— Даже став невесткой государя и войдя в славный род Тарквинов, вы не должны забывать о своих корнях. Конечно…
Оратор слегка прокашлялся.
— …Конечно, в первую очередь вы обязаны быть верной и добродетельной супругой своему законному мужу — принцу Вилиту, но и о кровных родственниках не нужно забывать.
"И этот туда же, — мысленно фыркнула Ника. — И даже почти теми же словами. У него что, других нет? А ещё, небось, риторику изучал".
— Не нужно, — кивая, повторил дядюшка. Он, видимо, хотел ещё что-то добавить, но поймав недовольный взгляд гостя, враз стушевался и потянулся за куском солёной миноги.
— Императорская семья — не самое… безопасное место, — понизил голос сенатор. — И уверяю вас, госпожа Юлиса, помощь родни вам там тоже не помешает. Я имел продолжительную беседу с государем и заверил его в верности Юлисов роду Тарквинов. Сам император настроен к нам, а значит, и к вам, довольно благосклонно. Но возле трона всегда кипит борьба разных группировок, и вам всегда надо иметь это ввиду.
— Но я ничего не понимаю в политике и не собираюсь в неё вмешиваться, господин Юлис, — виновато пожала плечами Ника. После одинаковых и недвусмысленных заявлений родичей она сочла необходимым сразу же предупредить, чтобы те не рассчитывали на неё в своих комбинациях.
Пару раз недоуменно моргнув, Касс Юлис Митрор вдруг расхохотался, широко разевая рот, лишённый значительной части зубов.
— На той вершине, куда вас занесло по воле бессмертных богов, — внезапно посерьёзнел он. — Политикой в той или иной степени занимаются все. Иначе там просто не выжить. Вас сожрут с потрохами, не поможет ни титул, ни положение мужа. Уяснили?
Девушку ужасно покоробил этот издевательский тон, полный огромного, как море, самомнения и спесивого превосходства, но она постаралась ничем не выдать своего настроения.
Будучи с детства натурой артистической, бывшая Виктория Седова за последние пару лет ещё больше поднаторела в лицедействе.
Поклонившись собеседнику, она проговорила слегка заискивающим тоном:
— Я уверена, что всегда смогу рассчитывать на помощь такого опытного политика, как вы, господин Юлис. Надеюсь, вы научите меня, как не пропасть среди обличённых высшей властью? А я, в свою очередь, приложу все усилия, чтобы род Юлисов и дальше оставался одним из самых знатных и влиятельных в Радле.
— Вот это мне нравится! — рассмеялся довольный сенатор. — Завтра на Ипподроме гонки колесниц. Я буду рад видеть вас на своей трибуне.
Ника выжидательно посмотрела на регистора Трениума. Тот важно кивнул.
— Благодарю за приглашение, господин Юлис.
— Вы уже видели гонки колесниц? — громко рыгнув, поинтересовался дядюшка, и его замутнённые глазки внезапно заблестели, и даже язык стал заплетаться гораздо меньше.
— Не довелось, господин Септис, — покачала головой племянница. — Только слышала о них. Отец говорил, что это незабываемое зрелище.
— Любые слова бессильны передать всю прелесть и напряжение этого действа, — на блестящих от жира губах собеседника появилась мечтательная улыбка. — Когда я первый раз попал на Ипподром, то едва не умер от восторга. Целый месяц не мог говорить ни о чём, кроме гонок.
Какое-то время он блаженно жмурился, очевидно, полностью погрузившись в воспоминания детства.
— Я даже немного завидую вам, госпожа Юлиса. Ведь у вас это будет впервые. За такое надо выпить. Эй, Эминей, чего стоишь столбом? Наполни чаши!
Застывший у стены виночерпий тут же стал разливать по стеклянным, оправленным в серебро кубкам тёмно-гранатовую жидкость.
— А почему только две? — грозно рыкнул хозяин дома. — О госпоже Юлисе забыл, тупой баран?!
— Простите, господин, — заблеял раб, втянув голову в плечи. — Но здесь нет больше чаш…
— Так принеси, подлое отродье! — рявкнул регистор Трениума, грохнув кулаком по лежанке. — Да побыстрее, не то отведаешь плетей, клянусь железной задницей Карелга!
Поставив кувшин на пол, юноша стрелой вылетел из комнаты, каким-то чудом не задев застывшую в дверях Нику.
— Всегда удивляюсь их тупости, господин Юлис, — обратился хозяин дома к сиятельному гостю. — Я же ему сказал: "Позови госпожу Юлису". Так неужели трудно зайти на кухню и взять ещё одну чашу? Ясно же, что я обязательно её угощу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Умный человек редко становится рабом, господин Септис, — усмехнулся сенатор. — А уж если по воле богов подобное случится, то доказав господину свою полезность и преданность, легко получает свободу. Наши имперские законы о рабах самые лучше в мире. Но воспользоваться ими могут только толковые и здравомыслящие люди.
— Вы как всегда правы, господин Юлис! — охотно согласился регистор Трениума. — Можно подумать, вашими устами говорит сама Фиола-мудрость!
Они непринуждённо болтали, не замечая так и стоявшую в дверях девушку.
К чести Эминея, тот не заставил себя ждать.
— Где ты шлялся, бездельник?! — грозно рявкнул хозяин, когда раб со стуком поставил на стол широкую медную чашу на тонкой ножке.
— Так вы же сами меня послали, господин, — испуганно пролепетал юноша, растерянно хлопая длинными, по-девичьи загнутыми ресницами.
— Я?!! — вытаращил пьяные глаза регистор Трениума.
— Да, да, да, — торопливо закивал невольник. — Вы, господин.
Итур Септис Даум озадаченно посмотрел на блестящую чашу, на наполненные бокалы и, кажется, только сейчас разглядел застывшую столбом племянницу.
— Ах, да! — наконец, сообразил хозяин дома и гаркнул. — Так чего же ты ждёшь?! Наливай!
— Восславим богов за щедрость и доброту! — провозгласил регистор Трениума, воздев бокал к покрытому росписями потолку. — Пусть они и дальше не оставляют нас своими милостями, а мы не забудем преподносить им тучные жертвы.
— Отличная речь, господин Септис, — похвалил его гость, потянувшись к блюду с жареными на вертеле перепелами. — Но, может, отпустим вашу племянницу и продолжим веселье в чисто мужской компании?
Он выразительно посмотрел на блудливо улыбавшегося Эминея.
— Да, да! — довольно осклабился хозяин. — Ступайте, госпожа Юлиса, отдыхайте.
Вернувшись в свою комнату, Ника торопливо разделась, кое-как сложила одежду и рухнула на кровать, из последних сил натянув одеяло.
Ей приснился огромный светлый зал с зеркальными стенами. Шеренга одинаково одетых девочек лет десяти в балетных пачках под негромкую музыку синхронно выполняли танцевальные движения.
Все мысли Виктории Седовой сосредоточены на том, чтобы правильно согнуть и разогнуть ноги, повернуть голову, поднять чуть согнутую в локте руку.
Вдруг в размеренный такт мелодии начали вплетаться какие-то странные посторонние звуки, которых, однако, кроме Ники, кажется, никто не слышал.
— Госпожа Юлиса, госпожа Юлиса! — настойчиво звал чей-то знакомый нетерпеливый голос. — Просыпайтесь!
Девушка перестала разучивать движения и открыла глаза.
Рядом с её кроватью возвышалась озабоченная хозяйка дома.
"Неужели я так долго спала?!" — испуганно подумала Ника. Однако, бросив тревожный взгляд на полуприкрытую дверь, убедилась, что внутренний дворик ещё не залит солнцем. Следовательно, с восхода прошло не так уж много времени.
— В чем дело, госпожа Септиса? — приподнявшись на локте, сонным голосом спросила племянница.
— Вы забыли, что нас пригласили на Ипподром, госпожа Юлиса? — с лёгкой иронией поинтересовалась тётушка.
— Нет, помню, — возразила та. Только сейчас она заметила скромно одетую женщину лет тридцати с бронзовой рабской табличкой.
— Тогда вставайте! — скомандовала супруга регистора Трениума. — Нам ещё надо позавтракать и собраться как полагается. Всё же сегодня мы будем сидеть рядом с сенаторами и придворными.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Хорошо, госпожа Септиса, — согласилась девушка, садясь и свешивая ноги с кровати.
— Это Увра, — представила незнакомку хозяйка дома. — До свадьбы она будет твоей служанкой.
В ответ на недоуменно вскинутые брови Ники собеседница объяснила, понизив голос: