– Отпусти меня! – он надеялся, что тон будет возмущенный, но вместо него получилось некое испуганное блеяние, и почувствовал, как щекам становится горячо от прилива крови. Сердился он или пугался, – а в данном случае произошло и то, и другое – он всегда безудержно краснел, как девица на выданье.
Китон, ростом выше Норриса на пять дюймов и весом тяжелее на добрых сто фунтов, хорошенько встряхнул полицейского и как ни странно отпустил.
Достав из кармана штанов талон, он помахал им под носом у Норриса.
– Если я еще не ослеп, на этой идиотской бумажонке твое имя стоит! зарычал он так требовательно, как будто Норрис уже успел отрицать этот факт.
Кому как не Норрису было знать, что на талоне стоит его подпись, отчетливая и заверенная печатью, а сам талон вырван из его книжки?
– Ты припарковался в неположенном месте, – тем не менее сказал он, поднимаясь и потирая ушибленную голову. Будь я трижды проклят, подумал он, если тут не вскочит громадная шишка. Когда первоначальное удивление прошло, Китону все же удалось испортить ангельское состояние души Норриса, на смену пришел гнев.
– В каком месте?
– В неположенном, вот в каком! – заорал Риджвик. И более того, это Алан меня заставил пришлепнуть талон, хотел он добавить, но передумал.
Зачем доставлять удовольствие этой жирной свинье и демонстрировать свою трусость, прячась за чужой спиной? – Тебя уже неоднократно предупреждали.
Ум… Дэнфорт, не впервые слышишь.
– Как ты меня назвал? – зловещим тоном переспросил Дэнфорт Китон.
Красные пятна размером с кочан капусты расцвели у него на щеках и скулах.
– Это юридический документ, – гнул свое Норрис, игнорируя последнее замечание. – И я бы советовал тебе заплатить. Считай, что крепко повезет, если я не привлеку тебя к ответственности за оскорбление полицейского при исполнении служебных обязанностей.
Дэнфорт расхохотался. Эхо запрыгало по кафельным стенам как мячик.
– Я здесь не вижу никакого полицейского, я вижу лишь небольшую кучку дерьма, упакованную так, чтобы выглядела похожей на бифштекс.
Норрис нагнулся и подобрал фуражку. Тошнота подкатывала к горлу записывать Дэнфорта Китона во враги не стоило – но его гнев уже перерастал в ярость. Руки дрожали, и все же он не забыл проверить насколько ровно посадил на голову фуражку.
– Если желаешь, можешь разобраться с Аланом…
– Я разбираюсь с тобой!
– … но не думаю, что тебе это поможет. Можешь быть уверен Дэнфорд, что заплатишь штраф в течение тридцати дней, иначе сядешь за решетку. Норрис вытянулся на всю высоту своих пяти футов шести дюймов и добавил: Нам известно, где тебя искать.
И пошел к выходу. Китон, лицо которого теперь больше походило на заход солнца в радиактивно-зараженном районе, сделал шаг вперед, чтобы преградить Норрису путь к отступлению. Норрис остановился и выставил вперед указательный палец.
– Если ты до меня дотронешься, Умник, я укатаю тебя за решетку. И будь уверен, я не шучу.
– Ну что ж, очень хорошо, – произнес Китон удивительно невыразительным тоном. – Просто замечательно. Ты уволен. Скидывай форму и начинай подыскивать новую ра…
– Нет, – произнес голос за их спинами, и они оба оглянулись. Алан Пэнгборн стоял на пороге мужского туалета.
Китон так крепко сжал кулаки, что костяшки пальцев побелели.
– Не твое собачье дело.
Алан вошел и, не торопясь, прикрыл за собой дверь.
– Мое, – сказал он. – Именно я попросил Норриса выписать тебе штрафной талон. И еще сказал, что готов забыть об этом до собрания городского управления. Ведь это всего лишь штраф на пять долларов, Дэн, что с тобой, какой бес в тебя вселился?
Тон у Алана был удивленный и вполне искренний. Умник никогда не мог похвастать хорошими манерами, но такой взрыв даже от него трудно было ожидать. С самого конца лета он был невероятно раздражен, на грани срыва до Алана частенько доносились его полуистерические вопли во время собраний членов городского управления – и в глазах у него, казалось, прочно поселилось затравленное выражение. Он временами даже задумывался, не болен ли Китон, но решил повременить с окончательными выводами. И вот теперь предположение вернулось.
– Ничего со мной, – буркнул Китон и пригладил взлохмаченные волосы.
Норрис почувствовал некоторое удовлетворение, заметив, что руки у Китона дрожат.
– Я уже просто до ручки дошел от таких самоуверенных ублюдков, как вот этот… – Он кивнул на Норриса. – Делаю все, что в моих силах для этого города… черт побери, я для этого города уже много сделал… и устал как собака, от бесконечных претензий. – Он замолчал, сглотнув слюну, и огромный кадык забегал челноком на жирной шее. А потом завопил:
– Он обозвал меня Умником, а тебе прекрасно, известно, как я к этому отношусь!
– Он извинится, – примирительным тоном произнес Алан. – Правда, Норрис, ты ведь извинишься?
– Не думаю, что должен, – сказал Норрис, чувствуя как неослабевающий гнев вызывает все новые приступы тошноты. – Я знаю, что ему это не понравилось, но он сам меня вынудил. Я спокойно стоял вот тут и смотрел в зеркало, поправляя галстук. как он меня сграбастал и швырнул об стену. Я здорово треснулся головой. Слушай, Алан, в такой ситуации не станешь выбирать выражений.
Алан перевел взгляд на Китона.
– Это правда?
Китон потупился.
– Я был вне себя.
Эти слова, в устах такого человека, как Китон, были почти извинением.
Он взглянул на Норриса – понял он это или нет. Похоже было, что понял. Ну и хорошо, сделан первый большой шаг к перемирию Алан слегка расслабился.
– Можно считать инцидент исчерпанным? – спросил он сразу обоих. Будем считать это несчастным случаем и забудем?
– Что до меня, я согласен, – сказал Норрис, подумав. Алан был тронут.
Норрис ершист, в патрульных машинах без конца оставляет банки из-под содовой, пустые и полупустые, рапорты его не выдерживают никакой критики, но сердце у него доброе и отзывчивое. Он сдавался теперь не потому, что боялся Китона, и если Городской Голова так предполагает, то сильно ошибается.
– Прошу прощения, что назвал тебя Умников, – сказал Норрис. На самом деле он нисколько не чувствовал себя виноватым и, главное, ни на секунду не жалел о своем поступке, но считал, что, извинившись, ничего не потеряет. Не развалюсь, так думал Норрис.
Алан перевел взгляд на толстяка в спортивной куртке и футболке.
– Ну, Дэнфорт?
– Ладно, замнем, – в голосе Китона прозвучало знакомая высокомерная пренебрежительность, и Алан вновь почувствовал отвращение и брезгливость по отношению к этому человеку. Внутренний голос, засевший в самых глубинах его сознания и принадлежавший скорее всего какой-нибудь одноклеточной амебе произнес коротко и ясно: «Почему бы тебе не сдохнуть от инфаркта, Умник, сдохнуть и освободить всех нас от своего присутствия?»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});