и плотной, лет тридцати или чуть больше, с умными черными глазами и широким плоским лицом. Она стягивала на груди темное одеяло, свисавшее до полу.
– Здравствуй, Мери, – приветствовал ее помощник шерифа. – Ты почему не у Картеров?
– Нездоровится, мистер Ролли. – Она говорила без акцента. – Знобит... дома сегодня сижу.
– Тц, тц, тц. Нехорошо. Врач тебя смотрел?
Она сказала, что нет. Ролли сказал, что надо показаться. Она сказала, что врач ей не нужен: ее часто знобит. Ролли сказал, что, может, оно и так, но тогда тем более надо показаться: лучше не рисковать и следить за своим здоровьем.
Да, сказала она, но врачи так дерут – мало того, что болеешь, еще им платить. Он сказал, что в конце концов без врача болезнь обойдется дороже, чем с врачом. Я уже стал думать, что это у них на весь день, но Ролли все-таки перевел разговор на Картеров и спросил у женщины, как она там работала.
Она сказала, что нанялась к ним две недели назад, когда они сняли дом. Ходила туда к девяти – раньше десяти они не вставали, – стряпала, убирала, а уходила вечером, вымыв посуду после обеда, – обыкновенно в половине восьмого. Известие о том, что Коллинсон (которого она знала как Картера) погиб, а его жена уехала, кажется, было для нее неожиданным. Она сказала, что вчера вечером Коллинсон отправился гулять один. Это было около половины седьмого, – пообедали вчера почему-то раньше. Сама она ушла домой в начале седьмого, а миссис Картер читала книгу на втором этаже.
Мери Нуньес не могла или не хотела сообщить ничего такого, что объяснило бы мне тревогу Коллинсона. Она твердила, что ничего о них не знает, только миссис Картер непохожа была на счастливую женщину, совсем непохожа. Она, Мери Нуньес, слава Богу, сама обо всем догадалась: миссис Картер любит кого-то другого, но родители выдали ее за Картера; этот другой, конечно, и убил Картера, а миссис Картер с ним сбежала. Иных оснований для этого вывода, кроме ее женской интуиции, у Мери не нашлось, поэтому я спросил о гостях Картеров.
Она сказала, что никаких гостей не видела.
Ролли спросил, ссорились ли Картеры. Она сказала было: «Нет», – но сразу спохватилась: ссорились часто и отношения у них были плохие. Миссис Картер не нравилось, когда муж был с ней рядом, и она несколько раз говорила – Мери это слышала, – что если он не оставит ее, она его убьет. Я попытался выяснить подробности и спросил, что было поводом для этих угроз и как именно выражалась миссис Картер, но Мери ничего не могла ответить. Определенно она помнила только одно: миссис Картер угрожала убить мистера Картера, если он не уедет.
– Теперь, можно сказать, все прояснилось, – с удовлетворением заметил Ролли, когда мы перешли через ручей обратно и поднимались к дому Дебро.
– Для кого прояснилось и что прояснилось?
– Что жена его убила.
– Думаете, она?
– И вы так думаете.
Я сказал:
– Нет.
Ролли остановился и устремил на меня озабоченный взгляд.
– Почему нет? Разве она не наркоманка? Да к тому же с придурью, как вы сами рассказывали. Разве она не сбежала? И ее вещи, что там остались, грязные и в крови. Разве не грозилась убить его? Ведь он испугался, вызвал вас?
– Угроз Мери не слышала, – сказал я. – Это были предостережения – о проклятии. Габриэла Коллинсон серьезно в него верила, а к мужу относилась так хорошо, что даже спасти хотела. Все это я с ней уже обсуждал. Она бы за него и не вышла, – когда он увез ее, она была сама не своя и не понимала, что делает. А потом ей стало страшно.
– Но кто же поверит?..
– Верить никого не просят, – проворчал я, двинувшись дальше. – Я говорю вам то, в чем я уверен. И если на то пошло, я не верю, что Мери Нуньес сегодня не была у них в доме. Может быть, к смерти Коллинсона она не имеет отношения. Может быть, она просто пришла туда, увидела, что их обоих нет, увидела окровавленные тряпки и пистолет – и не заметила, как задела ногой гильзу. Потом удрала домой и выдумала болезнь, чтобы ее не тягали; она уже имела это удовольствие, когда судили ее мужа. Может быть, и не так. Но девять женщин из десяти в ее положении поступили бы именно так; а чтобы я поверил в ее внезапную болезнь, мне нужны доказательства.
– Ладно, пускай она ни при чем – ну и что из этого?
Все ответы, которые мне приходили в голову, были непристойными и оскорбительными. Я решил держать их при себе.
У Дебро мы одолжили открытый автомобиль, расшатанный гибрид не менее чем трех марок, и поехали по восточной дороге в надежде проследить путь женщины в «крайслере». Первую остановку сделали перед домом местного жителя по имени Клод Бейкер. Это был долговязый человек с худым землистым лицом, которого три или четыре дня не касалась бритва. Жена, наверное, была моложе, но выглядела старше – усталая, бесцветная, худая женщина, в прошлом, может быть, и миловидная. Из шестерых детей Бейкера старшая была кривоногая, веснушчатая девочка десяти лет, младший – толстый и горластый малыш, которому не исполнилось и года. В промежутке были и мальчики, и девочки, но все до одного сопливые. Семья Бейкеров встречала нас на крыльце в полном составе. Они сказали, что не видели ее: в семь у них еще никто не встает. Картеров они знали в лицо, но и только. Вопросов они нам задали больше, чем мы им.
Вскоре после дома Бейкеров гравийная дорога превратилась в асфальтовую. Судя по следам, «крайслер» проехал тут последним. Еще через три километра мы остановились перед маленьким ярко-зеленым домом, окруженным розовыми кустами. Ролли крикнул:
– Харв! Эй, Харв!
В дверях появился дюжий мужчина лет тридцати пяти, сказал: «Здорово, Бен», – и между кустами роз прошел к нашей машине. Голос у него был низкий, а лицо тяжелое, так же как речь и движения. Фамилия его была Уидден. Ролли спросил, не видел ли он «крайслер».
– Да, Бен, я их видел. Они проехали сегодня утром в четверть восьмого. И гнали.
– Они? – спросил я.
– Их? – одновременно спросил Ролли.
– Там сидел мужчина с женщиной... или девушкой. Не разглядел как следует – быстро промелькнули. Правила она – мне показалось, маленькая, с каштановыми волосами.
– А мужчина какой из себя?
– Ну, с виду лет сорок, и тоже вроде не очень большой. Лицо румяное, в сером пальто и шляпе.
– Видели когда-нибудь