— Я бы эту женщину пока не трогал.
— Почему?
— За ней надо незаметно понаблюдать. В тот вечер она была наедине с Филипповым… Я думаю: не нарочно ли она его спаивала? Вот и у вас, товарищ Брокман, было сомнение, что это она подсунула пакет…
— Пока будем следить, много времени уйдет, — возразил Воронько. — А кабы знать приметы, так я того типа за день, за два изловил.
— Что — приметы! — сказал Алексей, ободренный молчаливым вниманием Брокмана и Величко. — Приметы можно изменить, а если Дунаева шпионка, она все равно правды не скажет.
— Михалев прав, — заговорил Брокман, — в этом деле зацепок мало: сигнализация на берегу да история с Филипповым, и относиться к ним надо осторожно. Если Дунаева ни при чем, цена ее показаниям не велика: что она запомнила спьяну! Если же она не так проста, как кажется Филиппову, тогда ее допрос насторожит всю шайку, и с нею прекратят связь. Я придерживаюсь такого мнения: Филиппова мы сейчас отпустим. Его арест тоже может вызвать подозрение. Я позвоню в штаб, скажу, что политической подкладки в его действиях нет, и пусть они поступают с ним, как найдут нужным. А ты, Величко, предупреди его, чтобы не болтал о нашем разговоре. Будут спрашивать — пусть говорит, что песочили за пьянство, такое уже бывало… Впрочем, я сам поговорю с ним. Теперь насчет Дунаевой, — Он посмотрел на Алексея. — Раз надумал, сам и займись. Только помни: ей и присниться ничего не должно.
— Понятно.
— Но все это дело второе. Вы мне сигнальщика изловите!
НОЧНЫЕ СИГНАЛЫПлан поимки сигнальщика был простой и, по сути дела, единственно возможный. Для лучшего не хватало людей. Воронько и так с большим трудом удалось собрать только семь человек: Никиту Боденко, Федю Фомина и пятерых ребят из ЧОНа,[6] боевых, но малоопытных. Чоновцев еще днем посадили в засаду поблизости от тех мест, где раньше были замечены сигналы. Остальные должны были с наступлением темноты патрулировать вдоль берега. Разделились попарно: Воронько с Боденко, Фомин с Алексеем.
Кружки на председательской карте, отмечавшие места сигнализации, тянулись вдоль берега неровным прерывистым рядком. Гуще всего они стояли вблизи вадоневских верфей. Пустовато было в окраинном районе берега — в Военном Фортштадте — всего два кружка. Здесь, в наибольшем промежутке между кружками, наметили первый участок патрулирования. Его поручили Алексею и Фомину.
Воронько и Боденко взяли на себя большой участок, включавший верфи, Воронцовский спуск к порту и самый порт, а также базарный пустырь на берегу реки Кошевой, которая широким рукавом отходит от Днепра. Эти места шпион еще ни разу не использовал, как, впрочем, еще и многие другие, но здесь, особенно на базаре, имелись развалины, которые, по мнению Воронько, как нельзя лучше подходили шпиону для сигнализации…
Три ночи подряд чекисты упрямо ходили по темному, изрытому снарядными воронками берегу, а по утрам, возвратившись в ЧК, избегали встречаться с Брокманом. За это время на председательской карте появилось еще два кружка с номерами 6 и 7.
— Может быть, переменить место? — предлагал Алексей.
— И не думай! — урезонивал его Воронько. — Потерпим еще. Рано или поздно, а он наколется!
Четвертая ночь выдалась беззвездная и тихая. Алексей с Федей Фоминым три часа бродили вдоль Днепра. Место было пустынное, не охранявшееся войсками.
Артиллерия постреляла перед вечером и умолкла. Попискивали шальные пули, залетавшие из-за реки.
Прибрежный поселок был сильно разрушен артиллерией, и жители давно покинули его, перебравшись в более спокойные районы, ближе к городскому центру. Ветерок, настораживая, шелестел чем-то на широких, заваленных обломками пустырях. Пахло гарью. За пустырями грудились городские дома, темные, будто затканные плотной непроницаемой тканью. Малейший огонек на их фоне был виден издалека.
Чекисты шли медленно, часто останавливались и подолгу стояли неподвижно, сдерживая дыхание, точно желая раствориться в ночи, в ее черноте и безмолвии. На исходе третьего часа оба уже не верили в то, что шпион обнаружит себя сегодня: его излюбленное время, по расчетам Алексея, давно миновало. И все-таки, когда под ногами зазевавшегося Феди Фомина громко заскрипела галька, Алексей так напомнил ему о серьезности момента, что тот потом долго потирал ушибленный бок. И оказалось, что это была не лишняя предосторожность.
На одном из пустырей стоял низкий, крытый соломой бревенчатый амбар, непонятно каким чудом уцелевший среди общего разрушения. Он стоял на взгорке, обратив к Днепру пустой треугольный провал чердака. Здесь, на чердаке, прикрытый по сторонам соломенными скатами крыши, и устроился шпион.
Первым его присутствие обнаружил Федя Фомин, который шел чуть впереди Алексея. Он ахнул от неожиданности, и Алексей, еще не поняв в чем дело, сердито зашипел:
— Тише, ты, ходить не умеешь!
И вдруг откуда-то сбоку его точно ударила по глазам короткая световая вспышка.
Алексей схватил Фомина за плечо и пригнул к земле.
Прошло несколько мгновений, и снова вспыхнуло раз, другой, третий… Потом, после небольшой паузы, вспышки — то короче, то длиннее — замигали непрерывно. Теперь можно было разглядеть, что их источник находится совсем близко — до него не было и полутораста метров — и что это фонарь, обыкновенный железнодорожный фонарь, с четырехугольным стеклом и коптящим в середине свечным огарком. Его, видимо, прикрывали чем-то. Темнота плавно смыкалась и размыкалась, пропуская аккуратно отмеренные порции неяркого света.
Все это Алексей соображал уже на ходу. Прямиком через пустырь, не разбирая дороги, они бросились к амбару. Они бежали большими скачками, стараясь не производить шума, но это было невозможно. Под ноги то и дело попадались куски каких-то досок, сапоги увязали в кучах леска и щебня.
Когда до амбара оставалось не больше пяти — десяти шагов, пронзительный свист вспорол ночь — сигнальщик был не один, кто-то стоял на страже. И почти одновременно три раза подряд хлестнули выстрелы. На чердаке погас свет. В наступившей тишине послышался удаляющийся топот.
Не останавливаясь и не отвечая на выстрелы, Алексей закричал:
— За ним, Федька, за ним! — И услышал, как осыпался щебень под ногами рванувшегося в темноту Фомина.
Алексей подскочил к амбару. Он подоспел вовремя: с чердака спрыгнул человек. Тяжело и неловко, припадая на руки, он приземлился на груду гнилой соломы возле стены и не успел подняться, как Алексей ткнул его наганом в спину:
— Руки вверх!
Человек громко ойкнул и на четвереньках пополз в сторону.