и прочитал:
С той самой минуты, когда вы откроете письмо, что бы ни происходило, что бы вы ни услышали, не шевелитесь и не кричите. Иначе вы погибли.
Я тоже не из трусливых, справлюсь не хуже других с настоящей опасностью и посмеюсь над химерами, если вдруг меня вздумает пугать воображение. Но повторяю, я не был в своем обычном уравновешенном состоянии, нервы у меня были взвинчены, я был перевозбужден. Да и согласитесь: такое предупреждение, необъяснимая ситуация подействовали бы на самую отважную душу!
Я снова лихорадочно схватил листок бумаги и перечитывал вновь и вновь угрожающие фразы: «Не шевелитесь… не кричите… иначе вы погибли…». «Не может быть, – подумал я, – это чья-то шутка. И к тому же дурацкая!» Я хотел рассмеяться. Хотел расхохотаться во всю мочь. Что же мне помешало? Почему непонятный страх сдавил горло?
Свечу я все же решил задуть. И не задул. «Не шевелитесь, – вспомнил я. – Иначе вы погибли». Так было написано в письме.
Я постарался не поддаваться самовнушениям, которые зачастую влияют на нас мощнее любых реальных фактов. Решил, что просто закрою глаза. И закрыл.
И сразу же в тишине расслышал негромкий шорох и следом поскрипывание. Мне показалось, что шорох доносится из комнаты рядом, большой просторной комнаты. Из моего кабинета, отделенного от спальни узкой прихожей.
Присутствие по соседству реальной опасности взвинтило меня до крайности – сейчас же подхвачу револьвер и ринусь в кабинет! Я остался лежать в кровати: передо мной, на окне слева, шевельнулась штора.
Никаких сомнений – штора колебалась. Вот опять! Я видел это совершенно отчетливо. Видел, что пространство между окном и шторой слишком узко для стоящего там человека, потому она и не падает ровными складками.
И конечно, этот человек тоже меня видел, он наблюдал за мной сквозь тонкую ткань. Теперь я все понял. Пока остальные делают свое дело, этот занимается своим: удерживает меня на месте. Так что же – встать? Схватить револьвер? Невозможно. Пошевелюсь, закричу – и я погиб.
Мощный удар сотряс дом, а потом послышались удары послабее: тук-тук-тук, потом тук-тук. Как будто кто-то заколачивал гвозди. По крайней мере, так чудилось моему воспаленному мозгу. К молотку присоединились другие звуки, теперь я уже слышал грохот. Никто не стеснялся, орудовали без опаски.
И были правы: я не шевелился. Из трусости? Нет, скорее от бессилия я не мог двинуть ни рукой, ни ногой. И еще из благоразумия. В самом деле, стоило ли вступать в борьбу? За этим человеком стоит десяток других, и они примчатся по первому его зову. Стоят ли ковер и несколько безделушек моей жизни?
Всю ночь длилась эта мука. Нестерпимая пытка, жуткая тревога! Грохот прекратился, но я все время ждал, что вот-вот загрохочет снова! И человек за шторой! Человек, который за мной следил, наставив револьвер. Я сам не сводил с него глаз! Сердце у меня колотилось, на лбу выступил холодный пот.
И вдруг на меня снизошло чувство несказанного блаженства – тележка молочника! Я узнал ее! Дребезжа, она проехала по бульвару. Казалось, розовый луч зари проник сквозь ставни ко мне в комнату, свет извне разбавил густые потемки. И верно, в комнате стало светлее. Другие экипажи покатили по улице. И все ночные призраки разлетелись. Моя рука потянулась к револьверу, медленно, осторожно. Враг напротив меня не шелохнулся. Я не спускал глаз со складки, куда должен был целиться, рассчитал каждое движение – мгновенно схватил револьвер и выстрелил!
Спрыгнув с кровати, я с победным криком ринулся к шторе. Я прострелил ее. Разбил окно. Но своего врага так и не схватил. По очень простой причине – его там не было. Там не было никого. Всю ночь меня гипнотизировала складка шторы. А злодеи тем временем… В безудержном порыве возмущения – меня уже ничто не могло остановить! – я повернул ключ, распахнул дверь, миновал прихожую и влетел в кабинет.
И в изумлении замер на пороге. Этот шок был даже больше, чем от невстречи с врагом. Все осталось на своих местах. Все, что я считал украденным – мебель, картины, старинный бархат и шелк, – никуда не делось.
Я не верил собственным глазам. Я ничего не понимал. А грохот? А странные звуки? Обойдя комнату, я внимательно оглядел стены, проверил каждую вещицу – все они были мне так хорошо известны! Ни одна не исчезла. Но больше всего меня угнетало, что злодеев не было и следа. Стулья стояли как стояли. Ковер лежал как лежал. «Но я же не сумасшедший! – прошептал я, обхватив голову руками. – Я же слышал!..»
Я принялся осматривать кабинет сантиметр за сантиметром. Ничего. Или, вернее… Но такую находку трудно назвать великим открытием. Под небольшим персидским ковром на паркете я обнаружил карту, обычную игральную карту. Семерку червей – точно такую же, как все семерки червей в наших французских колодах. Однако одна мелочь привлекла мое внимание: на остром конце каждого красного сердечка виднелась дырочка. Ровная и аккуратная, как будто ее проткнули шилом.
Вот и все. Карта и письмо, заложенное в книгу. Больше ничего. Достаточно ли доказательств, чтобы поверить, что все это мне не пригрезилось?
Дальнейший день я потратил на обследование гостиной. Она была непропорционально большой для столь маленького особнячка, а ее убранство свидетельствовало о крайне оригинальном вкусе хозяина. Пол мозаичный, с красивыми симметричными рисунками из разноцветных камешков. Стены тоже украшены мозаиками – панно в стиле помпейских,