В первый год основанное ими на паях книжное издательство принесло небольшой доход, но потом они чуть не обанкротились. В конце концов, Олаф решил, что им следует отказаться от издания низкопробных бульварных романов.
«Оглянись вокруг, Карл, — однажды сказал он другу во время завтрака, — читатель уже не хватает все без разбору, были бы секс и насилие. У людей есть выбор, они отказываются от дешевки плохого качества, а все более или менее читаемые авторы давно уже заключили договора с нашими конкурентами».
Рунеберг вяло пожал узкими плечами и вздохнул. Мягко дотронувшись до руки Олафа, он достал расческу, зачесал назад жидкие пряди белесых волос — эта процедура обычно помогала ему при напряженном мыслительном процессе — и согласился:
«Допустим. И что же ты предлагаешь?»
«Ориентироваться на стабильный рынок. Профильная литература всегда найдет своего читателя, а у обывателей среднего возраста сейчас в моде телепатия, полтергейст и похищение людей инопланетянами. Пресса фактически делает этим темам бесплатную рекламу, и этим грех не воспользоваться».
Для начала они заключили договора с несколькими энергичными уфологами, желающими опубликовать свои наблюдения, и уже год спустя кое-как привели дела в порядок. Через пару лет имидж издательства Берьессон & Рунеберг вполне определился — они издавали серьезную научную и научно-популярную литературу, сборники рассказов очевидцев о летающих тарелках и прочих паранормальных явлениях, не пренебрегали фантастикой.
Постепенно логотип Берьессон & Рунеберг начали узнавать не только в Швеции, но и за рубежом, поскольку они выпускали книги на шведском, английском и немецком языках, имели репутацию солидного издательства и всегда выполняли свои обязательства перед авторами. Именно поэтому Олаф Берьессон и Карл Рунеберг теперь находились в затруднительном положении, слушая сидевшего перед ними респектабельного мужчину лет сорока с приятной внешностью и легким, еле различимым акцентом.
— Ваше предложение весьма заманчиво… — начал было Рунеберг, кладя ладонь на руку Олафа, но тот немедленно перебил компаньона, закончив за него фразу:
— … но мы не можем его принять.
Гость, представившийся Вольмаром Хилльгреном, слегка поднял бровь.
— Почему?
— Согласно условиям контракта книга должна появиться на прилавках не позднее, чем через полгода. Мы уже заключили договор с рецензентом, он работает над рецензией.
— Перекупая право на издание книги, наше издательство, разумеется, готово взять на себя выполнение всех условий контракта. Возможно, я не уточнил сумму, — Вольмар Холльгрен вырвал из блокнота листок бумаги, написал на нем несколько цифр и протянул не Берьессону, а Рунебергу. От него не укрылось, как вспыхнули глаза последнего.
— Олаф, — мелко дрожащей рукой Карл протянул записку компаньону. Берьессон лишь скользнул по ней взглядом, сдвинул брови и отрицательно головой.
— К сожалению, нам придется отказаться, хотя ваше предложение достаточно заманчиво. Дело в том, что передавать право на издание книги другому издательству без согласия автора не совсем корректно, хотя формально мы и имеем право это сделать.
Холльгрен изобразил крайнее изумление:
— Не понимаю, в чем проблема — обычно автор сам заинтересован в том, чтобы заключить более выгодный для себя контракт с новым издательством.
— Госпожу Муромцеву мало волнует материальная сторона вопроса, для нее важней сроки. Разумеется, если вы подтвердите согласие с этим пунктом нашего контракта, то она, возможно, и согласится. В противном случае наше издательство не станет рисковать своей репутацией.
Холльгрен непонимающе развел руками.
— Но кто мешает вам связаться с госпожой Муромцевой и прояснить этот вопрос?
— Мы попробуем с ней связаться, но это займет время.
Вольмар Холльгрен поднялся, положив перед Берьессоном свою визитную карточку.
— Что ж, наше предложение остается в силе в течение двух месяцев. Свяжитесь со мной по этому телефону, пожалуйста, чтобы сообщить о вашем решении.
Едва посетитель вышел, Рунеберг набросился на компаньона:
— Ты с ума сошел Олаф? На эту сумму мы можем приобрести четверть акций «Дагенс нюхетер». Для чего тебе согласие русской? Не все ли ей равно, какое издательство выпустит ее книгу? К тому же, она говорила, что в ближайшие несколько лет вряд ли выедет из СССР.
Берьессон, откинувшись на спинку кресла, спокойно ожидал, пока приятель угомонится. Когда Карл выдохся, он сказал:
— Я тебя послушал, теперь послушай и ты меня. Если этот тип — Хилльгрен — предлагает такие деньги, то, возможно, будут и другие предложения, зачем спешить? Что-то тут нечисто, но что, я пока не разберусь. В любом случае мы должны поставить в известность Аду Муромцеву иначе рискуем нарваться на неприятности — профессор Ларсон и его коллеги постоянно пользуются нашими услугами, и именно Ларсон рекомендовал ей наше издательство.
— И как ты намерен с ней связаться? Ты ведь помнишь, что госпожа Муромцева сама просила нас без крайней необходимости не искать с ней контакта? Материалы книги были вывезены из Советского Союза без разрешения КГБ, и она боится неприятностей.
— Я позвоню профессору Ларсону, — подумав, ответил Олаф, — она просила в случае экстренной необходимости обращаться именно к нему, как ты помнишь.
Рунеберг криво усмехнулся:
— О, да! Мне показалось даже, что профессор слегка неравнодушен к этой русской даме. Но что, если и он не имеет возможности с ней связаться?
— От души надеюсь, что это именно так.
— Боже мой, Олаф, что ты несешь! Неужели ты хочешь отказаться от столь выгодного предложения?
— Вдумайся, Карл: если мы не сумеем вступить с ней в контакт, несмотря на все наши усилия, это развяжет нам руки. Ларсон не станет обсуждать с ней этот вопрос по телефону или в письменной форме по той же причине, что и мы.
Рунеберг, соображавший не очень быстро, подумал и, расплывшись в улыбке, погладил рукав Олафа:
— Олаф, ты гений! Конечно — никто не сможет нас упрекнуть в некорректности по отношению к автору — мы сделали все, что могли. Звони старику.
Однако к вящему неудовольствию обоих профессор Ларсон, выслушав Берьессона, сказал ему тоном, не допускающим возражений:
— Что ж, в течение двух месяцев я сообщу вам ответ госпожи Муромцевой. Без ее согласия ничего не предпринимайте.
Ганс Ларсон с нетерпением ждал встречи с Адой Муромцевой. Во время последней встречи в Стокгольме он дважды просил ее стать его женой, но она колебалась, уверяя, что нужно еще раз все как следует обдумать. О чем тут думать, непонятно, если им хорошо друг с другом! Оба уже немолоды, и оставшееся у них в этой жизни время не стоит тратить на ненужные колебания и размышления.
«Ада, дорогая моя, лучше всего будет, если мы с тобой зарегистрируем наш брак в Стокгольме — если ты вернешься в Союз, то неизвестно, когда тебя выпустят в следующий раз. Возможно, что вообще никогда».
Она невесело пошутила:
«Ганс, в нашей стране лучше быть вором, чем невозвращенцем».
«Я не предлагаю тебе во всеуслышанье просить политического убежища, как делают ваши диссиденты, ты просто станешь моей законной женой, и по всем нормам международного права никто не посмеет нас разлучить. Дорогая, решение просить твоей руки пришло ко мне не сегодня, я имел время познакомиться с историей вашей страны. После войны Сталин действительно запретил браки русских с иностранцами, но сейчас восьмидесятый год, и никто не может нам помешать. Я знаю, что в вашей стране многие специально заключают фиктивные браки, чтобы уехать заграницу. Чего ты боишься?»
«Я вновь и вновь возвращаюсь к расшифрованным мною посланиям пришельцев. Ты знаешь, что я не могла не предать гласности полученную мной информацию».
«Ты права, это было бы преступлением — человечество должно знать о том, что рядом с ним обитает иной разум. Дорогая моя, я восхищаюсь твоим талантом и твоей отвагой».
«Я сделала то, о чем прежде не смела бы и подумать — тайно провезла на Запад материал, который в Союзе мне никогда не разрешили бы опубликовать. У моих братьев могут быть крупные неприятности, Ганс. Когда выйдет моя книга, им могут предъявить обвинение в нарушении режима секретности, хотя материал, который я публикую, сам по себе секретным не является. Объяснить тебе, в чем дело, я не имею права, но хочу сама отвечать за свои поступки».
«Хорошо, — вздохнув, кивнул он, — тогда мы достигнем компромисса: уезжай, а в начале лета я приеду в Советский Союз. Если мы зарегистрируем наш брак в твоей стране, мне предоставят вид на жительство. Я математик, могу работать и в России, хотя, конечно, не сумею преподавать, не зная вашего языка. Но мы, по крайней мере, будем вместе, когда выйдет твоя книга».