмехнулась она. — Но только дальше я не отправилась. Виолетта следовала приличиям и в смерти — она не могла оставаться неупокоенной. А мне плевать на приличия, которые — только видимость и не более того.
Мариус оттащил наши тела наверх. И вроде как считается, что мы обе добровольно покончили с собой от отчаяния. Сбылась мечта моей свекрови.
Кигнус, кажется, вскоре женился. Я не знаю — не поднималась туда. Мои дети всегда были для меня чужими, а я была чужой для них. Что делать мне там, где меня осудят, среди тех, кому я не нужна? Позорные предки, — скривилась Ирма с иронией. — Еще отнимут у меня мое прошлое, с них станется. Они всегда у меня всё отнимали — детство, детей, свободу и жизнь. Осталось только прошлое — не стоит его показывать. А тут у меня, по крайней мере, есть Мариус.
— В каком смысле? — вздрогнула Габриэль, слушавшая призрачную Ирму с напряженным вниманием.
— Разве от сквибов остаются призраки? — удивилась в свою очередь Гермиона.
— А он не призрак, — сверкнула глазами миссис Блэк. — Он просто сумасшедший полуслепой старик, который ест землю и общается с привидением. Хорошо, что сквибы видят нас, правда?..
Глава XXXV: Crimina belli[144]
Когда‑нибудь пустая темнота
Посмотрит мне в глаза и улыбнется,
И я тогда пойду за ней туда,
Где всё былое резко оборвется.
Там будут только ночь и тишина,
Ни слов, ни памяти, ни даже привидений.
И каменная твердая стена
Оставшихся от прошлого сомнений.
Новая Гермиона полюбила громкую музыку и летние ливни.
В этом году июль и август выдались особенно дождливыми. И леди Малфой долгими часами могла сидеть у окна и под оглушительную музыку смотреть, как яростные капли безжалостно лупят зелень в саду.
Странные мысли посещали ее в это время.
Именно в первую июльскую грозу Гермиона впервые подумала об этом.
Подумала вскользь, ненароком — и мысль неотвязно стала преследовать ее изо дня в день.
Мысль о том, что теперь и она может стать Черной Вдовой. Во всех смыслах этих страшных для Магической Великобритании слов.
Стать такой, как Maman. Именно потому, что теперь она тоже вдова. Опять вдова.
Надеть безликую маску и пойти убивать.
Просто так.
Гермиона смотрела на ливни и думала, что она на это способна.
Кажется, чуть ли не все кругом развлекаются таким способом. И злодеи, и герои. И чужие, и свои.
А в ее коллекции еще так мало глаз.
Выцветшие зеленые со странным, неестественным свечением — на самом деле Гермиона мечтала только об этих…
* * *
Сентябрь пополнил гимназию четырьмя с лишком десятками Легендарных Леопардов[145], ставших подопечными профессора Вэйс.
Гермиона начала преподавать окклюменцию Ужасным Всадникам Амаранты. Среди ее новых учеников сразу выделилась очень способная девочка, мисс Селвин, которая быстро полюбилась мадам Малфой, и та стала заниматься со смышленой гимназисткой дополнительно, совершенствуя ее таланты.
Моника Селвин была дочерью одного из Пожирателей Смерти, толстяка Барри, которого Гермиона видела лишь однажды в воспоминаниях Ады Афельберг. К тому же девочка приходилась племянницей Томазине Селвин, психологу Министерства магии, проводящей беседы с родителями магглорожденных волшебников — когда‑то очень давно именно тетушка Моники познакомила Гермиону с миром чародейства и волшебства.
Возможно, как раз благодаря воспоминанию о мадам Селвин Гермиона, обратив на девочку особое внимание, вызвалась шлифовать ее таланты во внерабочее время.
Моника заняла, если так можно выразиться, место окончившей в минувшем году гимназию Женевьев Пуанкари.
Но и мисс Пуанкари, как это ни странно, отнюдь не выпала из жизни Гермионы, подобно многим, даже ставшим очень близкими, студентам до нее. В середине сентября мадам Малфой сделала невероятное открытие, столкнувшись с той на пороге привратницкой Рона.
Женевьев зарделась как маков цвет, извинилась и скрылась с какой‑то невероятной поспешностью, а Рон на законное недоумение своей подруги, краснея и бледнея, признался… в начавшемся еще в конце позапрошлого учебного года романе, круто перевернувшем всю его жизнь!
Он рассказал выпучившей глаза Гермионе о том, как они разговорились с Женевьев впервые — случайно, в день, когда мадам Малфой, мучимая прóклятой книгой Парвати Патил, позабыла о вечерних дополнительных занятиях с гимназисткой, и та вместо преподавательницы легилименции нашла в ее кабинете привратника, тоже ждавшего зачем‑то Гермиону. Тогда и началась дружба, которая впредь только крепла и летом переросла в любовный роман.
Теперь пораженная Гермиона припомнила и прошлогоднюю внезапную рассеянность лучшей ученицы, начавшуюся еще в конце предшествовавшего курса, и неожиданное внимание Рона к своей внешности, и то, как часто Женевьев бывала у него в привратницкой после уроков в тот период, пока Гермиона караулила Габриэль в своем блошином обличии.
Но в прошлом году мисс Пуанкари была пусть и уже совершеннолетней, но еще гимназисткой. Теперь она окончила Даркпаверхаус и поступила практиканткой в больницу святого Мунго. После первого года стажировки, если не передумает, начнутся лекции и двухгодичное обучение теории, после чего она приступит к стажировке не как помощница–студентка, а в качестве напарника опытного целителя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});