Читать интересную книгу Затерявшиеся в тайге - Леонид Репин

Долгий, удивительной красоты закат подарила нам в этот вечер тайга. Лес на противоположном берегу реки" высвеченный лучами заходящего солнца, вспыхнул, как во время пожара. Красным сделалось все-стволы сосен, листва осин и берез, пожухшая и пожелтевшая, обдутая холодом осени. Мне показалось в эти минуты, что гдето, совсем близко, и вправду вспыхнул пожар и отблески его озарили тайгу...

Тихо вокруг. Отходит ко сну, затихая, тайга. Пролетела бесшумно сова. Когото, наверное, захватит врасплох... Угомонились дятлы, настучавшись вволю за целый день. Совсем тихо сделалось под зеленым сводом тайги. Ни единая птица не подаст голос в такое время.

И вдруг неожиданно послышалась незнакомая, спокойная трель. Она не встревожила тишину, а потихоньку вплеталась в нее. Вскоре и эта песнь оборвалась. Все. Уже ночь.

И я вспомнил другую-летнюю ночь-почти в самом центре Москвы. Я услыхал соловья. Стояли теплые июньские дни, старые тополя в нашем дворе на Серпуховке, где я прожил полжизни, матово светились, облитые светом полной луны, и в настежь открытые окна вливался их тяжеловатый, приятно щекочущий ноздри запах.

Я проснулся тогда не знаю сам от чего. Может, от того, что сделалось жарко, может, разбудил сильный резкий, неожиданный звук. Я уже вновь засыпал, как услышал звонкий, чистый голос какойто птицы. Она пела так властно, уверенно, что невозможно было не вслушаться. Она заставляла слушать себя. А вслушавшись, с трудом поверил себе: соловей! Я ошибиться не мог, я знал, как поют соловьи, и тем более странным и необъяснимым для меня было его появление в городе. Долго я стоял у окна и слушал его...

А утром я узнал, что многие в нашем доме и в двух соседних домах его слышали. И так же, как и я, удивлялись: откуда он взялся в Москве? А соловей, видно, облюбовал наш двор, зеленый и тихий, окруженный большими домами, и три ночи подряд пел свои волшебные песни. А потом он улетел, сделалось пусто и тихо, и я, если случалось ночью проснуться, долго лежал, смутно надеясь:

может, еще он вернется... Но нет, только случайные странники забредают в город из леса.

В другой раз возле стадиона "Динамо" увидел белку, пересекавшую улицу по трамвайным путям. Страшно было смотреть на нее, когда она, обезумев среди потока ревущих автомобилей, стала метаться под их колесами... Водители, судя по всему, ее не видели, так что ей приходилось рассчитывать лишь на себя. И ведь увернулась же, добралась до спасительного тротуара, кинулась удивленным людям под ноги и побежала быстро, поделовому, как кошка, вытянув шлейфом пушистый хвост...

Такой еще был случай в Москве. На Башиловке, возле "Динамо". Под самыми окнами начала вдруг кружиться стая ворон. Пригляделся, а они, подлые, всем скопом бьют одну какуюто птицу. Та ухитрялась отбиваться от них, но и вырваться из окружения никак не могла. Так и летали кругами. Один раз они совсем близко от моего окна пролетели, и я хорошо разглядел: били сову. Ну как не удивиться-сова в центре Москвы! И что ее сюда занесло... И вообще что заставляет животных бежать из леса в город? Не зимой, а летом... На улице "Правды", в десяти минутах ходьбы от улицы Горького, неведомо как кабан оказался. И вел себя, как рассказывают, весьма агрессивно. Насилу изловили его. А на Ленинском проспекте, в оврагах, поселились два волка. С волкамито еще дело более или менее ясное: завез ктото малышей, а когда они превратились в матерых, взяли да выгнали. Вот и пришлось серым давить собак да кошек в овраге.

Странное время, однако... Выходит, может случиться так, что волка скорее повстречаешь в городе, чем гдето в лесу. Красная Шапочка могла встретиться с ним на остановке троллейбуса...

Было время, когда по московским холмам и мамонты преспокойно разгуливали-их кости нетнет да и находят во время строительства,-так ведь когда они здесь бродили... А недавно сравнительно, лет триста назад, волки зимними ночами шныряли под самыми кремлевскими стенами... Тогда зверь в лесу был хозяином и позволял себе воинственные набеги в сторону города, а теперь город, безмерно раздвинув стены, потеснил леса и поля, закрыл землю асфальтом, и зверю совсем мало осталось места для жизни. Вот разве в тайге... Пока еще человек до нее не добрался...

А мы, живущие в городе, только и можем позволить себе что пойти в зоопарк и посмотреть на несчастных животных, вкусивших все прелести своего пожизненного заточения... Право, было бы лучше, если бы мы не истребляли этих животных на воле. Тогда бы мы чаще встречались с ними в родной их стихии. А то что же получается: на зайца посмотреть водим детей в зоопарк... Да что заяц! Курицу с цыплятами городские дети не видят. Вот и выходит, что каждой такой встрече, теперь уже для нас неожиданной, мы и сами радуемся не меньше детей.

Мне в этом смысле, можно считать, повезло. Во время своих переездов по городу я всегда заставал последние следы, остатки живого мира, непонятно как еще сохранившиеся в таком большом городе. В Останкино из окон на девятом этаже я видел, как гнездились почтовые голуби в решетчатой голубятне дяди Коли, которого очень полюбили мои ребята за то, что он давал им подержать голубей. А вокруг возле старого домика сохранились остатки вишневого сада. Домик этот потом на моих глазах одним ударом порушил бульдозер, а вишенки гусеницами подмял под себя. Один только раз удалось увидеть, как они зацвели - в ту весну, которая стала последней для них. В большом городе среди блочных домов для них не осталось места.

Однажды, переехав в новый дом, возвышавшийся над старыми, ветхими сооружениями, доживавшими последние дни, я проснулся, разбуженный криком петуха. Как же приятен был его голос... Одинокий и, кажется, тоскующий. Этакий "рыцарь печального образа". Он будил нас каждое утро и мы с ребятами долго высматривали его из окна пока, наконец, не увидели. Это был большой белый петух. Его надсадный крик звучал, как отчаянная, прощальная песня. Его голос не могли заглушить ни чудовищный лязг железа, ни грохот двигателей.

Потом появился бульдозер, и того дома не стало. Только груда разбитых кирпичей да почерневших от времени бревен напоминали о нем. Таков закон жизни: рано или поздно, но старое непременно уходит, освобождая место новому. В городах это видишь с особенной ясностью.

Люди, жившие в стареньком домике, переехали в новый большой дом, а о судьбе того петуха можно только догадываться. Лучшее, что его могло ожидать, это жизнь в тесной клетке или в картонной коробке с дырочками...

Нет, не оставляет город места животным... Если дом- машина для жилья, как сказал Ле Корбюзье, то город-не что иное как армада этих машин. А звери не могут жить вместе с машинами.

...В этот день мы покинули место ночевки чуть позже обычного. Уже сворачивали наше небогатое хозяйство, как вдруг мне послышался далекий пароходный гудок. Замер, прислушался... Нет, опять показалось. В который уж раз...

Собравшись, поднялись на обрывистый берег: низом по нему не пройти, прошли по верху сопки, снова спустились в распадок, взобрались на кручу и сразу остановились, как будто в кино или во сне открылась большая река. Это был Енисей.

Мы совершенно не были подготовлены к такой неожиданной встрече и потому испытывали странные чувства, в которых радость почемуто мешалась с печалью. Я и до сих пор не знаю, откуда она, эта печаль.

Мы стояли на высоком правом берегу Енисея и видели, как он степенно нес свои холодные, тяжелые воды. Проходили суда, груженные лесом, машинами. Трудягабуксир толкал впереди себя большую, глубоко сидящую баржу с песком. Плицы его колес изо всех сил баламутили, пенили воду, а движение еле было заметно: буксир шел против течения. Иногда проходило пассажирское судно, и тогда мы слышали музыку и видели людей, облокотившихся о перила на палубе. Как же непривычно было видеть все это...

Подумал, глядя на пассажирское судно: а ведь у них там и ресторан есть... Можно прийти, сесть за стол, покрытый белой скатертью, взять меню с перечнем всяческих яств и вкусно поесть. В любое время. Ну да теперь и нам ждать недолго осталось. Может, даже сегодня найдем магазин.

И вот мы вышли в последний наш переход. Теперь мы уже почти точно знали, что этот-последний:

неподалеку, если двигаться против течения, должна быть деревня. А чуть подальше-и поселок, откуда мы вышли шестнадцать дней назад. Если мы не ошиблись и выйдем к нему, то петля или некое подобие круга, которые мы описали в тайге, замкнутся там, где и начались.

Мы шли по каменистому берегу Енисея, взбирались почти по отвесным склонам сопок, карабкались по скалам, продирались сквозь таежную чащу. Сухая паутина липла на лица, ветви шиповника, боярышника и дикой акации цепляли нас, словно не желая пропустить в свои владения. Откуда здесь, на сопках, над самой рекой, такое количество дикой акации?.. Раньше в тайге мы ее не встречали.

Редкие теперь уже цветы попадались нам по дороге: большие белые ромашки, поменьше- лиловые, львиный зев-вот и все. Очень немного осталось живых красок в траве.