Теперь оставалось совсем немного: найти четырехлетнюю героиню. И вот тут-то неожиданно начались мучения. Или родители были тогда несознательные и не отдавали своих детей сниматься в кино, или дети были в то время другие (они ведь еще не смотрели по телевизору «Спокойной ночи, малыши» и «Кинопанораму»), Во всяком случае, отыскать нужную девочку не удавалось никак. Найдем как будто подходящую — она разговаривать совсем не умеет. Другая, кажется, всем хороша, но настоящая бука, рукой закрывается. Как быть? Где же взять такую актрису, которая бы подходила по всем статьям? Ассистенты, вторые режиссеры прямо сбились с ног… Но вот, долго ли, коротко ли, — ура! Вдруг нашли.
Лучше не придумаешь! Все ликуют. Наконец-то наш очаровательный «подкидыш» — Наташка (Вероника Лебедева) стоит в кабинете директора картины, окруженная взрослыми, и непринужденно со всеми беседует, как маленькая фея. Съемочная группа в восторге от ее болтовни, от кудрей и улыбки. Всем, всем хороша, ни одного недостатка! И только потом, во время съемок, выяснилось, кого мы нашли. Внешность этого ангела ничего общего не имела с ее характером. Все другие дети, приглашенные в картину, — ребятишки из детского сада, брат Наташки, по сценарию Юрка, — все весело и охотно снимались, слушались режиссера, выполняя все ее указания. Но этот чертенок Наташка приводила всех в отчаяние.
Вот что вспоминает Татьяна Николаевна Лукашевич:
«Назначена первая съемка на Чистых прудах. Кругом на скамейках лежат игрушки, заводные машины, велосипед… Все готово, надо начинать. Но наша героиня, увлекшись куклами, игрушками, и не собирается слушать того, что я ей говорю. Ни просьбы, ни уговоры, ни разные фокусы ассистентов не помогали. Ни один полезный метр не был снят в этот день. Девочка не признавала меня, она была избалована до предела. Мне нужно было во что бы то ни стало добиться послушания и доверия. Прошло еще несколько дней. Она продолжала капризничать. Наша съемочная группа совершенно растерялась».
Да, я-то хорошо помню эти ужасные дни. Совершенная катастрофа. Драгоценное время уходит. Весь съемочный коллектив: операторы, осветители, актеры в гриме, костюмах, дети из детского сада с воспитателями — ждут за часом час. Чистые пруды перекрыты милицией. А Наташка ни за что не желает сниматься. Мама, которая воспитала это сокровище, тоже пытается уговорить свою дочку. Но та просто не обращает на маменьку никакого внимания. Тогда на помощь режиссеру бросаются приехавшие на съемку авторы. Они-то уж твердо уверены, что прекрасно знают детей и сумеют уговорить одного несносного ребенка. Куда там! Наташка топает ногами и начинает реветь. И вот в минуту полного отчаяния, когда оператор стал уговаривать эту злодейку хоть на минутку подойти к аппарату, вдруг она потребовала, чтоб тогда он подарил ей велосипед. Тот, конечно, пообещал подарить ей велосипед и вообще все, что она захочет. Тогда Наташка строго предупредила его:
— Значит, как только я подойду к твоему аппарату, сразу давай велосипед, и я поеду домой.
«Актриса» подошла к аппарату и важно заявила:
— Ну, снимай скорей, а то мы с мамой сейчас уедем.
Но тут подошла Татьяна Николаевна и спокойно ей сказала:
— Сейчас мы будем тебя снимать, только имей в виду, что велосипеда тебе подарить никак нельзя.
Наташка завопила:
— Это не твой велосипед! Это дядикостин велосипед!
— Нет, — говорит Татьяна Николаевна. — Этот велосипед принадлежит киностудии, и его никому нельзя подарить.
Оператор в ужасе! Все пропало! Девочка вопит на весь бульвар. Но вдруг происходит неожиданное: она внезапно успокаивается, подходит к оператору и говорит:
— Ну, раз это не твой велосипед, давай я и так буду сниматься.
Это было настоящее укрощение строптивой. Очевидно, серьезная простота, с которой обратилась к ней Татьяна Николаевна, была для нее столь непривычной, что с тех пор все пошло прекрасно. Наташка снималась, в каждой сцене делала все, что просил режиссер. Т. Лукашевич, как умный педагог, сумела добиться, что девочка перед экраном не кривлялась, действовала во всех сценах непосредственно, оставаясь, однако, такой же шаловливой и капризной.
Когда в павильоне снимали сцену с Пляттом, все сбегались смотреть. Нельзя было даже сказать, кто из них играет лучше. Недаром, рассказывая по телевизору о своей работе в кино, Плятт с первых же кадров включил в программу свои сцены с Наташкой.
Однажды на съемке Наташка должна была вытирать полотенцем мокрую голову Плятга; помреж лил воду ему на голову, летели брызги.
— Плятт, зачем ты плюваешься? — кричала Наташка.
— Во-первых, не плюваешься, а плюешься, — поправлял он, захлебываясь, — а во-вторых, скорей вытирай мне голову!
На четвертом дубле он начал уже дрожать от холода: павильон не отапливался. «Да, — вспоминает он с удовольствием, — тогда я чуть не схватил воспаление легких на восьмом дубле». По существу, Плятту от Наташки доставалось больше других. Но он все терпел с присущими ему профессионализмом и добротой.
Фаина Георгиевна Раневская, создавшая ярчайший характер особы, непреклонно, с большим апломбом разговаривающей со всеми и не терпящей возражений, после выхода картины на экраны буквально не могла спокойно пройти по улице. Эта фраза: «Муля, не нервируй меня» (лейтмотив ее роли), произносимая ею с неподражаемой интонацией, настолько запоминалась, что дети повсюду бегали за ней, крича: «Здравствуй, Муля!», «Муля, не нервируй меня!» Раневская злилась и бесновалась, но это ничего не меняло. В одном из своих интервью Фаина Георгиевна сообщала, что эта роль не принесла ей никакого удовлетворения. А недавно Раневская рассказывала: «Случалось, что во время съемок «Подкидыша» нам приходилось сниматься на шумной улице Горького; тут же репетировать и записывать фонограмму. Толпа нас окружала постоянно, несмотря на все усилия милиции. У меня лично было такое чувство, что я моюсь в бане и туда пришла экскурсия сотрудников из Института гигиены труда и профзаболеваний». Но как ни странно, в один из прекрасных осенних дней, во время нашей прогулки по Ботаническому саду, Раневская через тридцать лет прочла мне от слова до слова монолог из этой нелюбимой роли.
О Ф. Г. Раневской необходимо говорить и рассказывать без конца. Но делать это надо умеючи. Эта актриса — явление в советском театре. Театр — ее стихия. Здесь ее актерское могущество проявляется во всей силе. Актриса владеет зрителем, он подчиняется ей, завороженный ее страстью.
Многие актеры не могли сразу перейти из театра в кино: что-то мешало им в этом новом искусстве. Великолепный актер Плотников сам говорил мне, что не может он прийти на съемочную площадку впервые в фильме и сразу начинать сниматься в финальной сцене картины. И многие так. Но Фаина Раневская сразу стала великой артисткой кино, и поняла его, и приняла его, оставаясь абсолютно одновременно актрисой театра. Не то чтобы театр был для нее главным. Она оставалась главной для театра. Притом работа в кино стала одинаково необходимой и для нее, и для зрителей.