«…милостию Неба и Духов Великого Океана, король Ледяных Островов.
ПОВЕЛЕВАЮ
Поскольку дети Мои злодеяниями неслыханными своими да братоубийственными усобицами запятнали честь благородной династии Стратагенетов и оказались недостойны сего достославного имени, впредь завещаю Моим потомкам заботиться о надлежащей чистоте королевского рода.
Посему отныне и до конца дней, когда последняя волна остановит свой бег, ни один бастард, сколь дорого бы ни было чадо родителю его, не может признаваться принадлежащим к правящей династии. Из чего следует невозможность ему претендовать на престол Королевства.
Ежели единственным законным ребенком монарха в браке останется дитя женского полу, либо же прямая ветвь престолонаследия прервётся, да примет корону один из здравствующих родственников почившего монаха по мужской линии – младший брат, а при отсутствии его в живых, племянник, или же более дальней степени родства согласно официально утверждённому Королевским Архивариусом родословному древу династии Стратагенетов.
Ни один бастард не может быть признан отныне его монаршествующим отцом. Только законные дети, рожденные в официальном браке, получают все права, вытекающие из принадлежности к королевской династии.
Божией помощью эта мера да избавит возлюбленное королевство Наше от грядущих усобиц, и поспособствует установлению мира и процветания на Ледяных Островах под крепкой рукой законного правителя, права которого не могут быть оспорены никем, покуда сильны и несокрушимы скрижали законов»
Мне хотелось сказать, что я ничего не поняла, но гордость не позволила – после того, как Шеппард столь лестно отзывался о моём уме.
Перечитала ещё раз и ещё – благодаря отличной памяти, тренированной долгими годами школьной зубрёжки, уверена была, что затвердила текст Эдикта слово в слово и теперь не забуду текст.
Я уловила суть – любвеобильный король Седрик, лежа на смертном одре, постарался предпринять меры, чтобы в будущем его потомки могли плодить сколько угодно бастардов безо всяких последствий. Ну то есть ни один из бастардов не мог быть признан отцом, а значит не мог претендовать на трон. Только если ребенок был рожден в законном браке, он мог считаться принцем или принцессой. Вот почему Ужасный Принц сказал, что женится на Баклажановой Леди, чтобы его ребёнок не чувствовал себя обделённым…
Сердце вдруг стукнуло в груди, словно надтреснутый сломанный колокол – так гулко и больно… Я слишком давно не вспоминала всего этого, гнала беспокойные мысли подальше. Почти убедила себя в том, что мною движет лишь любопытство и желание разгадать загадки прошлого. Но стоило обрывкам воспоминаний прорвать заслон – и я снова кусаю губы в растерянности и теряю самообладание.
Прошло столько лет! Всё королевство стояло бы на ушах, если б младший принц сыграл свадьбу. Если бы у него родился ребёнок. Но ничего такого я не слышала – обо всём, что касалось Генриха, либо хранилось зловещее молчание, либо распускались слухи – один другого ярче и неправдоподобнее.
Что же произошло? Баклажанчик наврала о ребёнке? Ребёнок оказался не его, и Ужасный Принц заставил её отступиться от идеи пролезть в королевскую семью?
И при чём здесь Последний эдикт? Что в нём такого секретного, чтобы прятать его ото всех и с корнем выдирать из архивов? Я бы и в школьный учебник такой включила, если честно, безо всяких колебаний… В назидание юношам о том, как вести высокоморальный образ жизни.
Столько новых вопросов – и ни одного нормального ответа. А ведь я так мечтала о том, что вот найду эдикт, и мне сразу полегчает! Распутаю клубок дворцовых интриг, порадуюсь за то, какая я умная, и наконец-то успокоюсь. Заживу своей собственной, нормальной жизнью, без попыток втиснуться между ускользающим вчера, на которое не имею никаких прав, и тревожным туманным завтра, в котором меня, кажется, не очень-то ждут.
Я осторожно закрыла папку и подвинула её обратно к Бульдогу. Он, видимо, ждал от меня каких-то вопросов и уточнений, не дождался и одобрительно кивнул.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
- Ну что ж – я ценю ваше немногословие. В качестве вознаграждения не стану допытываться, зачем вам понадобился документ. Я ведь действительно этого не сумел понять, и это ставит меня в тупик. А чтоб вы знали и гордились собой, в моей карьере такое случалось крайне редко. Так что можете сохранить при себе свои тайны – в обмен на то, чтобы поверить мне. Я на самом деле не желаю вам зла и хочу только одного – плодотворного сотрудничества во благо государства.
Я встала и подала ему руку. Мы обменялись осторожным рукопожатием. Вопреки всему, что я слышала об этом человеке, он внушал мне странное доверие.
Бульдог улыбнулся чуть шире.
- Что ж – предлагаю вам поскорее отправляться. Дойдёте до конца коридора и спуститесь вниз по чёрной лестнице. Затем – через выход на противоположную сторону улицы. Там будет ждать доверенный человек, который сопроводит вас и проследит, чтобы вы удачно сели на корабль. Полагаю, вы знакомы, так что позвольте мне тоже не терять времени на то, чтобы лично проводить. Поясница, знаете ли, совсем плоха стала – я могу вас задержать, а на счету сейчас каждая минута. Вам вручат конверт с указаниями о том, что следует делать дальше – вскроете его в каюте. Удачного плавания, мисс Сильверстоун! Берегите себя.
Я коротко попрощалась и ринулась искать описанное мне место, усилием воли давя панику. Ориентирование в пространстве никогда не было моей сильной чертой, да еще и мысли безостановочно вертелись вокруг этого дурацкого эдикта…
Но всё же я нашла верный путь. Хотя основательно запылилась, и даже паутину в волосы поймала по дороге.
Как я могла быть столь беспечна! Почему не уцепилась за слова Шеппарда о том, что мне знаком этот «доверенный человек»! За свою невнимательность я чуть было не заплатила самую серьёзную цену.
- А вот и вы, душенька. Давно вас жду. Садитесь!
Я медленно обернулась, всё ещё надеясь, что ошибаюсь.
Из чёрного закрытого экипажа ко мне протягивала руку в манящем жесте баронесса Дюпре. Тонкое запястье с выпирающей косточкой в облаке белых кружев. Сегодня платье на баронессе было винного цвета. Но вот лицо… бледное, выцветшее, с обозначившимися кругами под глазами, которые она тщательно пыталась маскировать обильным слоем пудры… в Баклажановой Леди я с трудом узнавала ту блистательную роковую красотку, что повстречала когда-то на балу.
Неизменным оставалось только одно – выражение затаённой ненависти, с которым она смотрела на меня, тщательно маскируя её нарочито-ласковым тоном.
Я застыла, колеблясь – и в эту минуту в конце улицы показался запыхавшийся стражник, один из двоих моих конвоиров. Он что-то крикнул резко – по-видимому, позвал напарника.
Отбросив сомнения, я решительно вошла в тёмный провал распахнутой передо мной дверцы экипажа.
Карета была простая, дешёвая, в ней явно экономили на рессорах. Я прочувствовала позвоночником каждый булыжник мостовой. Тяжёлый запах духов баронессы меня просто душил, но ещё сильнее душил её взгляд, что так пристально впивался в моё лицо с каким-то непонятным выражением, которое трудно было прочитать.
Ни одна из нас не прерывала молчания. Но Фрагонара – не такой большой город, чтобы поездка продолжалась бесконечно. Скоро дорога пошла под уклон, и я поняла, что мы спускаемся с возвышенности к пологой части мыса – туда, где в гавани швартуются корабли. Если я хочу спросить её о чём-то, самое время сделать это сейчас. У меня ведь столько вопросов – я должна получить инструкции, спросить о предстоящем мне путешествии, узнать, какие поручения оставил Шеппард и как мы будем держать с ним связь…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
- Ваш ребёнок. Где он? Почему вы так и не вышли замуж?
Эти слова вырвались из меня раньше, чем я смогла их удержать. Я вцепилась пальцами в край бордового плюшевого сидения и в упор уставилась на Баклажановую Леди. Теперь поздно отступать. Я уже повела себя глупо и в крайней степени неприлично. Так теперь хотя бы дознаюсь до истины.