– Послушайте, что мне еще надо сказать, чтобы вы ушли? – с искаженным лицом повернулась к ней Елена Ивановна. – Неужели мне начать материться? Не нужны мне ни ваши гранаты, ни ваши соболезнования! Мне нужна моя дочь!
– Я понимаю, – с тяжелым сердцем ответила Татьяна. – Извините, больше не буду соваться.
– Ладно, – внезапно смягчилась та. – Увидимся в лучшие времена. К тому же сейчас праздник, а я их ненавижу. Всякие – и первомайские, и зимние, и осенние. У меня все неприятности в жизни случались в праздники.
Она глубоко затянулась и сипло выдохнула дым. Татьяна не рискнула сделать ей замечание курить поменьше. Эта женщина все меньше вызывала у нее жалость, и она не понимала почему. Грубость и замкнутость в такой ситуации она бы простила, но тут было что-то другое. «Ей как будто нравится оскорблять, – подумала Татьяна, не зная, куда деть пакет. Он ей ужасно мешал. – Может, она сердится, что Дима до сих пор не женился на ее дочке? Но та же сама отказалась…»
– Не верите? – Женщина смотрела куда-то в пространство, ее серо-голубые цепкие глаза приняли отсутствующее выражение. – Например, мой муж умер в мой день рождения – прямо за праздничным столом. А заметили у меня нервный тик? Это я так удачно встретила Международный женский день. Позвали в гости кого не нужно, получилась пьянка, потом драка… Людка была еще подростком, сунулась меня защищать… У нее с тех пор шрам за ухом. Врет, что упала с велосипеда, на самом деле ее ножом полоснули.
– Ужас! – тихо сказала Татьяна.
– Да, – спокойно подтвердила та. – Рана-то была несерьезная, но крови много. А у меня с тех пор лицо дергается. Стоит чуть-чуть поволноваться – и вот. Я много праздников могу припомнить и ничего хорошего в них не найду. И кому они нужны?
Она говорила рассудительно, спокойно, без раздражения.
– Может, я просто не верю в праздники, – сказала она, бросив в ведро окурок. – Пойду-ка в палату. Давайте ваши гранаты, угощу одну старуху.
У нее в кармане халата снова зазвонил телефон. Татьяна передала пакет, попрощалась и ушла. Она уходила с тяжелым чувством, но это была не жалость, а скорее тревога. «Люду полоснули ножом… Какие-то пьянки… И опять же, наверное, в Александрове. Ох, встретила она там кого-то из своего прошлого! А что мы знаем-то об этом прошлом? Что-то не похоже, будто оно было светлым. И сама Люда… Как она показала коготки – и мне, и Ирме! Что я вообще о ней знаю? Что знает Дима?»
А Дима, узнав за день довольно интересные подробности из жизни своей пропавшей подруги, в тот миг жадно поедал приготовленный Марфой ужин. Надо признаться, утрата бывшей подруги не лишила его аппетита, тем более что новая возлюбленная оказалась отличной кулинаркой. Это были всего лишь горячие бутерброды, приготовленные с сыром и всем прочим, что оставалось в холодильнике, но Марфа создала их по всем правилам искусства – так не стыдно было подать и в ресторане.
– Вообще-то я обожаю стряпать, – заявила она, с удовольствием наблюдая за тем, как Дима ест. – Если ты попробуешь мою утку по-китайски… Или провансальские веера из баклажанов…
– Что тогда будет? – с набитым ртом поинтересовался он.
Марфа лукаво засмеялась и подлила пива в его бокал.
– Тогда ты захочешь на мне жениться. Поэтому ничего такого я готовить не буду, для нашей с тобой истории довольно и бутербродов.
Он с трудом проглотил кусок и поинтересовался, отчего Марфа так уверена в «жениховском» эффекте своей стряпни? Она, часом, не была прежде замужем, как и ее подруга?
– Да я и сейчас замужем, – легко ответила она. – В третий раз закинула невод… Вот поешь, и я покажу тебе Эрикову фотку. Тише, тише, не давись!
Глава 6
Нельзя сказать, чтобы он был сильно потрясен – скорее сбит с толку. Марфа так спокойно сообщила об этом, что ему стало ясно – о нежных чувствах с ее стороны нет и речи. Но этой ночью она чуть ли не объяснялась ему в любви, так что он не знал, что и думать… «Или она со всеми так?» Эта мысль была настолько неприятна, что он разом утратил аппетит и отодвинул тарелку.
– Хочешь долечку? – предложила она. Уютно устроившись напротив него в красном креслице, женщина тонко срезала корку с апельсина. Отложив ножик, вонзила тонкие пальцы в тугую сердцевину и с сочным треском разделила фрукт пополам. Брызнул бледный оранжевый сок, женщина облизнулась. – Обожаю апельсины. Если посчитать, сколько я уничтожила их за свою жизнь… Эй! Э-эй?! Ты что – подавился?
Дима залпом выпил остывший чай. Марфа смотрела на него, сдвинув брови и машинально разбирая апельсин на дольки. Потом вдруг иронично улыбнулась:
– Я поняла. Ты заревновал? Прости, это так неожиданно… Ты что – не предполагал, что я могу быть замужем? Я ведь совершеннолетняя.
– Все в порядке, – сказал он, стараясь, чтобы в его голосе не было вообще никакого выражения. Но не получилось – в нем очень ясно прозвучали подавленное раздражение и растерянность.
– Разумеется, все в порядке! – добродушно подтвердила Марфа, принимаясь поедать дольку за долькой. – У меня счастливый брак, муж меня любит, и я им довольна. А здесь у меня интересный роман. А ты бы как хотел? Чтобы я чего-то стыдилась? По-моему, нечего.
– Нечего, – все так же сдавленно ответил он. – Я не собираюсь читать тебе мораль.
– Да и права не имеешь, – спокойно напомнила женщина. – А ты ревнивец! Тот, кто изменяет сам, как правило, сильнее ревнует, я давно заметила. Постой, сейчас я вас познакомлю!
Она вымыла руки и принесла из прихожей сумку. Дима съязвил над ее семейственностью – у Марфы имелся целый миниатюрный фотоальбом, где помещались все ее друзья и родственники. Эрик, ее третий муж, занимал почетную первую страницу.
– Ему это очень льстит, – пояснила женщина. – Ведь мелочь, а приятно. На самом деле мне все равно, на какой странице он будет.
Эрик, на взгляд Димы, ничем не отличался от сотен тысяч сухопарых европейских пенсионеров, упорно не желающих принимать старость, как данное. Подтянутый живот, аккуратно подстриженные седые волосы, молодые глаза за стеклами дорогих очков, нарочито неброская одежда спортивного стиля – все это очень не понравилось Диме, и прежде всего потому, что такого Эрика в самом деле можно было любить. Он критически хмыкнул, и Марфа отняла альбом:
– Нечего, нечего, он отличный парень!
– Сколько ему лет? Во Второй мировой войне, во всяком случае, не участвовал?
– Глупо. – Марфа спрятала альбом в сумку. – Ему тогда должно быть под девяносто. Эрику шестьдесят пять. Он бывший госслужащий, на пенсии. Я бы показала тебе домик с садом, где мы живем, но теперь не стану. Ты странно все воспринимаешь.
– Госслужащий на пенсии? – скривился Дима. Его неудержимо тянуло язвить. – А выглядит, как миллионер. Знаешь, как эти старички, которые никак не желают склеить ласты вовремя и делают подтяжки, скачивают жир, колются гормонами…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});