— Ты простудишься, — пробормотал он, протягивая руку, чтобы снять с дверного крюка ее халат. — Что ты здесь делаешь одна?
— Я не одна, — возразила Анна-Лиза, еще крепче прижимаясь к нему.
— Да, теперь ты не одна, — согласился он, отодвигая густую завесу черных волос, чтобы поцеловать ее в шею. — И никогда больше не будешь одна, querida. Но ты так и не ответила на мой вопрос. И ты знаешь, о чем я…
— Разве? — Его поцелуи быстро возбуждали ее.
— Я хочу, чтобы ты рассказала мне, что так беспокоит тебя, — прошептал он. — Что-то не так. И ты должна сказать мне, в чем дело. Это из-за твоего отца? — предположил он, оборачивая полотенце вокруг бедер.
— Он очень много для тебя значил, — тихо заметила Анна-Лиза, радуясь шансу сконцентрироваться на чем-нибудь более безопасном, чем ее необъяснимые ощущения, разгадать которые она пока не могла.
— Ты всегда можешь поговорить со мной о нем, — сказал он, увидев печаль в ее глазах.
— Я была не права. Ведь на протяжении всех этих лет он продолжал посылать нам деньги…
— Не вини себя. Ты же не знала об этом.
— И моя мать и пенса из них не потратила, а еще он оставил мне finca… — Она замолчала, а когда снова заговорила, ее голос дрожал от волнения: — И почему я не верила ему?..
— Для того чтобы заслужить доверие, нужно время, Анна-Лиза, — сказал Рамон. — У твоего же отца не нашлось возможности обсудить это с тобой, а сердце твоей матери было разбито, и поэтому она не хотела ничего тебе объяснять. Что мне сделать, чтобы успокоить тебя? — мягко спросил он. И, не дожидаясь ответа, поднял ее на руки и понес в спальню.
Глава девятая
— Не возражаешь, если я осмотрюсь здесь, пока ты будешь в ванной?
— Конечно же, нет, — ответила Анна-Лиза. Ей нечего было скрывать. — Но предупреждаю, эта спальня — единственная, в которой я что-либо изменила.
— А почему ты не пользуешься большой спальней?
Как только она поняла, что эта спальня принадлежала ее отцу, она тут же захлопнула дверь и никогда больше не открывала ее. Но об этом Рамону вовсе не обязательно было знать.
— Да просто мне больше нравится вид из этой комнаты… Она меньше, поэтому зимой ее легче будет отапливать…
Рамон слегка нахмурился.
— Но ты теперь не в Англии, — возразил он, — и когда придут жаркие ночи, ты будешь чувствовать себя намного лучше в просторной комнате. — Анна-Лиза ничего не ответила ему, и он не стал настаивать. — Так значит, ты не возражаешь? — спросил он, направляясь к двери.
— Иди, иди, — ответила она, спрыгивая с кровати. К тому времени, как она вышла из ванной, Рамон уже вернулся в комнату.
— Смотри, — сказал он, усаживаясь рядом с ней на кровати.
Когда она взглянула на выцветшую фотографию, которую он держал в руках, ее сердце так и подскочило.
— Где ты это нашел?
— В большой спальне. Не хочешь взглянуть на нее?
Анна-Лиза взяла из его рук старую карточку и зажала ее в руке так крепко, как будто прикосновение к ней могло проявить поярче отпечатанные на бумаге выцветшие образы.
— Удивляюсь, как это ты не обнаружила ее раньше. Она лежала прямо сверху того старого резного сундучка.
Словно кто-то хотел, чтобы она нашла ее…
— Я была так занята, что у меня не было времени осматривать каждый сантиметр…
— Можешь не объяснять, — сказал Рамон. — Ты знаешь, кто это?
Конечно же, Анна-Лиза знала. Все еще продолжая сжимать в руках фотокарточку, она уронила руки на колени. Смеющаяся юная девушка — это ее мать, намного моложе, чем она ее помнила, но все же ошибиться было невозможно. А мужчина, обнимающий ее с улыбкой — это… Она невольно вскрикнула и протянула фотографию Рамону.
— Я не хочу ее видеть. Унеси ее отсюда.
— Но это же твой отец, — ласково напомнил Рамон. — Я хотел найти что-нибудь вроде этого, чтобы доказать тебе… — Он замолчал, увидев, каким неподвижным и холодным стало ее лицо.
— Посмотри же, Анна-Лиза, теперь ты сможешь сама убедиться в том, как сильно они любили друг друга.
— Мне не нужны доказательства тому, что он чувствовал к моей матери! — воскликнула она. — Я жила последствиями их любви каждый день. — Все ее мысли были в полном смятении. Если ее отец так сильно любил маму, то почему же все так скверно вышло? — Я буду всегда благодарна ему за все это богатство… за finca. Но я никогда не смогу забыть, через что пришлось пройти моей матери, всю эту нищету, горечь и боль…
— Прекрати, Анна-Лиза, — оборвал ее Рамон, — я не хочу, чтобы ты так расстраивалась.
— А почему? Потому, что это правда? Потому, что для тебя будет очень удобно, если я пойду по стопам своей матери?
В одно мгновение его лицо окаменело.
— Я думал, что мы это давно уже обсудили.
— Что? — вскричала Анна-Лиза, в отчаянии и ярости взмахнув руками.
— Я говорю о том моменте, когда ты так больно оскорбила меня, предположив, что мне нельзя доверять, — холодно проговорил он, вставая и отходя от нее.
— Я ничего не предполагаю. Я только утверждаю то, что вижу.
— И в этом-то вся проблема, Анна-Лиза. То, что ты видишь, не имеет ничего общего с правдой.
— А в чем же тогда, правда? В том, что беременная женщина была отвергнута испанским грандом, и в качестве компенсации тот назначил ей щедрое пособие? Как ты мне это объяснишь, Рамон?
— Жизнь не так проста, как тебе кажется, Анна-Лиза, — сказал он. — Отвлекись оттого, что написано в книгах, посмотри на настоящую жизнь, настоящих людей, настоящие проблемы… Если ты найдешь хоть одну простую и ясную ситуацию, я признаю, что ты права.
— А как насчет нашей ситуации? — спросила она, сделав ударение на последнем слове. — Как ты мне это объяснишь?
— Что ты имеешь в виду?
— Что, если и я беременна? — Эти слова вылетели из ее уст прежде, чем она успела подумать. Это получилось инстинктивно, просто инстинктивно, и теперь, ожидая его ответа, она вся сжалась от страха.
— А ты беременна? — мягко спросил ее Рамон.
— Я не знаю… Нет! Я просто хотела узнать, как ты отреагируешь, если…
Он схватился руками за голову.
— Прекрати, Анна-Лиза, — предупредил он. — Я думал, что мы намного лучше понимаем друг друга…
Недослушав его, она презрительно бросила:
— Понимаем? Только и всего?
— Ты знаешь, что я имею в виду, — сердито возразил он, — ты знаешь мои чувства…
— О, неужели? — спросила Анна-Лиза, вскочив на ноги. — А откуда мне это знать?
— Разве я не доказывал их тебе своими поступками?
— Я не знаю, — пробормотала она. — Ты никогда не говорил мне о любви.
На мгновение ей показалось, что он задрожал.