Яков Волчек
Последний рейс на «Яке»
Повесть, написанная по следам действительным событий
Глава I
В большом городе редкая ночь обходится без происшествий… Лучше всех других это знают в отделениях милиции и на станциях «скорой помощи».
На дежурстве ночные минуты ползут беспокойно-томительно. Но вот черные провалы окон будто растаяли на стене. Можно погасить назойливую электрическую лампочку. Дежурство идет к концу. Врачи допивают из термосов холодный крепким кофе, дежурные в отделениях милиции, с опаской поглядывая на внезапно умолкнувший телефон, закуривают последнюю папиросу из смятой пачки.
Лейтенант Чилингарян обшарил все карманы, осмотрел все ящики письменного стола — папирос не было.
— Да. Продолжайте, пожалуйста. Я вас слушаю.
Ночной посетитель сидел неподвижно на краешке стула. Вряд ли он был курящим. Рассказывает такую странную историю, волнуется, а в карман за куревом не лезет. Да и не попросишь папиросу у потерпевшего. Не полагается.
— Так, я все понял. Значит, их было трое?
— Во всяком случае, мне показалось, что три человека. А может, где-нибудь прятались и другие, кто знает. Один — очень высокий, одни — маленький, один — толстый. Но лиц я не разглядел. Было темно.
— Ясно. Пытались вас ограбить?
— Нет. У меня было при себе немного денег, но они не интересовались.
— Пьяные они были?
— Нет, по-моему.
— Тогда как же понимать? Хулиганство?
— Я не знаю. Я возвращался домой от родственников. Было часа два ночи, когда мы разошлись. Я свернул в переулок и вот там встретил этих люден.
— Давайте подробнее. Один из них вас ударил?
— Нет, они меня не тронули.
— Откуда же у вас кровь на щеке?
— Это уже потом. Понимаете, я упал. Но это уже после того, как они ушли. Я побежал и упал.
— За вами гнались, что ли?
— Нет.
На дежурстве не полагается обнаруживать свои чувства. Можно думать: «Ты просто струсил, товарищ! Никто тебя пальцем не тронул, ты сам себя запугал. И для чего, спрашивается, ты к нам пришел, раз ничего с тобой не случилось?» Вслух работник милиции имеет право только беспристрастно поинтересоваться:
— А почему вы побежали?
— Даже не знаю, сумею ли объяснить… Только вы поверьте, что я не трус. Две воины прошел и награжден за отвагу…
Лейтенант Чилингарян слегка прищелкнул пальцами. Разок струсить может иногда даже самый отважный человек.
— Если говорить впрямую, вы для меня не являетесь «потерпевшим». Ничего вы, так сказать, не потерпели, кроме одной минуты испуга. Вас остановили на улице трое неизвестных и никакого ущерба вам не нанесли, а отпустили по-хорошему. Вот и все ваше дело. Правильно я говорю?
— Внешне, может быть, и правильно. Не ударили, не убили, и так далее. Но я убежден, что это очень опасные люди. Они могут неисчислимую беду наделать. И я определенно утверждаю, что со миом они не шутили, хотя напоследок стремились превратить все в шутку и даже подарили мне пачку сигарет…
— Ах, вот даже как? Сигареты подарили?
«Потерпевший» выкладывает на стол маленькую картонную коробочку.
— Ну что ж, сейчас вернется патруль. Посмотрим, что это за страшные люди, которые сначала угрожают, а потом дарят, понимаете ли, табачные изделия.
— Неужели вы думаете, что они все еще там и ждут, когда вы их поймаете?
— А вот посмотрим. Для чего им убегать, если они, по вашим же словам, ничего преступного не сделали? Я ведь могу им только лишь нравоучение прочитать да документы проверить, больше ничего. Состава преступления, так сказать, нету.
Дверь с улицы открывается. Громко топая, входят два милиционера. Один из них рапортует: ни в указанном месте и нигде поблизости ничего подозрительного не обнаружено. Все тихо. Город спит.
— Ладно. — Лейтенант Чилингарян внимательно рассматривает коробочку. Это начатая пачка, одни уголок у нее оторван и сигареты повалились наискось. — Вы оставьте нам заявление, опишите подробно все, как было. Мы попробуем разобраться.
Потерпевший садится за маленький столик в углу, ему дают чернила, бумагу. О чем писать?
На исходе ночи в глухом переулке вблизи дома его остановили трое. К нему подошел маленький ростом человек, а двое других остановились на краю тротуара под деревом. Голос у этого маленького был раздраженный, с повизгивающими нервными нотками, а все же сразу угадывалось, что это молодой голос. Одним щелчком можно было сшибить с ног этого наглеца. Но почему-то бессильно опустились руки.
Что было потом?
— Стой!
А он и так стоял неподвижно. Луч электрического фонарика ослепил его.
— Жить тебе хочется?
Он молчал.
— Сколько тебе лет?
— Пятьдесят шесть.
— Ну, значит, пожил. И достаточно.
И тут он увидел, что в руке человека появился молоток. Надо было бежать или хотя бы закрыть голову. Он только хрипло выдавил:
— За что?
Маленький сказал:
— Просто так.
— Что я вам сделал?
Человек с молотком обернулся к двум другим, притаившимся в отдалении:
— Ну, что ему сказать? Что он нам сделал?
Люди, стоявшие под деревом, молчали. А его охватил ужас, он оцепенел, не мог даже рта раскрыть.
— Ничего не говори, бей его!
Это выкрикнул взволнованный голос из темноты. Но другой голос, густой и властный, перебил:
— Оставь его.
— Почему?
— Оставь. Старик, иди сюда.
Он сделал несколько неуверенных шагов — пошел в темноту, как в пропасть, все время ожидая страшного удара сзади.
Высокий, негромко и странно посмеиваясь, положил ему в карман пачку сигарет.
— Возьмите. Это была шутка.
Он молчат.
— Испугался, старый человек, испугался! Даже поблагодарить, не может за сигареты…
Он действительно не мог произнести ни слова.
— Мы артисты, мы репетируем. Такой готовится спектакль, что мы должны потренировать свои нервы. Теперь вы идите спокойно домой, помолитесь боженьке и ложитесь спать. И все забудьте.
Но все это никак, никак не было похоже на шутку или на какую-то репетицию. Он стоял под деревом, бессильно опустив руки. А они пошли. И он услышал, как маленький проговорил недовольно и резко.
— В чем дело? Ведь мы же договорились! Кажется, кто-то из нас струсил, а?
Вот тогда он и побежал и сразу упал, разбив себе лицо…
Сейчас, когда за окном вставал новый ясный день, вся эта история уже не представлялась ему такой страшной и непонятной. Может, он действительно от испуга все преувеличил? В сущности, что там говорилось? «Испытание нервов»? Но кто же поверит, что ради испытания нервов можно ни за что ни про что убить человека! «Это была шутка». Похоже, что и вправду так. Ну, скажем, уличное озорство. Во всяком случае, в заявлении, которое он писал сейчас, сидя за столиком в отделении милиции, нельзя передать то, что его так насторожило и сковало. Он был убежден, что перед ним — убийцы. Спросят — почему? Потому что вокруг этих троих все дышало преступлением! Но в милиции таким аргументам не верят. Да и действительно, не передашь ведь официальными словами на листке заявления, что в голосе того тщедушного, который держал в руке молоток, звучали озлобленность и созревшая решимость. Надо было слышать этот голос! И страшного, долгого, томительного молчания двух других, стоявших под деревом, тоже передать невозможно.
— Пожалуй, и в самом деле не стоит мне это писать, — сказал он дежурному лейтенанту, — раз уж, собственно, ничего не произошло…
— Как хотите. — Лейтенант Чилингарян сбросил ногтем пепел. — Одну сигарету из подаренной вам пачки я вынужден был опробовать во избежание каких-нибудь осложнений. Самая обыкновенная сигарета. Можете спокойно курить. В общем, я тоже думаю, что это был хулиганский розыгрыш. Бандиты, знаете ли, ведут себя совершенно иначе.
— Если бы я не побежал, а остался на месте, то услышал бы, о чем они разговаривают.
— Ну, этого вы теперь уже никогда не узнаете. Возьмите свои сигареты. Возможно, ребята просто радовались, что им удалось вас напугать. Это же явные хулиганы.
— Не думаю. Они, по-моему, начали ссориться. Маленький обвинял двух других в трусости. Он сказал: «Мы же договорились!»
— Не стану с вами спорить. Чего не услышишь в такую минуту. Вы домой сейчас? Может, вас проводить?
— Спасибо, незачем. Уже совсем светло. До свидания.
— В чем дело? Мы же договорились!
— Опасно.
— Кто-то из нас струсил, а?
— Осторожнее выбирай выражения!
— Что тут опасного? Один удар по затылку — и все кончено. Старик сам себя подготовил, как баран на бойне, даже голову склонил.
— А потом что? Запалишься раньше времени, и все погибло. Потом будешь локти себе кусать.
— Просто, ребята, у вас обоих нервы подкачали.