Возможно, что Бичерахов смог бы вырасти в крупномасштабного вождя антибольшевистского движения. Дипломатичность, ответственность, твердость – качества, необходимые хорошему политику, – отмечали в нем очень многие люди из самых разных политических лагерей. В свое время представитель Энзелийского комитета ВКП(б) С. Буданцев констатировал его «несомненные дарования в области стратегии и политики». Он назвал его «кавказским Наполеоном»484. Большевик А.П. Челяпин незадолго до этого сообщал Бакинскому совнаркому: «Бичерахов – очень умный, тонкий дипломат и ведет политику очень умело»485. В то же время многие отмечали его скрытность: «Его намерения неизвестны»; «Что-либо заподозрить в его словах нет возможности» и т. д.486
Отвлекаясь от основного повествования, отметим, что если кто и извлек выгоду из высокого положения Л.Ф. Бичерахова, так это его жена. Надежда Георгиевна Бичерахова, в отличие от своего лично скромного и непритязательного в быту мужа, имела задатки светской дамы, не была чужда роскоши. Лазарь Федорович потакал ее женским слабостям по части модных нарядов и обуви. Надежда Георгиевна в полной мере использовала положение мужа, которого он добился во второй половине 1918 г. Например, когда судьба занесла бичераховский отряд в «захолустный» с точки зрения светской жизни Порт-Петровск, Н.Г. Бичерахова, используя служебные возможности мужа, отправляла в Баку своему сапожнику заказы на новую обувь. Не могла она себе отказать и в последнем писке моды того времени, весьма недешевом, – она владела личным легковым автомобилем, который приобрела в Баку. Благодаря распоряжениям Л.Ф. Бичерахова он также путешествовал вслед за своей хозяйкой, куда бы ни забрасывала ее судьба.
Терек в огне: Георгий Бичерахов против большевиков и горцев
В отличие от Лазаря Бичерахова его старший брат Георгий давно окунулся в политику, был профессиональным революционером Политической работой начал заниматься в 1902 г. в Москве как социал-демократ. В 1905 г., с началом первой русской революции, он принял самое активное участие в событиях, развернувшихся в Терской области. Под его влиянием 2-й Горско-Моздокский полк отказался от подавления революционных выступлений во Владикавказе и в 1906 г. крестьянского восстания в Ставропольской губернии. Г.Ф. Бичерахову пришлось всячески лавировать, чтобы не попасть в руки жандармов и агентов охранки, которые наблюдали за ним и пытались его арестовать. Сначала он выехал в Петроград, а затем, когда и там его стали беспокоить, он вынужден был уехать в Забайкальскую область, где в 1908 г. все же был арестован и водворен во Владикавказскую тюрьму.
С началом Первой мировой войны, будучи инженером по специальности, он попал на Юго-Западный фронт, дослужился до заведующего авиационно-автомобильными мастерскими Юго-Западного фронта. В конце 1916 г. штабом авиации фронта он был командирован через Швецию в Норвегию, Англию и Францию для ознакомления с постановкой авиационного дела на фронтах и проведения специальных заказов за границей. Там его застал Февраль 1917 г. Еще находясь в Великобритании, он заклеймил знаменитый Приказ Петроградского совета номер 1, указывал, что этот документ спровоцирует полное разложение фронта, что и случилось. Не закончив служебных дел, он поспешил в Россию, чтобы окунуться в привычную для себя стихию политической борьбы. При отъезде из Лондона русскими политическими кругами Г.Ф. Бичерахову было поручено сопровождать в Россию знаменитого ученого и революционера П.А. Кропоткина487.
Вернувшись в Россию и попав в июне на Юго-Западный фронт, он, уже убежденный меньшевик, повел энергичную борьбу с большевистскими агитаторами по вопросам о продолжении войны, государственном устройстве, распределении земли. В ноябре 1917 г. он снова вернулся в Терскую область. В момент разгара национальной войны и вражды между казачеством и горскими народами Георгий Бичерахов принял провозглашение советской власти в Терской области, был избран комиссаром Моздокского отдела Терской области, а затем – председателем Моздокского отдельного Совета.
Главная ось раздора в регионе пролегала между казачьим и горским населением – чеченцами и ингушами с одной стороны и казаками с другой. Глубокий антагонизм между ними был заложен дискриминационной по отношению к горцам земельной политикой царизма. Со времен Кавказской войны плодородные земли речных долин на плоскости занимали казачьи станицы. К 1913 г. на одну душу мужского пола в казачьих отделах приходилось по 13,6 десятины удобной земли, а в горских округах – по 6,1 десятины488 (по другим данным, на мужскую душу горца и иногороднего приходилось лишь по 2,5 десятины земли)489. Казачье население имело большой излишек земель, которые сдавало в аренду тем же горцам (до 25 процентов)490. Качество пригодной для хозяйственного использования земли в долинах и горах тоже существенно различалось. Скудные почвы на каменистых плато смывались частыми ливнями, уничтожая плоды тяжелых трудов горцев. Значительное количество земель в лесистой горной местности находилось в ведении Управления государственными имуществами. Казне принадлежало около 40 процентов всех лесов на склонах Северного Кавказа491. Наконец, само землевладение горцев до революции не было юридически урегулировано. В ходе войны многие аулы и семьи неоднократно переселялись, оседали на новых местах, что неизбежно порождало поземельные споры между самими горскими обществами.
На рубеже XIX–XX вв. шла быстрая пауперизация горского населения, возрождался своеобразный институт горского социального протеста – абречество. Земли дорожали. По образному выражению депутата Государственной думы от Терской области А.П. Маслова (1906 г.), у чеченца земли столько, «сколько помещается под его буркой». «Такое положение, – замечал Маслов, – заставляет невольно задуматься, каким образом они существуют»492. Трудно не согласиться со свидетелем событий абхазским революционером Е.А. Эшбой: «Корень всех народных движений, постоянного «беспокойства» чеченцев надо искать именно в недостатке земли и леса (какими бы «одеждами» религиозного характера эти движения ни облекались)»493. Земельное неравенство стало причиной межнациональной борьбы. По замечанию одного из терских большевиков, С.И. Кавтарадзе, «Терская область представляет собой оригинальнейшее явление. Здесь национальная борьба почти совпадает с классовой (курсив мой. – А. Б.). Ингуш борется с казаком не потому, что он казак, а потому, что ингуш безземелен, обездолен, а казак владеет землею. И правильна политика советской власти, если она опирается… на ингушей и чеченцев. В этом не виноват ни ингуш, ни казак. Это – последствие проклятой царской политики, которая из казаков устраивала здесь свои баррикады»494.
Правда, как показали материалы Всероссийской хозяйственной переписи, проводившейся летом 1916 г., во многих горских регионах Терской области недостаток земли компенсировался высоким относительно казачьих отделов поголовьем скота в горских хозяйствах495 (подробнее с хозяйственным состоянием горских и казачьих хозяйств можно ознакомиться по материалам Всероссийской хозяйственной переписи 1916 г. См. Приложение 1).
Что касается терского казачества, то в социально-экономическом и политическом отношении к революционным событиям оно подошло довольно монолитным; классовое расслоение еще не затронуло казачью среду глубоко. «Никакого революционного духа в первые годы войны заметно не было, если не считать некоторого брожения в огромных по составу запасных дружинах, разбросанных по гарнизону укреплений в Чечне и Дагестане. Но здесь оно было вызвано страхом и неизвестностью перед горцами», – вспоминал член Терского войскового правительства Д.С. Писаренко496. Кроме этого «своего в крае революционного материала и даже пищи для него не имелось. У нас не было яркого расслоения общества на классы, не видно было и границы между эксплуатируемым слоем и эксплуататорами, совершенно отсутствовал и фабричный пролетариат». Смутными были и политические представления среднего казака, давно лишенного институтов казачьей автономии и утратившего правосубъектность. В марте 1918 г. представитель руководства Терского войска Г.Ф. Фальчиков так формулировал отношение казачества к власти: «Для казака не важно, какая это будет власть. Он говорит: поставьте хоть черта, но лишь бы он умел разумно управлять, чтобы власть его дала бы гарантии для мирной трудовой жизни»497.
Среду для распространения революционных идей давали скорее иногородние – пришлое крестьянское население, арендовавшее землю у казаков. Накануне революции на 255 тыс. казаков приходилось 110 тыс. иногородних. Хотя земли в собственности они не имели и в войсковых делах участия не принимали, но ни к каким повинностям, кроме военной (по жребию), не привлекались. Многие из них казаками становиться и не желали. С этой удобной позиции, позволявшей многим иногородним существовать безбедно, они в то же время готовы были начать атаку на казачество – инертное и политически индифферентное в своей массе.