Он продолжает гладить меня, следя за каждым моим вдохом, будто тысячу лет хотел этого и наконец дорвался.
Зашибись, я уже верю в сказки, а он еще даже в меня не вошел. Хотя о чем я… почему я решила, что будет круто?
— О чем думаешь? — Шепчет чуть ли не в рот, и я начинаю смеяться… как дура, не вырываясь из его рук.
Только успокоившись, думаю, что сказать. Правду? Снова? Не много ли её для него?
— Думаю, не жалели ли под утро тёлки, уезжающие отсюда с тобой.
Он подается вперед, немного склонив голову, и нагло кусает меня за кончик носа. Мать его, будто пометил.
— Арина сказала?
Киваю, морщась. Выгибает бровь и ухмыляется:
— Зачем спрашиваешь, если сама не хочешь узнать?
Вот оно… именно сейчас.
— Хочу… — едва слышно добавив, — узнать.
Чувствую, как на миг перестает дышать, а следом шумно заглатывает воздух.
— Так резко? Что-то изменилось?
— Да, я хочу к тебе.
Молчит, будто ни черта не поверил. А я боюсь, что он сорвется и пошлет меня, как порядочный мудак, после моих истерик. Как меня вообще такую терпеть?
Но вдруг каждой своей гребаной клеточкой чувствую, как он медленно проводит пальцами полосы, спускаюсь от скул к мочке ушей и медленно перетекает к шее. Так плавно, что я даже закрываю глаза. Хотя надо бы, как всегда, остановить.
Сдвигает ткань платья, точно нащупывает бирку, проводя одному ему понятные знаки от седьмого позвонка к моим лопаткам. Грудь сдавливает от натяжения нитей и я совсем сбиваю дыхание, не замечая, как мое тело к нему стремится.
Да, кто-то залазит под юбку, кто-то срывает лифчик, а его потянуло к моей спине… но это волшебно, даже не хочется себя ненавидеть.
Хочу тереться об него, как кошка, чтобы он меня так загладил до смерти, но так нельзя. Не тут. И от этого я прикусываю губу, глубоко дыша.
— Что ты делаешь? — Мой совершенно тупой вопрос совершенно сорвавшимся голосом.
Но я реально не понимаю его. Что он делает со мной, не притрагиваясь к ремешку лифчика? Какая к черту любовь во время чумы, когда все предлагают обычный секс?
Дамир улыбается нежно так, следом сцепляет руки и притягивает к себе, сковывает в объятиях. И, Боже, разве в мужских руках бывает уютно? Бред какой… не мне. Мне не должно быть. Не с ним. Ни с кем. Потому я заглядываю в его охристые дюны, снова попросив:
— Отвези меня к себе.
— Зачем? — Спрашивает еще.
Бесит, что приходится это всё говорить и язык не слушается.
— Я… хочу... тебя...
Уголок губ дрогнул.
— По тебе не заметно.
И в номинации "Придурок года" побеждает Дамир, обойдя всех конкурентов! Но надо же лицо держать и строить из себя кошечку, если не влюбленную, то хоть желающую его страстно и неистово.
— Дами-и-ир, — уже тяну, вспомнив привычную интонацию Эрики, воспользовавшись его заминкой. Для убедительности касаюсь его футболки, начиная спускаться по животу.
В моем воображении это было намного проще. А сейчас каждый сантиметр и каждая мышца его гребаного пресса преодолеваются так медленно и нелепо, что он сначала начинает улыбаться, а потом и вовсе смеется, тем самым оповещая, что совращать я не умею совершенно. Почему Артёму почти год назад было достаточно просто прийти к нему ночью, а?
Чудище расцепляет объятия и аккуратно, будто боясь обидеть, убирает мою руку с себя. Да блин!
Но хотя бы не отпускает её.
— Не понимаю, что в твоей голове.
Тут же некстати вспоминается песенка про медвежонка и опилки.
— Ничего. — Хлопаю ресничками, которые стоит уже нарастить.
— Тогда что ты хочешь?
— Тебя!
Я будто не целованного студента уговариваю! И этот мужик кого-то снимал здесь? Баб? Как? Я прокаженная?
Кто вообще стоит и ломается, когда девушка, которую ты определенно хотел и… надеюсь, хочешь трахнуть, говорит такое!?
— Нин.
— Что? — Я еще в состоянии держать елейные нотки, улыбнувшись.
— Не сейчас. — Будто собачку одёргивает.
И вспыхиваю до корней волос: “Не сейчас”, блин! А когда тогда? Я не собираюсь играть в эти игры до его старости. К его счастью, уточняет:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Тебя швыряет из стороны в сторону. Ты сначала всё ненавидишь и не даешь даже просто коснуться, а теперь пытаешься меня развести.
Зашибись. А он еще и добавляет, не отрываясь от моего лица.
— Я бы подумал, что у тебя биполярка*, — меня так задело!? Заземлил, проверив, ударит ли током… Тихо, терпим, — но, по-моему, ты просто хочешь меня использовать и выставить потом козлом. Я прав?
Он сжимает губы, верно прочитав ответ. Я хотела бы врать получше, оказывается, из меня ещё и актриса никудышная. Фыркаю, отстраняюсь, скидывая его руки, пытающиеся на миг меня держать.
— Тогда я хочу к этой твоей… Анне Андреевне.
Кивает, довольно прищурившись, будто уже победил.
— Только с Рафом попрощаюсь.
Разворачиваюсь, отмахиваясь и не слушая, что он там ещё говорит. Меня просто начинает всё раздражать, все эти люди, вся эта музыка, всё это грёбаное, дурацкое, царящее здесь счастье, мать его.
Что меня так бесит? Почему он такой правильный? Кто хотел со мной прямо в машине у клуба? Надо было, really, тогда ему дать и всё, ничего сейчас бы уже не было.
Но… зачем я пытаюсь себя в чём-то убедить? Будто на самом деле хочу, чтобы он всё опровергал, отбивал и сбивал меня с ног этой своей доброй улыбочкой.
Дохожу до машины, опираюсь о капот, сцепляя руки на груди. Сколько его не будет?
Пару дней назад закончилась пачка таблеток, а я об этом вспомнила только сейчас, пропустив прием и сбив распорядок, хотя все эти дни рядом крутится Дамир с явным желанием со мной переспать. Может, там еще есть иные мотивы. Но секс в число его интересов определенно входит.
И пока он где-то там ходит, я высчитываю период, вспоминая всё, что помню о рисках забеременеть в определенный день месяца. Кто-то считает эти дни счастливыми, но только не я. Это рис-ки. Из меня никудышные дочь, подруга, девушка, а быть еще и матерью — нет, спасибо, не в этой жизни. Аборт… я лучше перестрахуюсь.
Вспоминаю, как на первом курсе к нам пришла девочка после академа, после декрета, точнее. Я тогда была наивной, думая, что жизнь — это что-то крутое. Мы, кажется, даже “сдружились”… А по факту уже спустя месяц после 1 сентября она снова залетела от парня, который бросил её до этого с ребёнком. И что сделала? Выпила таблетку, которую купили после УЗИ в гинекологии на мои деньги, после которой её ещё неделю разрывало на части на моих руках. Наверное, тогда я начала прогуливать пары, оставаясь с мамочкой, ненавидящей мужиков, себя и своего рождённого сына за то, что ей пришлось избавиться от другого карапуза… и с малышом-полугодовасиком, который не виноват в том, что родился.
Слёзы подступают, а снова реветь — не в моих планах.
Не хочу детей… терпеть не могу быть кому-то опорой, потому что не смогу ей быть… ненавижу свою слабость рядом с детьми — не хочу детей. Не… хочу.
Девочка снова бросила учёбу, мы прекратили общение. Всё просто, в её жизнь я больше не лезла. Не знаю, может, она с кем-то счастлива или, наоборот, несчастна?
Умудряюсь заранее разглядеть Дамира, принять позу поизящнее, слегка согнув одну ногу, натягиваю улыбку.
— Давай к тебе? — Приправляю всё красивой осаночкой.
Сцепляет руки на груди, останавливаясь напротив. Я могу сейчас привстать и поцеловать его. Ну, или отвести его в сторону, дать опереться о машину, расстегнуть ширинку и просто сделать не самый худший минет, хотя практикантка из меня так себе — Тёма был вообще не в восторге. Ну, меня же сегодня Котов сравнил со шлюхой? Они хотя бы верят в любовь и получают от той удовольствие.
От чего получаю удовольствие я? От закапывания себя под землю, видимо.
Чего он молчит? Почему... он... молчит!? Просто смотрит и будто решает что-то нереально важное.
Привстаю, но тот выставляет руку, разблокировав машину, огибает ту, открывая дверцу для меня. И приходится идти грациозно и почти соблазнительно, как опять же кошка, с которой он меня сравнивал. Только убедившись, что села в кресло, слегка наклоняется к салону и произносит: