Читать интересную книгу Несчастливой любви не бывает (сборник) - Галина Артемьева

– Связь времен? Вы утратили связь времен? – возбужденно воскликнул профессор. – Я предвидел это! Вот только сейчас я закончил писать свой последний труд. Я рассудил, какое количество жертв живительным образом влияет на национальное самосознание, а какое уничтожает нацию на корню. Поскольку прерванная связь времен невосстановима. Но была ли у вас возможность ознакомиться с моими предположениями? Сохранились ли эти бумаги? Ведь за мной должны прийти, и вы даже указываете точное время…

– Да, рукопись сохранилась. В архивах того самого заведения, посланцы которого придут за вами в недалеком будущем. Но почерк ваш разобрать крайне трудно, местами практически невозможно. Писали почти в темноте, спешили. Целые страницы не поддаются расшифровке.

– И что же? Меня расстреляют? Или, как вы тут обмолвились, – лопатой и сапогом?

– Я, в принципе, только в самых крайних случаях имею право рассказать перемещаемому о его будущем в случае отказа от перемещения. Чтобы это не выглядело как шантаж. Но времени у нас все меньше. И человек вы вроде адекватный. В этот раз вас не расстреляют. Посидите пару месяцев. Ну, вши, грязь, испражнения в камере. Унижение достоинства на допросах. Выпустят по просьбе Луначарского, некогда вашего пламенного почитателя. К моменту возвращения дом ваш будет заселен всякими темными людьми из подвалов. Вы же о счастье человечества мечтали? Ну вот. Библиотека исчезнет. Скорее всего пустят на растопку. Да-да. Только не хватайтесь за сердце. И Савонарола. И энциклопедии. И Евангелие рукописное уникальное. Найти нигде не можем. У нас нет. Рукописи свои вы больше не увидите. Правда, они окажутся в сохранности. Так. Что дальше? Жить будете в каморке при кухне, эти позволят. Писать больше не сможете. Пристроят вас служащим в систему Наркомпроса.

– И долго я так проживу? – прошептал профессор, ни на йоту теперь не сомневаясь в реальности своей гостьи.

– А представьте себе – довольно долго! Двадцать лет! Вас арестуют вновь в тридцать девятом, на излете массовых уничтожений. Обвинят в шпионаже – стандарт тридцатых годов. Донесет на вас один из жильцов вашего бывшего дома. Ему просто понадобится ваша комната: жена, дети, родители жены из сельской местности. В одной комнате – ад. По его письмецу вас и загребут.

– И?

– Детали гибели неизвестны. В архиве справка о смерти от острой сердечной недостаточности в январе сорокового года. Но тут достоверности никакой нет. Тут или своего агента надо в камеру подсылать, чтоб факты установить, или самой в командировку отправляться, но смысл? И потом – к каждому агента не приставишь. Там ведь знаете сколько было? Миллионы!

– Понятно! Теперь мне понятен ваш язык! Ваш тон! Ваша фамильярность! У вас теперь совсем другая культура отношений, другой этикет. Вы просто те, кто пришел на пепелище. И нас уважать не можете – за что вам нас уважать, мы же не отстояли, не защитили. Нас превратили в насекомых, и мы стерпели. А я… Да что я! Сына не сохранил! Не воспрепятствовал! С этого и пошло! Мы прикрывались красивыми словами о будущем, а будущее свое и проглядели! И похоронку на него получили, и где могилка, не знаем! – профессор и не заметил, что заговорил словами покойной своей голубки-Вареньки.

– Но я могу порадовать вас и благой вестью, – продолжила гостья Варвара, старательно переходя на чуждый ей слог, – вы горюете о павшем на фронте сыне. Однако он не погиб! Был контужен, попал в плен. Выбрался в одиночку. Сумел добраться до Южной Америки. Неоднократно безуспешно пытался связаться с вами, дать знать о себе. Стал основателем крупнейшего киносиндиката в Бразилии. Умер не так давно, оставив детей, внуков и правнуков обладателями огромного состояния. Увидеть его вы не сможете, но своих потомков – вполне. И книгу воспоминаний его прочитать. У нас даже перевели.

– Боже! Разве счастью такому можно поверить!

– А несчастью поверили сразу! – укорила девушка с интонацией Петечкиной няни. – Ну так как? Перемещаемся или еще какие-то вопросы?

– Да! Да! Есть у меня вопросы! Я надеюсь! Я надеюсь, что все это не сон! Что Петенька жив, пусть и не увидеться нам больше, но жив мой мальчик! Я надеюсь, что могу исчезнуть из этого времени, не совершив греха, не наложив на себя руки, а по воле Божьей! Но скажите же мне, зачем вам понадобился я? Что я могу? Если здесь не смог ничего? Возьмите Пушкина! Суворова! Ломоносова!

Миловидное лицо Варвары приняло угрюмое выражение.

– Пушкина! Первым делом все захотели Пушкина. К юбилею еще. Чтоб всех сразить. Хренякнули бы тогда американцам по мозгам почище атомной бомбы: вот, мол, мы чего можем! Только не вышло! Уперли Пушкина! Прямо из-под носа!

– Кто? – пораженно выдохнул профессор.

– Будущие, – с ненавистью выдохнула Варвара. – Их рук дело. Нарушают устав, который мы же и выработали. Пользуются нашим бессилием. Но ничего – вот президент олигархов придавил, банки прижали. Ничего. Будут денежки. И в будущее махнем. И Пушкина к себе переманим. А вас почему? Ну, тут фактор на факторе сидит и фактором погоняет. Во-первых, классическое образование. Честное, без натяжек. Во-вторых, мыслящий. В-третьих, все мысли о благе России. В-четвертых, сформулировали ясную и четкую национальную идею на фоне надвигающегося хаоса. А почерк не разобрать. И кое-что подправить надо с учетом веяний эпохи. Глядишь, и помчится вновь птица-тройка, так, чтоб другие расступались-шарахались.

– Едем, – вдохновленно рубанул профессор.

Руки его потянулись к рукописи: там, в будущем, он готов был немедленно приступить к делу.

– Оставьте все как есть, – попросила барышня, раскрывая то, что профессор поначалу принял за тяжелый энциклопедический том.

Предмет распахнулся, обнаружив клавиатуру, как у пишущей машинки, и светящийся экран. Посланница принялась с нечеловеческой скоростью стучать по клавишам. На экране мелькали непонятные символы. Наконец гостья вновь повернулась к покорно ожидающему своей участи мыслителю.

– Вам лучше перемещаться сидя, профессор. Подвинем-ка кресло поближе к огню, к печке. Перемещение – абсолютно безболезненный процесс. Может быть, лишь чуть-чуть стеснит грудь. Вы уснете, а проснетесь уже у нас.

– На том же самом месте и в том же самом кресле? – Профессору вновь стало казаться, что Варвара – всего лишь плод его нелепого сна, и даже во сне не хотелось ему выглядеть доверчивым простаком.

– Вы проснетесь в нашей лаборатории. После небольшого периода физиологической и социальной адаптации вы будете назначены советником президента. Вот контракт. А вот пособие по уходу – ознакомьтесь и поставьте вашу подпись.

Она повернула светящийся экран так, чтобы профессору легко читалось.

– Я, такой-то, профессор Московского университета, в дальнейшем именуемый «перемещаемым», ознакомлен с правилами перемещения и с предлагаемыми мне условиями проживания во времени, начиная с 2006 года… Позвольте, но вы не перешли на исторически обоснованную орфографию! Вы пишете так, как постановили большевики! Почти целый век прошел! Столько поколений! Значит, и тут связь времен не восстановить…

– Время, – взмолилась Варвара, – читайте и решайте. Энергия батарей иссякает.

– Где подписывать? – сумрачно спросил измученный сном профессор.

– Приложите ладонь к экрану – это и будет свидетельство подлинности.

Девушка явно торопилась.

– Будь что будет, – сказал профессор. Он сидел совсем рядом с жарким печным теплом. В комнате царил мрак.

– Темно, как у негра в жопе, – послышался досадливый девичий шепот.

– Нет! – вдруг рванулся из последних угасающих сил профессор. – Я не хочу в ваше время, я не приживусь в вашем племени. Я понял, что не учел серьезнейший фактор в своей теории. Без этого она никчемна. Коэффициент пошлости слишком высок. Необратимо. Я не смогу быть полезным цивилизации, в целесообразности существования которой сомневаюсь. Оставьте меня, прошу вас.

Не раздавалось ни звука. Девушка-видение словно растаяла. С этого и начинался его сон – с безмолвия и темноты. Тем и кончился. Значит, следует пробуждение?

Грудь стеснило – не вздохнуть.

– Ich sterbe[13], – шепнул профессор с надеждой, что мрак отзовется.

– Поехали![14] – весело откликнулась Варвара.

Сокровище

– Какая же она плохая, ужас! Лучше бы мы и не смотрели, да, Гусенька?

– Да, ничего себе, скольким мужикам жизнь переломала! Только ты не трясись, Мышенька, это ж фильм. Идем спать лучше, а то скоро этот придет.

От погасшего экрана телевизора шло тепло. Пришлось помахать в воздухе журналами, чтобы последний дух вышел из ящика и этот, вернувшись, ни к чему не смог придраться.

Легли сначала вместе, а то очень уж было страшно. Еще поговорили про плохую из фильма, поудивлялись, как это той все сошло с рук. Потом решили, что такими злодейками не от хорошей жизни становятся, может, ей до этого столько в душу плевали!