как о «звене» в государственной машине.
Гейбович Артемий Иванович
(?—1865)
Ротный командир 7-го Сибирского линейного батальона в Семипалатинске, в котором служил Достоевский после каторги. Между ними сложились дружеские отношения, о чём свидетельствуют воспоминания дочери Гейбовича З. А. Гейбович (Сытиной), письмо Достоевского к Гейбовичу (от 23 окт. 1859 г.) и ответное письмо бывшего командира к писателю (от 25 мар. 1860 г.). Достоевский, уезжая из Сибири, оставил-подарил Гейбовичу большую часть своей библиотеки. В своём обстоятельном письме к бывшему командиру из Твери Достоевский называет его «добрейшим и незабвенным другом» и признавался: «Я и жена, мы Вас и всё милое семейство Ваше не только не забывали, но, кажется, не проходило дня, чтоб не вспоминали о Вас и вспоминали с горячим сердцем…»
Гейбович Зинаида Артемьевна
(в замуж. Сытина)
Одна из трёх дочерей А. И. Гейбовича, автор очерка «Из воспоминаний о Достоевском» (1885). Впервые она увидела писателя, когда её было 10 лет, в доме отца в конце февраля 1857 г. — он был уже в чине прапорщика и недавно женился на М. Д. Исаевой. По воспоминаниям Гейбович, Достоевский был очень добрым, легко находил общий язык с ними, детьми. Особого внимания заслуживают сведения о бескорыстной щедрости писателя: «Не знаю последующей жизни Достоевского в России, но жизнь его в Сибири показала, что это был за человек и зачем ему нужны были деньги. Получаемые им из России деньги расходовались, кроме домашних нужд, которые были очень умеренны, большею частью на бедных. Я очень хорошо знаю, что Достоевский долго содержал в Семипалатинске слепого старика татарина с семейством, и я сама несколько раз ездила с Марьей Дмитриевной, когда она отвозила месячную провизию и деньги этому бедному слепому старику. <…> У Фёдора Михайловича было немало знакомых из разных слоёв общества, и ко всем он был одинаково внимателен и ласков. Самый бедный человек, не имеющий никакого общественного положения, приходил к Достоевскому как к другу, высказывал ему свою нужду, свою печаль и уходил от него обласканный. Вообще, для нас, сибиряков, Достоевский личность в высшей степени честная, светлая; таким я его помню, так я о нём слышала от моих отца и матери, и, наверно, таким же его помнят все, знавшие его в Сибири…»
В сентябре 1875 г. Достоевский получил письмо от Зинаиды Гейбович, ставшей к тому времени уже Сытиной, в котором она поведала о смерти отца и матери, замужестве своём и сестёр. Заканчивалось неожиданное послание уверением, что во всех трёх семействах (то есть, её и сестёр) самые добрые воспоминания о Фёдоре Михайловиче сохранятся навсегда. Ответил или нет писатель на это письмо — неизвестно.
Гейден Елизавета Николаевна
(урожд. Зубова, 1833–1894)
Графиня, великосветская дама, занимавшаяся благотворительной деятельностью. Достоевский дружески общался с нею в последние годы своей жизни. Именно Гейден адресовано последнее предсмертное письмо писателя от 28 января 1881 г., продиктованное А. Г. Достоевской, в котором он сообщает графине подробности о своей болезни. Другие письма Достоевского к Гейден, к сожалению, не сохранились; известны 6 писем Гейден к Достоевскому.
Генерал-аудиториат
Высшая инстанция военного суда. После вынесения приговора петрашевцам (смертная казнь через «расстреляние») Военно-ссудной комиссией дело 13 ноября 1849 г. поступило в генерал-аудиториат, что вызвало разные слухи и предположения в обществе. Дело в том, что особая военно-судная комиссия, созданная по высочайшему повелению специально для разбора дела петрашевцев, иерархически стояла выше генерал-аудиториата. Но именно эта «штатная» инстанция пересмотрела смертный приговор ввиду несоответствия его вине осуждённых и заменила его каторгой. Конкретно по Достоевскому «определение» (приговор) генерал-аудиториата было сформулировано так: «Отставного поручика Достоевского, за такое же участие в преступных замыслах, распространение письма литератора Белинского, наполненного дерзкими выражениями против православной церкви и верховной власти, и за покушение вместе с прочими, к распространению сочинений против правительства, посредством домашней литографии, лишить всех прав состояния и сослать в каторжную работу в крепостях на 8 лет» [ПСС, т. 18, с. 190].
По сравнению с приговором Военно-судной комиссии этот выглядело, конечно, более грамотным, компетентным и обоснованным. Окончательную правку в это «определение» внёс император Николай I — 4 года каторги и солдатчина.
Герасимова А. Ф.
Купеческая дочь из Кронштадта, написавшая Достоевскому два письма с просьбами о совете, как ей жить дальше. В первом письме (от 16 фев. 1877 г.) девушка о себе сообщала: «Я — дочь одного кронштадтского богатого купца, год тому назад кончила курс в здешней гимназии <…> Живётся мне в родительском доме крайне скверно: отец — злейший враг всего нового, прогрессивного, матери нет, а есть мачеха, семья громадная, ни малейшей свободы, кругом — ни одной “живой души”, дрязги, сплетни…» И далее корреспондентка писала о своём желании вырваться из этого болота, выучиться на фельдшерицу, приносить пользу человечеству… Писатель ответил Герасимовой 7 марта 1877 г. очень подробным письмом, суть которого заключена в помете, сделанной им на конверте её письма: «Не рвитесь на пустое место. Отвечено». 16 апреля 1877 г. Достоевский также ответил и на второе письмо Герасимовой (от 15 мар. 1877 г.).
Гернгросс Екатерина Иосифовна (Осиповна)
(урожд. Львова, 1818—?)
Жена начальника Алтайских заводов в Барнауле полковника (впоследствии генерал-лейтенанта) А. Р. Гернгросса, возлюбленная барона А. Е. Врангеля. Достоевский познакомился с ней и её мужем в 1855 г. благодаря Врангелю. В переписке Достоевского с бароном Гернгросс фигурирует под литерой «Х». В письме к Врангелю от 9 марта 1857 г. писатель-психолог, утешая несчастного в любви друга, так характеризовал эту женщину: «…эта женщина, по моему убеждению искреннему, не стоит Вас и любви Вашей, ниже Вас, и Вы только напрасно мучаете себя сожалением о ней. <…> не ошиблись ли Вы в ней окончательно? Может быть, Вы уверили себя, что она Вам может дать то, что она вовсе не в состоянии дать решительно никому. Именно: Вы думали искать в ней постоянства, верности и всего того, что есть в правильной и полной любви. А мне кажется, что она на это неспособна. Она способна только подарить одну минуту наслаждения и полного счастья, но только одну минуту; далее она и обещать не может, а ежели обещала, то сама ошибалась, и в этом винить её нельзя; а потому примите эту минуту, будьте ей бесконечно благодарны за неё и — только. Вы её сделаете счастливою, если оставите в покое. Я уверен, что она сама так думает. Она любит наслажденье больше всего, любит сама минуту, и кто знает, может быть, сама заране рассчитывает, когда эта минута кончится. Одно дурно, что она играет сердцем других; но знаете ли, до какой степени простирается наивность этих созданий?