Война открыла нам глаза на важнейшие проблемы. Было легко, взывая к национальным чувствам, организовать благотворительные учреждения для солдат, раненых, для несчастных слепых, для пленных. Необходимо большее. Надо предохранить от туберкулеза не только военных, но и гражданских лиц. Выявилась роль добровольных сестер милосердия. Обнаружилась вся нищета женщин-работниц, особенно тех, кто не получает пособия; настало время твердо заявить, что они имеют право на существенный заработок. Война не должна быть антрактом, после которого мы вернемся к своим прежним привычкам. Необходимо, чтобы она стала поводом к определенной реформе, к возрождению; необходимо, чтобы она дала новый толчок развитию страны. Надо согласовать действия внутри страны с действиями армии. Республиканская дисциплина восторжествовала; но после этого ужасного кровопускания интересы Франции требуют, и на долгие годы, чтобы все партии подчинились разумному режиму.
Прежде всего необходимо обогатить Францию путем правильной политики оздоровления, развивая нашу производительность и нашу торговлю, реорганизуя наш кредит, улучшая наше посредственное техническое образование, переделывая наши методы торговли и нашу банковскую систему! Владелец металлургических заводов г-н Пьер Арбель пишет следующее: «Ограничивая свою деятельность исключительно помещением наших сбережений в государственные бумаги, в ценные бумаги городов или делая вклады в иностранные банки, приносившие на первый взгляд более или менее высокую прибыль, наши финансовые органы все же нанесли этим значительный ущерб развитию наших промышленных и торговых дел, так как самым эффективным образом содействовали предприятиям наших врагов, помогая им деньгами, которые были им доверены». Вот серьезное обвинение, высказанное крупным французским промышленником. Парижское общество коммерческой географии говорит то же. Германия обязана своим процветанием в основном организации своего «Дейче банка». Банкир г-н Жан Бюффе пытается в свою очередь примирить патриотизм с финансами. Он наметил программу, достойную государственного деятеля: поощрять развитие экспорта; способствовать осуществлению необходимых общественных работ широкого масштаба и использованию белого угля; придать сельскому хозяйству более научный характер Г-н Раймон Пуанкаре, министр финансов[38], высказался в том же смысле. Г-н Рибо сказал 7 мая 1915 года в палате депутатов: «Великая держава не живет на ренту или за счет помещения ценностей, а живет трудом и промышленностью». Пример Лотарингии дал нам урок, которым мы очень плохо воспользовались. А между тем от экономической зависимости до политической один шаг.
Надо также реорганизовать нашу химическую промышленность, нам необходимо техническое обучение. В армии к химикам относятся так же, как к саперным офицерам во времена Вобана; выдающиеся ученые не имеют ни звания, ни степени; г-н Пенлеве справедливо назвал их «бедными родственниками». Число наших технических школ сокращается, в то время как его следует увеличивать. Наша система обучения, целиком основанная на глупой системе баккалавров, отвергнута даже Китаем; один министр опрокинул этот нелепый порядок, главная цель которого – устроить получившего образование в Академию или в какое-либо безопасное место.
Таким образом, во всех областях мысли и практики война кажется нам поводом для возрождения Франции. Мы изложили нашу точку зрения в сборнике статей, опубликованном под названием «Действовать» и встреченном общественным мнением благосклонно. Не по этой ли причине г-н Аристид Бриан предложил мне в конце 1916 года войти в состав его кабинета?
Прибыв в Париж, я отправился повидаться с Брианом на Кэ д'Орсе[39]. Это было в воскресенье. Он сообщил мне о своем намерении включить меня в свой новый кабинет вместе с молодым инженером, по имени Лушер, о котором он слышал много хорошего. Он предложил мне министерство сельского хозяйства, потому что, как сказал он, я был сенатором. Я указал ему, что назначение на этот пост мэра большого города вызовет критику. Тогда он предложил мне министерство торговли, на что я согласился. Но, выходя, я встретил Клемантеля, дежурившего у решетки. Между нами произошел короткий диалог: «Вы видели Бриана? Он берет вас в свой кабинет?» – «Да». – «Какой портфель он вам предложил»? – «Ваш». – «Но это невозможно.
Я только что заключил с союзниками ряд соглашений. Необходимо, чтобы я остался, чтобы обеспечить их выполнение». – «Тогда повидайтесь с премьером и сговоритесь с ним. Я очень привязан к своей лионской мэрии и оставляю ее с сожалением». Вечером я вновь встретился с Клемантелем. Он уверяет меня; что Бриан предоставил ему полную свободу сговориться со мной. От его имени он просит меня принять министерство, которое включало бы снабжение, общественные работы и транспорт. Я начинаю ощущать, хотя и смутно, трудности предстоящей задачи. Я решился благодаря одной фразе моего генерального секретаря Серлена. Он сопровождал меня. «Вы ведь приехали, – сказал он, – чтобы взяться за нелегкую работу. И если она оказалась еще более трудной, чем вы ожидали, это ведь не причина для отказа». Я согласился. Не надеваю ли я сам себе на шею веревку!
За три месяца пребывания в третьем кабинете Бриана я не имел никакого влияния на общее направление дел. Я был слишком занят работой и слишком робел! Я чувствовал себя пришельцем. Я плохо знал парламент. За столом совета министров, где с холодной серьезностью председательствовал Пуанкаре, я видел нескольких ветеранов республики. Бриан руководил своим кабинетом с испытанной опытностью, но держал при этом себя благосклонно, сохраняя улыбку даже перед лицом худших событий. Министр финансов Рибо, который, как шутил Вивиани, играл в правительстве роль мужа в доме, сетовал на бедственное положение казны и заявлял о необходимости бережливости. Меня это взволновало. Когда же я в соответствии с его точкой зрения взял на себя введение хлебных карточек, только он обрушился на меня с упреками, что совершенно сбило меня с толку. Я сидел рядом с Рене Вивиани, которого всегда считал лучшим оратором республики; меня восхищали классические обороты его цицероновского красноречия; я восхищался им, несмотря на его вспышки гнева и резкости. Лиоте я доверялся охотнее всего, с ним мы были действительно дружны. Один молодой министр оказывал на совет влияние, которого у меня не было: Альбер Тома был не только самым бдительным, но и самым пунктуальным администратором. Он никогда не терялся и был очень находчив. Однажды Бриан поручил ему информировать его о каком-то съезде социалистов, вызывавшем беспокойство. На следующем заседании совета Тома отчитывался; он перечислил всех присутствовавших лиц. «В общем, – оборвал его Бриан, – там были все ренегаты». «Не все, – возразил Тома, – там не было вас». Бриан от души смеялся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});