иначе…
Он оставляет конец повисшим в воздухе.
Я киваю один раз и ухожу.
Глава 17
Меня зовут Скарлет Стоун. Я считаю, что современная медицина чудодейственна — а также переоценена, коррумпирована и иногда смертельно опасна. Я не знаю точно, когда врачи начали концентрироваться на лечении симптомов, а не на первопричине болезни. Когда бы это ни произошло, они больше не могли следовать своей клятве «не навреди».
Я больше не узнаю свое отражение в зеркале. По всем прогнозам, я умру примерно через месяц. Даже если эта жизнь не даст мне официального выселения через тридцать дней, Нолан даст.
Тео работает над нашим домом в перерывах между другими проектами, и, кажется, он идет по графику, ремонт наверху близится к завершению.
Сундук? Я отпустила его. Я не знаю, что все это значит. Татуировка «Кэтрин» на его руке — это его мать. Она была убита. Я тоже должна быть мертва. Я нажала на курок, и щелчок от того, что я не умерла, не перестает воспроизводиться в моей голове. Даже упрямая дочь великого Оскара Стоуна может признать свою неправоту. Нажимать на курок было неправильно.
Моя цель в жизни? Я еще не до конца поняла ее, но все ближе к признанию того, что мое существование — пусть и более короткое, чем я надеялась, — что-то значит. Танцы со смертью в течение нескольких месяцев открывают многие секреты жизни. У меня нет детей или даже большого количества друзей, но, если бы они у меня были, я бы хотела, чтобы мое неизгладимое впечатление на них было таким: «Каждая жизнь имеет значение, но никогда одна не важнее другой. Иногда молчание имеет большее значение, чем слова. А любовь… ее бесконечно невозможно определить, но она однозначно, без всяких сомнений, причина, по которой мы здесь.»
— Я уеду на несколько дней, — объявляет Тео, натягивая брюки, без нижнего белья.
Секс был постоянным между нами в течение последних нескольких месяцев. Он тоже не нажимал на курок, но в ту ночь, клянусь, он пытался трахнуть меня на расстоянии дюйма от моей жизни. Он наказывал, требовал, контролировал и изменял мою жизнь. Как бы он ни пытался это скрыть, я чувствовала каждую унцию его боли из-за того, что произошло в тот день.
Я не могу заставить себя справиться с депрессией, которую вызвал мой диагноз. Дело не только в диагнозе, дело в Тео. Принять смерть было легче после ухода от Дэниела и Оскара — разрыв связей, которые подпитывали мое чувство вины за то, что я хочу прожить свои дни на своих условиях. Тео заставляет меня хотеть прожить все мои дни, даже те, которых у меня не будет — больше, чем я хотела прожить их для Дэниела или Оскара — и это слишком тяжело.
И все же… это был просто секс, смешанный с растущей паутиной лжи, которая служит хорошим барьером на пути к правде. Это хреново во многих отношениях, и в то же время одинаково прекрасно. Единственная правда, которую мы разделяем — это то, что все есть ложь.
Я надеваю футболку и натягиваю трусики, пока стою.
— Куда ты едешь?
Тео оглядывается через плечо, его бронзовая борода немного длиннее, его голубые глаза немного мягче, но в них все еще присутствует предупреждение.
Я пожимаю плечами.
— Обмани меня.
После нескольких мгновений изучения меня, его внимание возвращается к молнии, и он застегивает ее, прочищая горло.
— Кентукки.
По моей коже пробегает холодок, пробуждая любопытство, которое я подавляла несколько месяцев после того, как нашла сундук.
— Составить компанию?
Он качает головой.
— Разве у тебя нет свадьбы, которую нужно спланировать?
В моем ворчании слышится сарказм.
— Да. Мне нужно договориться с поставщиком провизии, сделать последнюю примерку платья и перестать трахаться с моим бородатым соседом по дому.
Тео проводит рукой по своим спутанным волосам, отходя от меня.
— Ну, вычеркни «перестать трахать своего бородатого соседа по дому» из своего списка. Мы закончили.
— Отлично. Я позвоню поставщику провизии.
— У тебя нет телефона. — Он захлопнул дверь ванной.
— Пошел ты. — Я хмуро смотрю на дверь.
Он прав. У меня нет телефона. У меня нет ни обслуживающего персонала, ни жениха. У меня почти нет жизни.
***
Моя мама умерла от рака яичников, но не раньше, чем ее почти выпотрошили на операционном столе, ввели яд в вены и облучили изнутри и снаружи.
Резать.
Травить.
Сжигать.
Это был мой самый ранний урок о раке — рассказ Оскара из первых рук. Может быть, я не видела достаточно чудес в своей жизни, чтобы отдать все свое существование в руки компаний, чьи средства к существованию зависят от лечения, а не от излечения рака.
Маме объявили ремиссию «Без признаков заболевания». Мой отец отвез ее в Италию, чтобы отпраздновать это событие, а бабушка присматривала за мной. Мне было восемнадцать месяцев.
Современная медицина вылечила ее. Посыпаем конфетти.
Через шесть месяцев у нее обнаружили рак в печени, легких и мозге. Через тридцать семь дней она умерла. Я этого не помню, но смерть моей мамы разыгрывалась в глубине убитых горем глаз моего отца с самого раннего возраста. Он изначально не хотел, чтобы она проходила химиотерапию.
Рак — это следствие слабости организма, а не ее причина. Моя мама уничтожила последний клочок своей иммунной системы канцерогенами. Кто-то, любой, в ком есть хоть искра истинного разума — должен увидеть иронию в лечении рака канцерогенами. Мое мнение дико непопулярно. Имеет ли это значение? Нет. Это всего лишь мое мнение, и оно должно иметь значение только для меня.
Моя мама хотела лечиться. Как бы я ни чувствовала себя обманутой жизнью с ней, я никогда не могла винить ее за то, что она выбрала тот путь в жизни, который выбрала. Это горько-сладкий праздник свободы.
— Скарлет Стоун, — называет медсестра мое имя.
В воздухе пахнет дезинфицирующим средством, а температура гораздо прохладнее, чем нужно. Обстановка подтверждает мое убеждение, что люди приходят к врачу, чтобы умереть, а не жить. Если они хотят создать атмосферу современного морга, то миссия выполнена.
Я хихикаю. Время ужасное, но я ничего не могу с собой поделать. Я представляю, как медсестра говорит: «Скарлет Стоун, сейчас мы подгоним вам гроб». Может быть, рак распространился на мой мозг.
По крайней мере, я могла бы обвинить в этом свои безумные мысли, вместо того чтобы полностью признать их своими собственными.
— Давайте вас взвесим, а потом я попрошу вас сдать анализ мочи в эту чашку