— Нет, мало. Принеси-ка мне еще. Такого же.
Он пошел, принес, расставил, сала потоньше нарезал. Я опять взялся перекусывать. Но это уже больше для виду. Потом вдруг говорю:
— А пан Ковдрыш с ними был?
— Был, — отвечает Ярома.
— А вот теперь, — говорю, — его больше нет.
— Как так?
— Очень просто, — отвечаю.
И дальше кратенько, в общих чертах, довожу до его сведения, что там на Сымонье было. Потом вдруг спрашиваю:
— А ты, я помню, тогда рядом с паном Ковдрышем стоял?
— Это когда была та самая охота?
— Да. Когда Цмок вот так вот вдруг как выскочит прямо из дрыгвы и сперва пана Миколу Бугайчика сожрал, потом его коня, а потом всех его собак. Я, — говорю, — еще тогда хотел розыск по этому делу произвести, но покойный князь Сымон мне этого не дозволил. Так вот я потому только сейчас тебя спрашиваю: ты близко тогда был?
Ярома говорит:
— Я рядом с паном Ковдрышем стоял. И этот Цмок, он как Бугайчика сожрал, так сразу кинулся на Ковдрыша.
— Значит, ты близко был?
— Близко, пан, близко! Цмок тогда был от меня, как вы сейчас. Так бы рогатиной и ткнул, и дотянулся бы!
— Ат! — говорю. — Так чего же не ткнул?
— А не знаю. Вдруг закружилась голова, я и упал. И после ничего не помню. Ну точно как и вы сегодня, пан судья.
— Так, ладно! — говорю. — А сколько было у него, у того Цмока, голов? Говорили, что три. Это верно?
Ярома помолчал и говорит:
— Не знаю. Может, и три. А может, это со страху привиделось. Да и разве это, пан судья, так важно?
— Очень важно, — говорю. — Ну, пока ладно про это. Теперь вот что: значит, как Цимох того, без головы остался, старый покойный князь тебя сюда назначил. А Цмок чего?
— А ничего. Цмок молчал. Я же, как только сюда приехал, первым делом трех хромых коней ему на вырубки отвел.
— А почему именно трех?
— Ну а вдруг у него три головы.
— А сколько их на самом деле оказалось?
— Так откуда мне знать!
— Как откуда! — кричу я и встаю. — Так как же ты их, хлоп, за все это время не сосчитал, если похваляешься, что знаешь, где его берлога, если ты поважаных панов приглашаешь ему жердью в ребра тыкать, а голов до сих пор не сосчитал?!
— Не сосчитал, винюсь.
А я:
— Поздно виниться, хлоп! Да знаешь ли ты, что у меня на тебя уже три доноса под сукном лежит?! А у тебя не три головы, а всего лишь одна! Так мне ее теперь трижды рубить, что ли?!
Вот что я тогда прокричал. Вот как я был тогда зол! А он вдруг усмехнулся, говорит:
— И у тебя, пан судья, тоже всего одна голова. И, все говорят, она у тебя умная-преумная. Так как же ты не можешь тогда понять, что был бы я ведьмак, так отпустил бы сегодня веревку — и полетел бы ты прямиком к Цмоку в пасть! А может, и в три пасти сразу.
Вот что он мне тогда сказал, собака. Грозил! Я усмехнулся, сел и говорю:
— Если бы он хотел меня сожрать, так бы и так сожрал, без твоей помощи. А мог бы и сюда придти, и здесь бы нас сожрать. Вместе с флигелем и твоей хатой, с баней, пуней, клуней — со всем. Как в Сымонье. А вот не жрет! Значит, так надо. И Цимоха не сожрал, тоже так было надо. И Цимошиху живой отпустил. Она к нам в Зыбчицы пришла, я ее тайком от старого злодея допрашивал. Она сказала, что сама никогда Цмока не видела, а сам Цимох ей никогда ничего об этом не рассказывал. А ты, Ярома, его видел. Ну так возьми и расскажи.
Ярома помолчал, весь аж вспотел, а после говорит:
— Боюсь я, пан судья.
— Чего?
— Да боюсь его имя трепать. Мало ли что потом случится.
— А жердью тыкать не боялся?
— Так то когда он спал. И это только один раз. И то, это ж, знаете, пан судья, не вам объяснять, это ж такая охота! Я его все лето и всю осень выслеживал, а после ждал, когда он покрепче заснет, потом еще ждал-ждал, после пришел, жердь выстругал… Ох и страшно мне было тогда! Ох, думаю, если я его вот сейчас ткну, а он возьми да и подохни, и тогда вся наша земля, весь наш Край — ш-шах! — и провалится! И опять ничего здесь не будет, одно только море.
Тут мне стало смешно, я ему говорю:
— Так зачем же ты тогда, баранья голова, пана Юзафа к нему водил? А если бы пан Юзаф на него накинулся да порубил бы на мясо?
Ярома ничего на это не сказал, только рукой махнул. Потом помолчал, помолчал и говорит:
— А вы, пан судья, когда к нему в нору полезли, убить его хотели, да?
Ну что тут скажешь, а?! И я сказал так:
— Нет, — говорю, — не убивать я его лез. А допросить. Потому что первым делом я должен знать, кто передо мной — человек, который может прикинуться зверем, или зверь, который иногда человеком прикидывается. Если это человек, тогда что получается? А то, что всякая охота на него — это покушение на убийство. И тогда дальше: пан Микола Бугайчик на убийство покусился, а Цмок, обороняясь, сам его убил. Значит, в этом деле Цмок не виноват, а виноват сам Бугайчик. Значит, это дело закрываем, здесь виноватых нет. Берем дальше: пан Михал. Ну, тут пан Михал первым в него стрельнул, тут совсем все сразу ясно. А потом и вообще, Цмок его не жрал, не убивал, а это просто пан Михал по своей неосторожности утопился в дрыгве. Значит, и здесь за Цмоком тоже нет состава преступления. Понятно?
Ярома кивает — понятно. Потом:
— А грабари? А старый князь?
— А Цмок там был?
Хлоп и молчит. Вот то-то же!
Да он только опять:
— А сколько у него голов, это зачем?
Ну, думаю, я тебе и так уже слишком много чего рассказал! И потому я ему так тогда ответил:
— А головы, это вот для чего: если голова одна, то и личность одна, а если три головы, значит, три личности, значит, это уже сговор, разбойничья шайка, тут будет уже совсем другое, более суровое наказание. Ну так какой он из себя? Не томи ты меня, не зли! Отвечай!
А он молчит. Долго молчал. А потом говорит:
— А я знаю, почему ты не хотел его убивать. Потому что не хуже моего знаешь: это он, Цмок, нашу землю и держит!
Я разозлился, говорю:
— Нашу землю держит закон!
Он:
— А Цмок — это и есть закон.
Я:
— Может быть. Такое не исключено. Но ты мне все-таки скажи, какой он из себя, этот Цмок? Как ты его выследил? Почему он тебя не сожрал? Почему вчера яма была, а сегодня ямы нет? Почему ты, ведьмак, меня в норе не бросил? Ты с ним в сговоре или нет? Он человек или он зверь? Он один или их много? Ты мне хоть что-нибудь скажи!
Вот до чего я тогда разошелся. А он вилял, вилял, вилял, вилял — и так ничего мне толком не сказал. Ну, разве что сказал, что люди будут пострашнее Цмока. Так это и без него мне было известно, я ж не слепой. Вот я и вижу — ночь прошла, а я так ничего и не узнал. Вышел я на мороз, плюнул, сел на коня, велел гайдукам, чтоб они за Яромой зорко присматривали, ну и за пущей тоже, мало ли чего, а сам я, говорю, поеду дальше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});