Читать интересную книгу Непойманный дождь - Надежда Зорина

— Ах да! — Андрей рассмеялся счастливым смехом с примесью истерики: ужас рассеялся, ужас развеялся, боже мой, как хорошо!

— Ты что, Андрюха, пьяный, что ли? — уже не на шутку рассердился Бородин, но Андрей все смеялся и никак не мог остановиться: Посохова, чужая Посохова, она не имеет к нему никакого отношения, не касается его эта беда, совсем не касается.

— Трезвый, Илюха, трезвый, но ужасно хотел бы напиться, ты не представляешь!

— Ты издеваешься?! — прорычал окончательно взбешенный Бородин и отключился.

А Никитин еще долго не мог прийти в себя, позвонил Насте, поговорил с Татьяной, попросил, чтобы поднесли к телефону Сашеньку. И только когда абсолютно уверился, что беда его миновала, начал соображать здраво, раскаялся за свою неуместную радость, понял, что на самом деле произошло, — и вдруг впал в другую крайность: обвинил себя в смерти Ирины и ужасно расстроился.

В самом деле, кто же еще виноват? Убил ее, конечно, Долинин, а Долинина спровоцировал на убийство он, Андрей, — своим телефонным звонком спровоцировал, сегодняшней ночью, когда просил не совершать новой ошибки. Сам совершил ошибку, не предотвратил преступление, а подтолкнул. Все-таки нужно было учитывать, что имеет дело с психически ненормальным человеком, и разговор такой должен был вести специалист, а вовсе не дилетант. Вот и результат! Он боялся, что Долинин убьет Антошу, а косвенно способствовал тому, что убил воспитательницу Ирину. Перед которой и так виноват, которую и без того обидел. Вероятно, она ничего не имела в виду, когда приглашала к себе, он просто не понял, но поспешил грубо отшить, а теперь… Теперь она убита, и виноват в этом он, только он.

Осознав это все, Андрей перезвонил Бородину — оставалось выяснить, где, когда и при каких обстоятельствах Ирина была убита. Переходя в своих душевных переживаниях из крайности в крайность, Никитин как-то выпустил из виду, что ведь все это время подъезд Долинина оставался под наблюдением, значит, сам, лично Ефим совершить убийство не мог, а если действовал сообщник, то его звонок ни при чем.

— Привет еще раз! — начал Андрей бодро, по-деловому, не давая возможности Бородину разворчаться. — Что там с этой Посоховой?

— Убита выстрелом в голову, — тоже по-деловому, будто ничего между ними не произошло, заговорил Бородин. — У себя в квартире. Сегодня, приблизительно в шесть часов вечера. Заказное убийство. По почерку — Гудини. Кажется, я недавно тебе рассказывал, забыл, в связи с чем.

— Рассказывал, помню — дорогостоящий, крутой профи, неуловимый и все такое.

— Вот-вот!

— А в чем, собственно, состоит его почерк?

— Ну… — Бородин задумался, — на первый взгляд почерк состоит в полном отсутствии почерка, в полной безликости. Все сделано чисто — никогда никаких свидетелей, никаких следов убийцы: ни волоска, ни реснички, ни ниточки — ничего. А между тем убивает он почти всегда с близкого расстояния, единственным выстрелом немного повыше переносицы. Ему каким-то образом удается подойти к жертве чуть ли не вплотную, значит, до последнего момента она, жертва то есть, ни о чем не догадывается или вообще его не видит. Мало того, он проникает в такие места, куда проникнуть абсолютно невозможно: камеры наблюдения, охрана, а ему хоть бы что! Настоящий человек-невидимка.

— Ну, у Посоховой-то ни камер, ни охранников не было, — возразил Андрей.

— У Посоховой не было, а вот полгода назад замочили Монаха в своем собственном доме…

— Это который крутой?

— Ага. Так там этого добра что грязи, и ничего не спасло. Жена из ванной вышла и обнаружила муженька своего посреди спальни с дыркой во лбу, а охранники ни сном ни духом. Камеры опять же ни черта не зафиксировали. Неуловим и невидим. Создается впечатление, что убийца — не человек, во всяком случае, расчет убийства сделан не человеком, а…

— А компьютером?

— Может быть, может быть, — согласился Илья. — А почему это тебе пришло в голову, про компьютер? Ты что-то знаешь?

— Да нет, так, подумалось. Кстати, тебе ничего это не напоминает? Вспомни, когда пропали дети в детском саду, там камеры тоже ничего не зафиксировали и охранник спал сном младенца.

— Там другое дело! В детском саду никто не был убит, слава богу. Хотя… да, ты прав, похоже. И эта воспитательница из того же детского сада… Спасибо, Андрюха! Это, может быть, мысль!

— А кстати, кто обнаружил Посохову?

— Кто? — Илья отчего-то удивился. — Я обнаружил. Разве я не сказал… Точно! Забыл! Это ты меня сбил своей идиотской веселостью. Что с тобой такое было?

— Не важно.

— Так вот. Это же самое главное. Посохова звонила сегодня днем Сташкову, следователю, который ведет дело, что-то она то ли узнала, то ли увидела, хотела встретиться, а он… — Бородин матернулся, — представь, отфутболил ее, перенес встречу на понедельник. Мы с ним в дверях столкнулись, когда я с работы уходил, случайно. В общем, Сташков мне рассказал, так, в шутливой форме, мол, дура какая-то, архиважная информация у нее, можно подумать, звонит, надоедает. Ну, что-то мне неспокойно стало, решил я ей перезвонить. Звонил, звонил — не отвечает, тебе тоже звякнул, думаю, может, что знаешь, — у тебя стабильно занято. В общем, решил съездить, проверить — и натолкнулся на труп.

— Лихо! — посочувствовал Андрей — и Бородину, и себе: самое время было рассказать Илье о Долинине, но как раз этого-то он сделать не мог.

— Вот и я о том, — принял сочувствие только на свой счет Бородин.

Бородину рассказать нельзя, и, значит, придется действовать самому. И значит, сегодня во что бы то ни стало нужно все-таки встретиться с психиатром Долинина, вытрясти из него все, что он знает, любой ценой. Даже если в клинике он его уже не застанет, поедет к нему домой и прижмет к стенке в домашних условиях.

Андрей быстро свернул разговор, попрощался с Ильей и поехал осуществлять свой кровожадный план.

Глава 12. Призрачная реальность

Окончательно проснулся я в понедельник утром, а все выходные пребывал в каком-то странном блаженном состоянии полусна-полуяви: во сне мне казалось, что все происходит на самом деле, наяву казалось, что все происходит во сне. Я вставал, выходил на кухню и точно помнил, что иду, чтобы сварить себе кофе, но вдруг оказывалось, что я все еще лежу, одеяло сбилось комом, мерзнут плечи, но лень поправить, и я снова засыпал. И просыпался от шипящего звука, открывал глаза — кофе сбежал, а плечи мерзнут оттого, что сижу в одной майке на кухне под форточкой. Снимал с огня турку с остатками кофе, закуривал — и обнаруживал себя на полу, на мягком длинноворсовом ковре с раскрытой книгой в руках. Книга почему-то пугала, тревожила, вызывала смутное чувство вины, но я не помнил, как она у меня оказалась, спешил сосредоточить на ней внимание, пока оно от меня опять не ускользнуло. Переворачивал книгу обложкой — Гофман, «Повелитель блох». Кому я читал эту сказку? Вероятно, ребенку. Маленькому ребенку, значит, все хорошо, все еще хорошо, не случилось несчастья — я в том, прошлом, времени, где Тонечка — все еще Антошка. И я успокаивался, закрывал книгу, закрывал глаза, рассказывал сказку про волшебную компьютерную страну, свой, личный сюжет мешая с гофмановским. И засыпал под собственное бормотание и просыпался: мерзнут плечи — одеяло комом, дует из форточки. Шел на кухню или возвращался в комнату. Пил кофе, курил, рассказывал сказки. Смутно грезил, туманно мечтал, легчайшими прикосновениями поглаживал прошлое.

Несколько раз звонил телефон — я разговаривал с мамой, с Тонечкой, с Алексом, но тут же забывал, о чем мы говорили, все это было сейчас несущественно, важным являлся только тот, ночной, звонок. Я ждал его повторения, но не дождался. И обиделся, словно мой ночной собеседник меня предал — глупо, он ведь мне ничего не обещал.

В какой-то момент я уснул глубоко. Но именно во сне, в этом глубоком сне, я жил настолько реально, как давно уже не жил в действительности. Проснувшись, опять очутился в тумане. Оказалось, что я в рубашке с длинными рукавами и свитере. Когда успел одеться, не помню, но плечи больше не мерзли. Поправил сбившееся одеяло, напился кофе, но туман не прошел.

Включил телевизор. Оказалось, что все еще длится суббота. По Первому начиналось «Время» — девять часов. А за окном кромешная тьма, я думал, давно наступила ночь.

Новости меня не интересовали — ни наши, ни импортные. Переключил на «четверку» — там тоже оказались новости, только криминальные. Ну нет, спасибо, не надо! Лучше уж грезить с самим собой, чем смотреть на эти реальные сублимации. Выключил поскорее телевизор, разделся и лег спать, хоть, по существу, и проспал весь день.

Воскресенье я тоже проспал, прогрезил, а в понедельник окончательно проснулся. Бодрым, здоровым и здравым. Настолько бодрым, что побежал на балкон делать зарядку (в жизни ничем подобным не занимался), настолько здоровым, что съел пантагрюэлевый завтрак — грандиозную яичницу из пяти яиц, настолько здравым, что понял: все, что со мной происходило нездравого в последнее время, — такая же чушь, как мои субботне-воскресные грезы. Дом с привидениями и убитая женщина на шоссе — всего лишь последний рецидив болезни перед полным выздоровлением.