— Когда-нибудь с «капустника» — в могилу!
А в 10–11 часов утра все актеры, свежие, веселые, уже являлись в свои театры на репетицию как ни в чем не бывало. И все это делалось для того, чтобы порадовать потом этим спектаклем своих товарищей.
«Капустники» были театральным событием. Происходили они в ЦДРИ или в ВТО. А среди зрителей такие великие актеры, как Москвин, Немирович-Данченко, Михоэлс, Охлопков, Тарасова, Тарханов, Пашенная — и Малый театр, и Большой. Спектакль готовился для одного раза. И авторы, и актеры трудились над каждым словом, ведь каждое должно было попасть в точку — промахи не прощались.
Ну вот. За это же время Б. М. Филиппов успел заставить актеров стать активными членами-общественниками Дома работников искусств. А затем — заседать в правлении и только об этом думать, составлять планы работы Дома, обсуждать эти планы, вносить предложения и бесконечно заседать.
Тут же, рядом с нами, вовсю старались и мучились художники, музыканты, режиссеры. Художники также азартно работали и в правлении.
Почти то же самое делал с актерами и директор ВТО А. М. Эскин. Поэтому иногда актеры неслись с совещания в ЦДРИ на такое же совещание в ВТО. Как Барсова, Москвин вели эти совещания — надо было видеть! Секретари только успевали взмахивать перьями (вечными), ведя протокол.
А вечерами — «мероприятия», одно за другим, всю неделю. Устраивались спектакли в форме судов, очень популярные в то время. Судили героев литературных произведений или их создателей. В ЦДРИ, например, судили авторов, не пишущих женских ролей. Как полагается, был председатель суда, прокурор, защитник и два секретаря: секретарь суда и секретарь туда (О. Пыжова и Р. Зеленая).
Каждый старался принести в Клуб новую затею, новую выдумку. На самых праздничных вечерах выступал хор, созданный И. М. Москвиным. В нем пели только народные и заслуженные артисты (тогда их было значительно меньше, чем сейчас; а еще точнее — имена их были наперечет). И когда открывался занавес, зал издавал удивленно-восторженный вопль. И начинались «узнавания»:
— Смотри, Берсенев!
— Где?
— Вот, вот, за Михоэлсом!
— А это кто? Батюшки! Да это Собинов!
Так в хоре можно было увидеть и знаменитых мхатовцев, и других любимейших артистов.
Огромным успехом пользовались старые народные песни, в том числе — солдатские. Шлягером была «Соловей, соловей, пташечка». С ней, залихватски маршируя, хор уходил со сцены.
А на следующий день, согласно календарному плану, проводил следующее мероприятие Ф. Кон — деятель международного рабочего движения, коммунист-ленинец, журналист, знаток искусства, одно время руководивший сектором искусств Нарком-проса. Феликс Яковлевич Кон полюбил ЦДРИ, а актеры полюбили Кона за то, что он, человек немолодой, скорее даже старый, не был старомодным, легко воспринимал шутки и смеялся больше всех, когда С. Образцов, сделав куклу — пародийный портрет Феликса Яковлевича, — читал доклад, имитируя его голос и польский акцент. Ф. Кон хотел приблизить артистов к героям новой драматургии — рабочим первой пятилетки, чьи образы актеры должны были раскрывать перед зрителями. Он и Б. Филиппов устраивали в ЦДРИ встречи с рабочими, просмотры спектаклей и их обсуждение.
Общественная работа кипела весь сезон то в ЦДРИ, то в ВТО. Это соперничество между Б. Филипповым и А. Эскиным только помогало делу. И к тому же само оно было предметом шуток на различных вечерах и просто так. Я однажды вошла в кабинет к Борису Михайловичу. Маленький Филиппов сидел за своим непомерно большим столом, на котором стоял громадный письменный прибор, купленный ЦДРИ, вероятно, на аукционе. Там было столько чернильниц, пресс-папье и других предметов, что они занимали почти весь стол. Потом они постепенно исчезали — может быть, их разбирали на память? Хотя стакан для карандашей был величиной с хорошую медную ступку. Чернильницы секретарши усердно наполняли чернилами, но писал Филиппов уже авторучкой (успел написать много книг и стать членом Союза писателей). Я вошла и сказала:
— Борис Михайлович, я сейчас была у Эскина, и он мне заявил, что, когда я помру, я буду лежать в ВТО.
Филиппов резко повернулся ко мне:
— Да что он, с ума сошел? Только здесь!! Только в ЦДРИ!!
И тут мы оба захохотали как бешеные. И этот разговор тоже имел большой успех у всех актеров, особенно у директора ВТО Эскина.
Потом Борис Михайлович усадил нас за парты учиться общественным наукам. И мы стали учеными, даже грамотными людьми, сдавали экзамены. Рассказать сейчас кому-нибудь — не поверят, как дорогая, милая Верочка Марецкая пришла к Борису Михайловичу и почти со слезами просила его:
— Я просто не могу! Борис Михайлович, помогите мне: завтра экзамен. Я ничего не успеваю! Ну что мне делать? Помогите!
Борис Михайлович подумал и сказал:
— Ну, ладно. Вот, Вера Петровна, я даю вам один билет. Вот, видите? Не волнуйтесь, выучите только один этот билет. Он будет лежать с краю. Вы его возьмете и по нему ответите.
Верочка схватила билет, поцеловала Филиппова, все выучила и на другой день ответила прекрасно. И вдруг кто-то из экзаменаторов попросил ее ответить только на один дополнительный вопрос — как она определит сущность фашизма?
Тут Марецкая закрыла лицо руками и закричала:
— Это такая гадость, такая мерзость, что я и говорить об этом не хочу.
Все засмеялись, ей поставили пятерку. И много других разных историй было, о которых теперь никто и не вспомнит.
А потом все творческие дома пошли за Б. М. Филипповым. Все директора строили программы по его методам, организовали разные клубы вроде «Хочу все знать» и т. д. Надо сказать, много сил и, как сейчас говорят, творческой фантазии внес Б. М. Филиппов в работу, в само понятие «директор Дома работников искусств». Он беспощадно, как зверь, учил своих помощников, требуя от них выдумки и ее безукоризненного выполнения.
С нами, актерами, Филиппов обращался не лучше, и все его боялись, несмотря на его маленький рост. В одном из «капустников» я пела, перефразировав модную тогда песенку Островского:
Смотришь ему вслед —Ничего в нем нет!А я все гляжу,Глаз не отвожу!
Многие из нас долгие годы оставались членами правления ЦДРИ. Однажды шло заседание правления, на котором в очередной раз нас за что-то ругал ЦК Союза работников искусств. За столом сидели в основном бессменные, немолодые члены правления, поседевшие в творческих боях, хотя женщины, не желая сдаваться, были, как всегда, белокурыми, жгуче-черными или модно-рыжими. В своем выступлении я сказала: