вычитал в древних книгах, не знаю. Не силен я в магии. Но когда силы Тьмы займут Бастион, он прочитает его, и все твари падут замертво.
— Хорошо. Каким образом он собирается уничтожить стену?
— С помощью огненного заклинания, точнее не скажу.
— Теперь, Симальф, слушай внимательно. Сейчас ты кликнешь своих девок или, как его, Парса и прикажешь звать Дуэндала. А когда он придет сюда, расскажешь ему все, что рассказал мне.
Пелерин усмехнулся:
— Вот уж дудки, я никогда не скажу подобного при свидетелях!
Я натянул ножом шнурок, стараясь, чтобы он не лопнул случайно.
— Можешь срезать, — в голосе Пелерина засквозило презрение. — Я найду в себе силы сделать то, на что ты не решился.
Я понял, о чем он говорит. Те из эльфов, кто по разным причиним потеряли свой ранг, предпочитают свести счеты с жизнью. Новый путь к вершинам иерархии, потеря авторитета и презрение окружающих пугают их больше, чем смерть. Пелерин был таким же. Он, до поросячьего визга боялся потерять свое место в иерархии. Но как только выходом маячила смерть, он вновь обретал мужество. Смерти Симальф Пелерин не боялся. И я понял — угрозы бесполезны.
— Не забывай, — произнес я. — Ты мне должен две жизни и семь рангов.
Спрятав нож, я выскочил из жилища Пелерина и, стараясь не привлекать внимания, двинулся прочь из расположения кавалеристов. Я не боялся, что командир всадников кликнет бойцов и прикажет схватить меня. Слишком уж будет заметно, если сторонник Маленкорха арестует родича Глендрика. Могут ведь и причины начать выяснять.
Мой визит к Пелинору оказался лишь частично успешным. Он подтвердил слова Охренуэля, но с чем идти к Дуэндалу и Глендрику? Ведь даже они сочтут, что я возвожу поклеп на мага из-за личной ненависти. Надо подумать, как поступить. Может быть все же шепнуть Воителю пару слов, чтобы он был настороже?
И только сейчас я заметил, что иду в потемках. Закат угасал за горизонтом, поливая небо багровым светом. Облака на его фоне смотрелись черными. Олета! Как же долго я пробыл у упрямого Пелерина? Она, наверное, уже ушла. Надо поторапливаться, пускай сегодня мне хотя бы повезет с красивой эльфийкой.
До проклятого пруда я добрался уже по темноте и без надежды найти там Олету. Вот уж истина, за двумя зайцами погонишься, всю морковку растеряешь.
Я шел под кронами деревьев. Луна уже замаячила на горизонте, проливая белый свет. Звезды мерцали между листвой, словно подмигивали мне, мол, не огорчайся, не все потеряно. Запахло влагой. Пруд уже близко. Ладно, хоть посижу на берегу, обдумаю как быть дальше.
Когда я вышел к воде, то не сразу заметил изящную фигуру. Она вышла ко мне, в облегающем платье, с распущенными волосами, падающими черным водопадом на плечи.
— Ты все же пришел.
Олета!
— Извини, я задержался.
— Ну, созревший мужчина может позволить себе опоздать, — усмехнулась она.
Я подошел к ней, но она отступила на шаг.
— Стихи, тоже, наверное, задержатся? — как-то печально произнесла она.
Черт! Стихи! Не до поэзии было. Я попытался вызвать в памяти хоть какие-то вирши, но в голову лезла одна чепуха, про бабло, телок и бро.
— Знаешь, Гун. Пожалуй, я пойду. Завтра будет тяжелый день, нам с тобой надо отдохнуть. Не хотелось бы пропустить удар лишь из-за того, что не выспалась.
Она прошла мимо меня, окутывая запахом луговых цветов и меда. Внутри шевельнулось, заворочалось нечто жадное, эгоистичное. То, что не позволяло мне отпустить Олету так просто. Это нечто выло, в предчувствии, что желаемое уходило из рук. И я знал, если отпущу Олету вот так просто, не попытавшись объясниться, этот вой сведет меня с ума.
Я ухватил ее за локоть. Получилось грубо и невежливо. Она вскинула на меня взгляд, влажно блестящий в лунном свете. На ее лице застыло недоумение.
— Стой! — получилось, словно команда.
Она замерла, все так же растерянно глядя на меня.
— Послушай меня, я опоздал не просто так. Я был у Пелерина, ты ведь знаешь его, командир конницы?
Она кивнула.
— Я узнал, — тут я осознал, как же нелепо сейчас прозвучат мои слова. — Я узнал, что твой родич, Хальвин Маленкорх, предатель.
Глаза Олеты стали еще больше, она попятилась:
— Думай, что говоришь!
В голосе не осталось ни печали, ни насмешки, только холодная ярость.
— Клянусь, Пелерин сам мне сказал об этом!
— Знаешь, Гун, — она практически прошипела эти слова. — До того, как ты потерял седьмой ранг, ты был словно пень. Холодный, как ледышка. Равнодушный. Но невероятно достойный! Теперь ты изменился, стал проявлять интерес к женщинам, ко мне. Стал живее. Но, видимо, твой разум помутился. Злость, обида и зависть говорят в тебе. Тебя словно подменили!
— Я говорю лишь то, в чем уверен!
— Послушай сам себя, ты несешь чушь! Хальвин Маленкорх, достойнейший сын нашего Дома, задумал предательство?
Она истерично рассмеялась и продолжила:
— Да я скорее поверю, что в тебя вселился демон! Он говорит твоими устами! Обратись к Эфелите, она полечит тебя травками, жалкий лжец!
— Да ты, ты… Эфелита хотя