Эмма сунула руку в карман, и пальцы сразу же обвились вокруг лежавшего там листка бумаги, но вынуть свой план и показать Поле ей не захотелось.
– Надеюсь, что все именно так и будет, – произнесла внучка со смешком. – Народу наберется много, а ты ведь сама знаешь, как трудно, просто невозможно бывает управиться с некоторыми из тех, кто собирается приехать. Или я не права?
– Еще как права! – откликнулась Эмма, откидываясь на спинку дивана, куда она пересела, и пристально вглядываясь в лицо внучки. – Наверняка все они решили, что настал мой последний час, когда узнали про болезнь. Ведь так?
Пола бросила быстрый взгляд на бабушку: этот неожиданный вопрос явно застал ее врасплох, тем более что по лицу Эммы невозможно было ничего понять.
– Не знаю... – начала она задумчиво. – Может, и так...
Она колебалась, но затем верх взяла все же ее злость на своих родственников, заставившая ее высказаться откровенно.
– Бабушка, да они же все такие пиявки! Не понимаю, чего ты с ними возишься? Прости, это, конечно, твои дети, но меня всякий раз, когда я о них думаю, прямо трясет от злости.
– Ты не должна просить за это прощение, дорогая. Я ведь и сама прекрасно знаю, что они собой представляют, – произнесла Эмма с еле заметной улыбкой. – Я отнюдь не заблуждаюсь на их счет и вовсе не думаю, что они собираются тут, потому что действительно заботятся о моем здоровье. Мое приглашение они приняли в основном из любопытства. Стервятники слетаются, чтобы поглазеть на падаль. Только я еще не умерла – и в ближайшее время не собираюсь, – заключила она с сардонической усмешкой. Пола подалась вперед.
– Зачем же в таком случае ты их всех созываешь, бабушка? – медленно, чеканя каждое слово, проговорила она. – Ты ведь сама говоришь, что прекрасно знаешь им цену!
– Мне просто захотелось увидеть их всех вместе в последний раз, – загадочно улыбнувшись, ответила Эмма, и глаза ее холодно блеснули.
– Не смей так говорить, бабуля! Слышишь? – воскликнула Пола. – Ты совсем здорова! А следить за тобой в этот раз мы будем день и ночь! И черт с ними, со всеми этими делами и магазинами.
– Ты меня не так поняла. Когда я говорю „в последний раз”, то просто имею в виду, что больше приглашать их сюда на уик-энд не намерена. Вот и все, – спокойно разъяснила Эмма. – У меня как-никак есть небольшое семейное дело. Ну, и раз они, члены моей семьи, в нем задействованы, то, значит, должны здесь собраться. Все вместе. – Губы ее привычно сжались в узкую полоску, а глаза мрачно и решительно засверкали.
Тревога за бабушку сжала сердце Полы.
– Обещай, что не будешь из-за них расстраиваться! – воскликнула она обеспокоено, увидев непреклонное выражение на лице той. – И пожалуйста, никаких деловых обсуждений! Пусть этот уик-энд будет посвящен только отдыху. Подумаешь, неужели дела не подождут? – почти в сердцах крикнула Пола.
– Да подождут, подождут, – успокоила ее Эмма, пожав плечами, чтобы показать, что ничего особенного тут нет. – Речь идет о некоторых деталях, связанных с деньгами, положенными мною на их счета. Выяснение не займет особенно много времени. И, обещаю, расстраиваться я себе не позволю. – По лицу бабушки скользнула тень улыбки. – Я даже с интересом жду нашей встречи.
– О себе лично я этого сказать не могу, – осторожно заметила Пола. – Можно взглянуть на твой план?
– Конечно, дорогая.
И Эмма, слегка приподнявшись, глубже опустила в карман руку, словно обвивая пальцы вокруг сложенного листка бумаги, потом снова заколебалась и, наконец, решительным движением извлекла свой листок.
– Вот, пожалуйста! – С этими словами она протянула бумагу Поле и стала ждать ее реакции, затаив дыхание.
Взгляд внучки быстро пробежал содержание написанного. Эмма ни на секунду не сводила глаз с лица Полы: вот ее глаза на чем-то остановились, вот широко открылись, затем побежали дальше, вернулись к месту, которое ее привлекло. По лицу было заметно, что Пола теперь с крайним недоверием относится к содержанию плана.
– Но зачем это, бабушка? Зачем?! – В голосе внучки прозвучала нота озлобления. Полу всю так и передернуло, и листок, выскользнув из ее рук, упал на пол.
Эмма молчала, ожидая, пока не утихнет эта вспышка гнева.
– Зачем? – снова повторила Пола, вскакивая с места, лицо ее побледнело, губы тряслись. – Зачем ты все это делаешь, бабушка? Ты не имеешь права приглашать сюда завтра вечером Джима Фарли! Он что, тоже член семьи? Не желаю, чтобы он сюда приходил! Я этого не потерплю! Не потерплю! Ни за что! Как ты могла, бабушка?!
Пола бросилась к окну – по ее спине Эмма видела, что она изо всех сил старается не поддаваться своим эмоциям. Худые плечи были напряжены, лбом она прижималась к оконному стеклу, лопатки, обтянутые шелковым платьем, остро торчали, наполняя сердце Эммы щемящим чувством грусти и бесконечной жалости, словно боль Полы была ее собственной болью.
– Подойди ко мне и давай поговорим по душам, дорогая, – как можно мягче произнесла она.
Пола быстро повернулась – глаза ее потемнели от гнева.
– Я не хочу сейчас разговаривать с тобой, бабушка, извини. Во всяком случае о Джиме Фарли!
Она стояла у окна, напряженная как струна, в глазах сверкали молнии. Весь ее вид говорил о дерзкой непреклонности. От ярости она сжимала и разжимала кулаки. „Как могла бабушка не подумать о том, что она делает? Приглашать Джима Фарли на ужин было верхом жестокости и несправедливости. Откуда вдруг в бабушке появилось и то, и другое? – подумала Пола. – Никогда в жизни за ней этого не водилось”.
Повернувшись спиной к Эмме, она снова прижалась лбом к оконному стеклу. Там за окном зеленели кроны деревьев, но она их не видела: изо всех сил она старалась не расплакаться от тех чувств, что душили и мучили ее сейчас.
Неожиданно Пола показалась Эмме такой трогательно молоденькой, беззащитной, обиженной. „Боже, в сущности это ведь моя единственная ценность в жизни, – подумалось Эмме, и сердце ее защемило от любви к внучке. – Кто из внуков мне более дорог, чем эта девочка? И стоило прожить трудную и страшную жизнь, какую я прожила, – решила Эмма, – только для того, чтобы в конце пути меня согрела эта нечаянная радость. Девочка моя! Сильная, отчаянная, бесстрашная и преданная. Для тебя на первом месте все мои желания. И ради них ты готова пожертвовать даже собственным своим счастьем!”
– Подойди ко мне, дорогая. Я кое-что должна тебе рассказать.
Пола рассеянно взглянула в ее сторону, как бы все еще пребывая в состоянии шока. Сделав над собой усилие, она заставила себя вернуться к камину, двигаясь, словно во сне.
Пола по-прежнему кипела от ярости, но дрожь мало-помалу унялась. Вид у нее был отрешенным, но спокойным. Глаза смотрели пусто, без обычной живости и казались двумя кусками лазурита на мертвенно-бледном лице.