на время сбацать или кардинально? – спросил он, почесывая грязными пальцами, видимо, такой же нечистый затылок.
– Дай подумать…
– Давай определись. У меня сейчас и работы навалом. Сам знаешь, если кардинально, то нужна перебивка номера двигателя, перекраска…
– Нужна машина на несколько дней.
– Вот… – кивнул он головой на болотного цвета “Ниву”, припаркованную у сарая. – Только собрал после дэтепэ – кореша тачка. Говорил я ему, не пей за рулем. Теперь по косточкам собирают.
– Понятно. Сколько?
– Сколько не жалко. Считай за прокат. Мне ничего не надо. Для кореша.
– А если и ее засвечу?
– Спишем… – улыбнулся он. – Но так дороже выйдет. Сам знаешь, всему своя цена. А твоя пусть останется. Как раз и техосмотр проведу.
– Заметано. И еще… – я вытащил 100 баксов и протянул. – Мне бы еще облик…
– Видно лихо ты попался, браток, – нахмурился Петр. – Сына!.. – крикнул он своему единственному помощнику – молодому отроку, который с чумазой физиономией выполз из-под старого автобуса.
– Да, батя…
Отрок этот был Петрухе приемным. Своих не было. После того, как жена его бросила и с каким-то третьесортным актеришкой подалась в столицу, Петр начал пить – банальная российская картина. К нему начала присматриваться соседка, которая со временем стала светлым лучиком в его помрачневшей жизни. После они дружно убрали деревянный забор между дворами и начали любо жить и не тужить, как говориться, назло бедам.
У каждого в жизни своя сказка…
Поговаривают, что сбежавшая как-то вернулась, не солоно хлебавши. И, увидев объединенное хозяйство и кипящую во дворе жизнь, только и ахнула, не решаясь войти. Посмотрела-посмотрела, заплакала и ушла. Соседи видели.
Ну и правильно сделала. Хоть на это у нее ума хватило…
– …Сходи за Веркой. Скажи, дело есть, пусть инструменты и запчасти прихватит. Машиной сам займусь… – кивнул он в сторону автобуса.
– Я только переоденусь, бать, умоюсь.
– Не надо. Ты не в ее вкусе. Газуй так…
За воротами послышалась короткая сирена.
– …То менты, то бандиты. Иногда сам путаюсь, – Петр заворчал. – Ты, вот что, сядь пока в тачку, не рисуйся. Верка твою морду так изобразит, что родная маманя не узнает.
И убери бабло. Я те не жид. Ей заплатишь.
– Спасибо, Петр…
– Хочу изменить фейс.
– Че-е?
– Ну, морду.
– А-а…
Я провел пальцем по окружности лица, смотрясь в зеркало машины. В кабине до сих пор воняло спиртом.
“В салоне разлито…”
Ей было под 30. Черные лукавые глаза. Смазливая улыбка. Родинка на щеке.
Я достал из козырька документы водителя.
– Хочу, как он… – ткнул я на фотку хозяина с слегка оттопыренными ушами и как бы удивленным взглядом.
Она внимательно изучила.
– Во блин! Да ты уже на него похож. Знаю я этого урода. Целый день не высыхал за счет Петрухи… Цвет волос сходится. Взгляд идиота… ты сам изобразишь. Вот только уши… Блин, как пельмени! – она захихикала. – А твои как наутюженные…
Улыбка, кажется, запечаталась у нее на лице при рождении. Такие и в гроб с улыбкой ложатся.
– Их не изменишь, – я с досадой.
– Легко. Зажмем дверцей, сделаем пару укольчиков, вот тебе и вес фокус. Только больно, скулить будешь.
– Лучше больно, чем вообще без ушей.
– В смысле? – улыбка слегка поблекла.
– В смысле – нет головы, нет ушей… Прокатимся к тебе?
– Щас!.. У меня дома хахаль спит. Кормилец хренов, тож бандит. Вот он тя точно без ушей оставит.
– …
– Покатим к подружке. Тут рядом. Только ты хвост свой не распускай. У нее хахаль тож бандит.
– А инженеров хахалей в вашем поселке нет?
– Че-е? – “улыбка” превратилась в оскал. – Ну ты…
– Да ниче, эт я так. С башкой не то, глючит иногда…
Уши все-таки зажимать или ломать дверцей я не стал, и не из-за боли. Эту процедуру обычно практикуют лукавые, типа, борцы, желая изобразить крутизну в фейсе, тогда как у нормальных пацанов все это получалось естественным путем, ценою непомерных тренировок, потом и трудом на борцовских матах.
Нет, и совесть тут ни при чем. Дело в том, что я худощавый и высокий. Обладатели такого тела обычно выбирают иной вид спорта. К примеру, бокс. То есть, мои пельменные “борцовские” уши сразу вызвали бы подозрение у оперов, многие из которых также были бывшими и действующими спортсменами, хорошо разбирающиеся в этих нюансах.
Но форму их слегка можно было изменить с помощью инъекций. Так и получилось. И как мне обещала Верка, такое легкое оттопыренное состояние будет держаться несколько дней, после рассосется, если не повторить процедуру или же никто не вздумает вздуть их как-то иначе…
Думаю, Наиля меня все равно вычислила бы среди толпы, будь я с этими ушами, без или вообще с горбом. И сейчас она с интересом рассматривала изменения во мне, пока ехали на “Ниве” с необычной раскраской.
– Что ты собираешься делать?
– Как я понял, чтобы попасть к себе, надо разобраться со всей этой фээсбэшной бандой. Но это долгоиграющий процесс. И, честно говоря, я не уверен в его благополучном исходе.
– Понятно. Тогда зачем я?
– Помоги продумать, как проникнуть в дом.
Я ей коротко объяснил ситуацию, не делясь подробностями, не называя имена и не указывая местность. Я имею в виду готовящуюся атаку на базу противника в Краснопавловске и ликвидация политических адресатов…
– Проще говоря, террористические акты… – не смог удержаться Прилизанный.
– Назовите, как хотите, – равнодушно ответил Длинный. – В возникшей тогда ситуации меня меньше всего волновали юридические формулировки.
– Пока вы разбирались с бандитами или ликвидировали людей, связанных со спецслужбой противника, все это еще терпимо было. Вы убивали, спасая известного, как я понимаю, депутата, и здесь можно было рассмотреть для вас при желании смягчающие обстоятельства. Хотя, ликвидируя одних бандитов, вы спасали других.
Вы стали активным членом Организации, которая являла собой не что иное, как замаскированное крыло специальной службы третьего государства, с подачи которой противник и оккупировал наши земли. Но и здесь хоть с натяжкой можно было вас оправдать, учитывая поставленную перед вами задачу.
Но, планируя политические убийства, пусть даже в ином государстве, вы преступили черту… А я и не сомневаюсь, что вы тогда ее преступили, так ведь?..
Длинный нехотя кивнул.
– …Во-от… Лучше вы вообще об этом промолчали, – с досадой проворчал Прилизанный. – Налейте-ка мне, дружище, – обратился он к Арзуману. – Чувствую, мои нервы нуждаются в анестезии на этой стадии рассказа.
– Как будто наши нервы отдыхают, – недовольно пробурчал Режиссер. – Я никогда с таким мрачным сценарием не сталкивался. Требую свои боевые сто грамм! – он решительно протянул бокал Арзуману.