был ещё студентом, от самого Глинки, в доме одного приятеля покойного композитора, на литературно-артистической холостой вечеринке. Расходившийся Глинка сыграл и спел все свои любимые вещи из своих сочинений, в том числе этот романс. У него тоже не оставалось тогда голосу, но Вельчанинов помнил чрезвычайное впечатление, произведённое тогда именно этим романсом. Какой-нибудь искусник, салонный певец, никогда бы не достиг такого эффекта. <…> Чтобы пропеть эту маленькую, но необыкновенную вещицу, нужна была непременно — правда, непременно настоящее, полное вдохновение, настоящая страсть или полное поэтическое её усвоение. Иначе романс не только совсем бы не удался, но мог даже показаться безобразным и чуть ли не каким-то бесстыдным: невозможно было бы выказать такую силу напряжения страстного чувства, не возбудив отвращения, а правда и простодушие спасали все. Вельчанинов помнил, что этот романс ему и самому когда-то удавался. Он почти усвоил манеру пения Глинки…»
На полях рукописи этой повести А. Г. Достоевская сделала примечание, что муж неоднократно вспоминал о том, как он слышал романс Глинки в замечательном исполнении автора.
Говоров Сергей Кузьмич
Воспитанник Петербургского пажеского корпуса. В конце февраля или начале марта 1877 г. обратился с письмом к Достоевскому, как автору «Дневника писателя», прося у него советов и наставлений — как ему жить дальше и к чему стремиться и умолял о встрече: «Я — сырой материал, из которого может со временем выработаться либо то, либо другое. Но я хочу, чтобы из меня непременно вышло что-нибудь хорошее, и чем скорее — тем лучше. <…> Вы честный, смелый и сильный — согрейте меня, обнадёжьте меня, дайте мне убежать от самого себя…» Достоевский ответил Говорову (письмо не сохранилось), встреча их состоялась. В следующем после неё письме Говоров обещал на новую встречу принести свою повесть «Урод» о самоубийстве героя, «искавшего всеобъемлющей любви» и признавался: «Ваш разговор со мной из моей головы не выходит: такой широкости и глубины понимания я ни в ком ещё не встречал — как же после этого на Вас не надеяться-то?..» [ПСС, т. 292, с. 317–318] Состоялась ли вторая встреча — не известно.
Гоголь Николай Васильевич
(1809–1852)
Писатель, автор сборников «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Миргород», «Арабески», поэмы (в прозе) «Мёртвые души», повестей «Нос», «Шинель», пьес «Ревизор», «Женитьба», книги «Выбранные места из переписки с друзьями» и др. Достоевский с юности чрезвычайно высоко ценил творчество Гоголя, многому у него учился, равнялся на него. Одна из первых творческих попыток юного Достоевского, пьеса «Жид Янкель», напрямую связана с творчеством Гоголя. В первом же романе «Бедные люди» Гоголь и его творчество — в центре внимания и героев, и автора. Опьянённый первой славой, он восклицал в письме М. М. Достоевскому от 1 февраля 1846 г.: «Зато какие похвалы слышу я, брат! Представь себе, что наши все и даже Белинский нашли, что я даже далеко ушёл от Гоголя. <…> Наши говорят, что после “Мёртвых душ“ на Руси не было ничего подобного…» Н. А. Некрасов, сообщая о новом таланте В. Г. Белинскому провозгласил: «Новый Гоголь явился!..» Строгий критик, поначалу скептически воспринявший эту рекомендацию, по прочтении «Бедных людей» и сам начал сопоставлять Достоевского с Гоголем и провозгласил его лидером гоголевской натуральной школы.
Н. В. Гоголь
До конца жизни Достоевский сохранил пиетет к Гоголю, считал его, наряду с А. С. Пушкиным, основателем русской литературы. Широко известно афористичное утверждение Достоевского (в передаче Э. М. Вогюэ): «Все мы вышли из “Шинели” Гоголя». Во «Введении» к «Ряду статей о русской литературе», он, имея в виду ещё и М. Ю. Лермонтова, писал: «Были у нас и демоны, настоящие демоны; их было два, и как мы любили их, как до сих пор мы их любим и ценим! Один из них всё смеялся; он смеялся всю жизнь и над собой и над нами, и мы все смеялись за ним, до того смеялись, что наконец стали плакать от нашего смеха. Он постиг назначение поручика Пирогова; он из пропавшей у чиновника шинели сделал нам ужасную трагедию. Он рассказал нам в трёх строках всего рязанского поручика, — всего, до последней чёрточки. Он выводил перед нами приобретателей, кулаков, обирателей и всяких заседателей. Ему стоило указать на них пальцем, и уже на лбу их зажигалось клеймо навеки веков, и мы уже наизусть знали: кто они и, главное, как называются. О, это был такой колоссальный демон, которого у вас никогда не бывало в Европе…» А в статье «Книжность и грамотность» того же цикла ещё более определённо добавил: «Явилась потом смеющаяся маска Гоголя, с страшным могуществом смеха, — с могуществом, не выражавшимся так сильно ещё никогда, ни в ком, нигде, ни в чьей литературе с тех пор, как создалась земля…» С. Д. Яновский вспоминал: «Гоголя Фёдор Михайлович никогда не уставал читать и нередко читал его вслух, объясняя и толкуя до мелочей. Когда же он читал “Мёртвые души”, то почти каждый раз, закрывая книгу, восклицал: “Какой великий учитель для всех русских, а для нашего брата писателя в особенности!..» [Д. в восп., т. 1, с. 238]
Но, вместе с тем, несмотря на пиетет, Достоевский не всё и безоговорочно принимал в Гоголе и, поначалу оглядываясь на его творчество, упорно искал свой путь в литературе. Уже в «Бедных людях» содержится пародия не только на эпигонов Гоголя, но и на него самого (в творениях Ратазяева), а позже в образе Фомы Опискина была развернута пародия на личность и творчество позднего Гоголя уже в полной мере. Сразу после опубликования «Села Степанчикова и его обитателей» поднялся в критике спор — является ли объектом пародии в этой повести сам Гоголь или только отдельные моменты его творчества. Современникам, конечно, не были известны суждения Достоевского о Гоголе, такие, например, как в письме к И. С. Аксакову от 4 ноября 1880 г.: «Заволакиваться в облака величия (тон Гоголя, например, в “Переписке с друзьями”) — есть неискренность, а неискренность даже самый неопытный читатель узнает чутьём…»; или из записной книжки 1860–1862 гг.: «Гоголь — гений исполинский, но ведь он и туп, как гений» [ПСС, т. 20, с. 153]
Достоевский никогда не упоминал о своей встрече с Гоголем, но есть предположение, что он присутствовал в Петербурге на вечере у поэта и преподавателя русской словесности А. А. Комарова в сентябре 1848 г., на котором автор «Мёртвых душ» знакомился с молодым поколением русских литераторов — Н. А. Некрасовым, И. А. Гончаровым, Д. В. Григоровичем, А. В. Дружининым, И. И. Панаевым. Так это или не так, точно установить невозможно, но не вызывает сомнения то, что Гоголь (как и Пушкин) в прямом