Читать интересную книгу За Москвою-рекой - Варткес Тевекелян

кончике стула, всем корпусом подалась вперед и, кажется, не может оторвать взгляда от говорящего Власова... Оказывается, и Леонид здесь! Он подходит к Сергею и, укоризненно качая головой, говорит: «Знал и не сказал, а еще товарищем называешься...» — «Потерпи, Леня, немного, дай срок, я все расскажу тебе. Понимаешь, я сам не верил»,— оправдывается Сергей... Вдруг раздается шум. Влетает Василий Петрович Толстяков, стучит палкой по столу и кричит: «Попробуй скажи! Я и тебя и твоего Власова в порошок сотру!» Стук усиливается, Сергей встряхивает головой и... просыпается. В дверь стучат — пришла мать с вечерней смены. Он, зевая, идет открывать...

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

В субботу, как только в коридоре фабрикоуправления раздался звонок, извещавший о конце рабочего дня, начальник планового отдела Наум Львович Шустрицкий поспешно собрал со стола бумаги, запер их в ящик и, надев довольно потрепанную шубу с бобровым воротником, спустился во двор. Там, против конторы, уже стояла легковая машина главного инженера. Самого Баранова еще не было. Это удивило Шустрицкого.

Уже давно вошло у них в традицию тотчас после работы собираться по субботам то у одного, го у другого из партнеров по преферансу. Страстный любитель и знаток этой игры, Баранов никогда не пропускал субботних встреч.

Раньше их постоянным партнером был Василий Петрович и начальник технического отдела главка Софронов. Став начальником главка, Василий Петрович то ли из-за своей занятости, то ли по каким-либо иным соображениям редко принимал участие в игре, и его заменил финансист Городецкий, тоже из главка. Юлий Борисович Никонов числился «запасным игроком»— его приглашали только в тех случаях, когда кто-нибудь из постоянных партнеров уезжал в командировку или заболевал. Сегодня вышел именно такой случай. Городецкий уехал

на юг, и его должен был заменить Юлий Борисович, о чем с ним договорились еще накануне.

Подождав немного, Шустрицкий озяб, открыл дверцу и влез в машину.

— Сегодня хозяин что-то запаздывает,— сказал скучавший за рулем шофер.

— Да, не видать его,— пробурчал Шустрицкий и забился в угол заднего сиденья.

Александр Васильевич появился минут через двадцать, тяжело дыша от быстрой ходьбы, сел рядом с плановиком.

— Поехали к Софронову!— приказал он шоферу.

— Что случилось?— осведомился Шустрицкий.

— Задержался у директора...

— Что-нибудь новое?

— Нет, все то же самое!— Баранов многозначительно показал глазами на шофера.

На этом разговор оборвался, и они молча доехали до Фрунзенской набережной, где жил Софронов.

— Позвоню в гараж к двенадцати часам, а пока вы свободны,— сказал Баранов шоферу и отпустил его.

Софронов успел все приготовить для игры. Посредине просторной комнаты под розовым абажуром стоял круглый стол, на столе — расчерченная бумага, две колоды новых атласных карт и штук десять отточенных карандашей; на другом столе, у окна,— закуски, водка, рюмки.

Такой был заведен порядок: тот, у кого собирались, приготовлял водку, закуски и непременно дюжину пива. «По три бутылки на брата»,— как говорил Софронов. Ужинать не садились,— сдающий карты, освобождаясь от игры, подходил к столику, пил и закусывал в одиночестве.

Когда пришли партнеры, Софронов посмотрел на часы.

— Ну, друзья, это уже свинство, из-за вас мы потеряли уйму золотого времени!— сказал он.

— Правда, Александр Васильевич, никогда не думал, что такой пунктуальный человек, как вы, может запаздывать!— добавил Юлий Борисович улыбаясь.

— С таким директором не только запоздаешь, волком завоешь,— ответил Баранов, усердно протирая платком вспотевшие стекла пенсне.

— Говорят, Власов здорово жмет на вас?— съехидничал Софронов.

— Еще как! Не везет мне с директорами.— Баранов подошел к столу, налил себе водки и выпил.— Замерз что-то,— сказал он, как бы оправдываясь.— После Василия Петровича дали феноменального бездельника. А этот форменный маньяк. Каждый день выдумывает что-нибудь новое. Не поймешь — что ему надо? Слава богу, план начали выполнять, показатели улучшаются, того гляди в передовики выйдем. Тогда почет, уважение, прогрессивка... Так нет, он, видйте ли, не может примириться с отсталой технологией! На днях договорился до того, что начал утверждать, будто на наших, мол, производственных площадях мы можем увеличить выпуск продукции на пятьдесят процентов. Смешно даже! А еще этот фантазер Никитин. Не успел Власов появиться у нас, как Никитин полез к нему со своими предложениями. Мальчишке Полетову тоже вскружили голову. Эффект-то какой: у нас поммастера опережают Европу! В газетах о нем напишут, еще, чего доброго, Государственную премию дадут!

— Власов — человек энергичный, с характером, и у него светлая голова, этого отрицать нельзя,— осторожно вставил Шустрицкий—Да и в предложениях Никитина много разумного...

— Скажите по совести, Александр Васильевич, может быть, Власов потому вам не нравится, что он знающий инженер и вмешивается в технику?— спросил Софронов.— Признаться, технология на вашем комбинате действительно дрянь, а план явно занижен.

— Возможно. Но я что-то не замечал на других руководимых вами фабриках лучшей технологии, уважаемый начальник технического отдела!— Баранов начал горячиться. — Прежде чем солидаризироваться с Власовым и брать его под защиту, вы бы лучше о себе подумали. Достаточно ему будет добиться хотя бы частичного успеха, как сразу спросят и с вас: где вы, мол, были до сих пор, уважаемые руководители? Почему не сделать на всех фабриках то, чего добились уже на одной? Это еще не беда, если только спросят, а могут заставить перевернуть все вверх дном и главку увеличат план. Вот тогда я посмотрю, как вы запоете!

— Постойте!— Юлий Борисович поднял руку.— Никто не оспаривает того очевидного факта, что технология и техника у нас отсталые, >но, к сожалению, все это наследие прошлого. После революции страна была занята более серьезным делом — индустриализацией, и до текстиля не доходили руки. Тут возникает другой, я бы сказал, принципиальный вопрос. Целесообразно ли в данный момент распылять и без того ограниченные государственные средства и заниматься штопкой старых дыр? Уверяю вас, на это никто не согласится. Власов—человек ограниченного кругозора. Как все упрямцы, он этого не понимает и лезет на рожон. По-моему, он просто карьерист и горит желанием блеснуть, выдвинуться, полагая, что для этого у него имеются все данные. Шутка ли: сын ткачихи, вырос з казарме,— одним словом,, пролетарий!

— Откуда вы знаете такие подробности его биографии?— спросил Шустрицкий.

* — Для этого существуют анкеты. Я внимательно просмотрел его личное дело, прочитал написанную им автобиографию и пришел к заключению, что Власов вырос действительно в казарме, но вот чей он сын, это надо еще выяснять. Мать — Сорокина, сам он — Власов. Тут что-то не так. Скорей всего, Сорокина была прислугой в доме у каких-нибудь буржуев, а когда во время революции их расстреляли, то остался мальчик-сирота. Сердобольная женщина, поступая на фабрику, взяла его, по-видимому, с собой в казарму, а позже, чтобы не было кривотолков, решила выдавать мальчика за своего сына. Вот и весь сказ!

— Ну, это вы уж перехватили! Расстрелянные буржуи, осиротевший мальчик, сердобольная женщина... Целая сказка. Бросьте вы всю эту чепуху! Для проверки работников и уточнения их биографических данных существуют кадровики. Хватит, хватит об этом! Лучше займемся делом. Прошу!— Софронов подошел к столу и широким жестом пригласил партнеров.

Вытащили из колоды карты, определили, кому где сесть, кому сдавать. Игра началась. «Пики», «Пас», «Семь треф», «Мои»... Изредка кто-нибудь избито острил: «Чем я без одной, лучше друг без двух». И опять отрывисто: «Пики», «Черви»...

Во втором часу ночи, спускаясь по лестнице, Баранов взял Юлия Борисовича под руку и тихо, чтобы не слышал идущий впереди Шустрицкий, прошептал:

— Власова пора осадить, иначе с ним беды не оберешься. Вы бы поговорили с Василием Петровичем...

— Непременно! Завтра буду у него дома и обо всем поговорю,— ответил тот также вполголоса.

Развезя всех по домам, Баранов остался в машине один. Подняв меховой воротник и съежившись от холода, он сидел рядом с шофером и думал о своем разговоре с Никоновым. На душе было скверно. Вообще последнее время его не покидало чувство смутного беспокойства. Странно — даже такие приличные, сдержанные люди, как Шустрицкий, Софронов, относятся к Власову сочувственно, находят его затеи разумными! В чем дело? Может быть, ошибается он сам, Александр Васильевич, или просто новизна и смелость привлекательны?

Что Власов смел, в этом сомневаться не приходится. Энергичен, работает с увлечением. Такие, как он, не признают компромиссов, не знают середины. Они или сносят все преграды на своем пути и достигают цели, или ломают себе шею. «Может быть, в нашу бурную эпоху нужны именно такие люди...»