Читать интересную книгу Круглый год с литературой. Квартал третий - Геннадий Красухин

Но я отзывался редко. Отчасти потому, что в ЦДЛ ходил в основном в ресторан или в нижнее кафе, отчасти потому, что отчаянным книжником я не был.

Была ещё одна причина: как ни радушен был со мной Осетров, я подспудно ощущал его неискренность. И не ошибся. Потом мне передавали, что отзывается он обо мне весьма нелестно, что у меня, по его мнению, совершенно неверные ориентиры в поэзии, что я не люблю Исаковского.

Это было неправдой. Исаковского я как раз любил. Особенно те стихи, которые стали народными песнями. Знал их наизусть. Любил и сам их напевать.

Но не идти же опровергать это к Осетрову! Пусть думает, что хочет!

Он был в номенклатуре. Работал в «Правде», в «Литературе и жизни», в «Литературной газете» ещё до моего прихода туда, потом – заместителем главного редактора в «Вопросах литературы».

Там он курировал отдел национальных литератур, но сотрудники ему материалы не носили. Он их проглядывал в секретариате. В журнале, возглавляемом Озеровым, секретарём Союза писателей, на самом деле был чернорабочим Лазарь Ильич Лазарев, другой заместитель Озерова. Осетров там по существу ничего не делал. Все это знали, и никто против этого не возражал.

Но Озеров, участвуя в аппаратных играх секретариата Союза писателей, оставил журнал, а потом спохватился и стал искать для него своего преемника. Однако аппарат ЦК настоял на своей кандидатуре. Главным был назначен Мстислав Борисович Козьмин, который до этого был директором музея Горького при Институте мировой литературы.

И все сразу почувствовали разницу. Журнал, бывший флагманом советского литературоведения, словно опустил паруса. Публикации появлялись казённые, беззубые, бездумные. А главное – Козьмин стал опираться на Осетрова, который как бы вышел из спячки, оттеснил Лазарева, начал определять политику журнала.

Так продолжалось ни много ни мало – восемь лет.

На сменившего Козьмина Дмитрия Михайловича Урнова «русская партия» опиралась не в меньшей степени, чем на Осетрова. Но у Мити Урнова, человека рафинированной книжности, была слабость: он любил литературу. И потому восстановил статус-кво. Оттеснил Осетрова и снова поставил Лазаря на капитанский мостик.

Сам Митя, воспользовавшись перестройкой, много выезжал за границу читать лекции по английской литературе. И в конце концов остался преподавать за рубежом. А редакция воспользовалась данным ей правом выбирать главного редактора и избрала Лазарева. Осетрова к тому времени в редакции уже не было.

Осетров написал много книг. О поэзии Николая Рыленкова и о Михаиле Исаковском. О древней Руси и о Москве. Говорят, что написал «Повесть о великом Андрее» – об Андрее Рублёве. Но она до сих пор не издана. А другие книги на меня впечатления не произвели. Скучно написано.

Умер 19 июля 1993 года. И, кажется, довольно прочно забыт.

* * *

Писатель Бруно Ясенский, родившийся 17 июля 1901 года, оказался очень опасен для сталинской власти. Он, бывший член французской компартии, написавший фантастический роман-памфлет «Я жгу Париж» в ответ на антисоветский памфлет П. Морана «Я жгу Москву», был арестован и выслан из Франции. В СССР вступил в компартию, был редактором журнала «Интернациональная литература», выходившем на четырёх языках.

Известным стал после выхода романа «Человек меняет кожу» (1932-1933) о строителях оросительного канала и социалистической нови в Таджикистане. Писал другие книги, восхваляющие социалистические преобразования в СССР.

Однако после публикации повести «Нос» (1936) отношение верховной власти к нему меняется. Эта антирасистская фантасмагория написана по следам принятых гитлеровской Германией в 1935 году так называемых «нюрнбергских законов» – о чистоте крови и о том, кто может быть гражданином Германии, а кто будет числиться в её негражданах.

Между тем, прочитав эту повесть, органы заподозрили, что Ясенский написал фантасмагорический памфлет не столько на гитлеровский режим, сколько на сталинский. Разумеется, писателя арестовали. В 1938 году он был приговорён к 15 годам заключения. Дальнейшие сведения о нём разнятся. В расстрельных списках «Мемориала» он числится расстрелянным 17 сентября 1938 года. Но Евгения Гинзбург в книге «Крутой маршрут» пишет, что Ясенский умер на этапе в поезде на пути в Колыму.

Я помню три номера «Нового мира» 1956 года с неоконченным романом Бруно Ясенского «Заговор равнодушных». Арестованная НКВД, она чудом оказалась на журнальных страницах. Потому что послужила ещё одним доказательством для органов, что под видом фашистского гитлеровского Ясенский изображает сталинский мир.

Любопытно, что даже саму такую возможность взялись сегодня отрицать официозные историки. Их довод таков: гитлеровский нацизм осуждён Нюрнбергским процессом, а сталинский – нет. Конечно, процесс в Нюрнберге судил поверженную в войне систему. Победителей он не судил. Но его решения – приговор не просто побеждённым. Оно юридически обосновано для преступлений, подобных тем, что совершила гитлеровская камарилья. Именно подобных, которые могут открыться и после суда. Возмездие должно настигнуть и того, кто будет уличён в преступлениях по открывшимся обстоятельствам. А из «Заговора равнодушных» до сих пор помню наизусть:

«Не бойся врагов – в худшем случае они могут тебя убить. Не бойся друзей – в худшем случае они могут тебя предать. Бойся равнодушных – они не убивают и не предают, но только с их молчаливого согласия существуют на земле предательство и убийство».

Абсолютно верно. Проверено жизнью! Равнодушных, увы, большинство в государстве. Это конформисты.

* * *

«Вот кому повезло!» – всякий раз завистливо восклицал поэт Валентин Проталин, когда мы с ним и с поэтом Джимом (Джеймсом) Паттерсоном ездили выступать куда-нибудь от Бюро пропаганды писателей. Завидовал Проталин Паттерсону, который всякий раз, прежде чем начать читать стихи, рассказывал залу о своём отце, Ллойде Паттерсоне, который приехал в СССР из США вместе со съёмочной группой, чтобы создать документальный фильм о неизвестной американцам стране. Фильм по каким-то причинам снять не удалось. Но Ллойд Паттерсон в Америку не вернулся. Устроился работать англоязычным диктором радиовещания, женился на театральной художнице Вере Ипполитовне Араловой. Джим родился 17 июля 1933 года и двухлетним ребёнком стал кинозвездой: снялся в кинофильме «Цирк» (1936) в роли маленького сына цирковой актрисы Марион Диксон, которая находится на гастролях в Советском Союзе и вынуждена прятать ребёнка от людей. Американка Марион, которую играет Любовь Орлова, хорошо знает, как в её стране относится толпа к женщине, родившей от чернокожего. Она верит импресарио (чудесная роль Павла Масальского), что в СССР к ней отнесутся так же. Верит, что если не будет ему подчиняться, он разоблачит её. И в то же время ей нравится в Советском Союзе, нравится актёр Иван Петрович Мартынов (играет Сергей Столяров), нравится директор цирка Людвиг Осипович (роль Владимира Володина). Она влюбляется в Ивана Петровича и тайком репетирует с ним номер, который должен превзойти тот известный всему миру, звездой которого она является. Прознавший про репетиции импресарио сперва устраивает провокации советским актёрам, а потом, обращаясь к публике, громогласно объявляет, что у Диксон чёрный ребёнок. Здесь и появляется маленький Джим, к которому публика относится сердечно и нежно.

Разумеется, Джим так подробно известную всем картину не пересказывает. Он говорит об отце, который был контужен в Москве от взрыва бомбы, подлечился и отправился на Дальний Восток работать переводчиком и диктором на радио. Но здоровье его было подорвано, и в 1942 году он умер в военном госпитале. Говорит о брате Ллойде, который погиб в 1960 году в автомобильной катастрофе.

Очень тепло рассказывает о Любови Орловой и её муже Григории Александрове, с которыми он и его мама были дружны, часто приезжали к ним на дачу во Внуково. Орлова называла его «киносыном», он её «киномамой». Здесь Джим слегка задумывался и читал стихотворение, посвящённое любимой актрисе:

Был я мал во время киносъёмки,Было лишь чуть больше года мне.И засвечено немало плёнки,что поделать, по моей вине.Сроки кинодублей протекали,каждый непосильней во сто крат.Знаю, ваши руки затекали,но воздушный эпизод отснят.Я бы вам своей игрой помог,Будь тогда я хоть чуть-чуть постарше.И согретый искренностью вашей,Посвящаю вам волненье строк.Ваше мастерство и человечностьБыли совершенны без прикрас.Потому и замерцала вечностьВ глубине рассветных Ваших глаз!

Рассказывал Джим о Нахимовском военно-морском училище в Риге, где он учился после войны, и, окончив которое, служил морским офицером на подводной лодке в Чёрном море. Через десять лет демобилизовался и, благодаря поэту Михаилу Светлову, которому нравились стихи Паттерсона, поступил в Литинститут.