Ольга округлила глаза – на мужчине были только легкие полотняные штаны. Куда он дел костюм? Может быть, для неё тоже есть другая одежда?
- Как странно, я думала, что тут больше места, - заговорила девушка, чувствуя странное возбуждение.
- Это часть яранги, называется полог, - объяснил волк. – Самое теплое место, тут спят, едят, живут. А в остальной части холодно, там еду хранят, шкуры. Ты не разулась? Давай, помогу.
И мужчина опустился на пол перед девушкой, осторожно снял одну туфлю, потом вторую, провёл рукой по ноге вверх, нащупал и стянул подвязку.
А она-то про неё совсем забыла!
- Ожидается, что жених сорвёт подвязку зубами, - прошептал волк, - но, думаю, мы обойдемся моими пальцами.
Затем мужчина снова скользнул рукой вверх по ноге и скатал вниз первый чулочек. Ольга выдохнула сквозь стиснутые зубы – настолько волнующе, настолько необычно и непривычно всё это.
Что интересно, Умка замерла, но не протестовала.
То же самое альфа проделал со вторым чулком.
Не зная, чего ожидать дальше, девушка переступила ножками по густому меху, мельком отметив, насколько приятно к нему прикасаться босиком.
И резко выдохнула, когда мужчина, продолжающий стоять перед ней на коленях, ласково провёл по её щиколотке и, не остановившись на этом, продолжил путь вверх, мягко лаская пальцами кожу ноги.
- Максим, что ты делаешь?
- Т-шш! Раздеваю. Ты же не собираешься спать в платье? Я не наврежу, не обижу, не сделаю больно, - прерывающимся голосом прошептал волк. – Доверься мне, Оля! Это древний обычай – в ярангу вошли мужчина и женщина, а утром должна выйти пара, напитав Волчицу-мать.
- Илья, - дернулась волчица, - ты обещал, что не станешь…
- Всегда держу свои обещания, но это не значит, что мы можем пренебречь обычаем. Не бойся, маленькая!
Ольга вздрогнула, когда руки мужчины вместе с платьем поднялись выше пояса, а затем персиковое великолепие окончательно покинуло свою хозяйку.
На девушке не осталось ни нитки, только серьги и чокер.
- Ты такая красивая, - пробормотал Максим, выпрямляясь. Его голова оказалась на одном уровне с головой Оли.
Теплый уют полога, неясные тени от горящего жирника, запах трав, от которого слегка кружилась голова. Или это не от трав, а от близости великолепного волка?
Поглаживания и прикосновения, когда Максим снимал с неё чулки и туфли, осознание, что он видит её обнажённой, и между ними какие-то сантиметры, пряный запах возбуждения, прерывистое дыхание мужчины…
Ольга прикусила нижнюю губу, чтобы отогнать наваждение. Боль немного отрезвила, но она не успела ничего сказать.
Волк обнял, поглаживая спину девушки, провёл носом по её скуле, уже губами задел веко, скользнул к виску и ушку. Одна рука поднялась вверх, погрузилась в волосы волчицы, аккуратно вынимая шпильки и заколки, выпуская локоны на свободу. Минута – и блестящий золотой водопад укрыл спину Ольги.
- Ты невероятная!
И поцелуй. Нежный, бережный, невесомый. И тут же губы переместились ниже, на ставшую очень чувствительной кожу горла.
Инстинктивно – волки горло берегут, позволяя трогать его только самым близким – матери, ребёнку, своей паре – девушка попыталась увернуться, но Максим не стал настаивать, спустился ещё ниже, накрыв губами сосок правой груди.
Луна!
Оля вздрогнула и тихо застонала, краем сознания удивляясь и тому, как приятно всё, что делает с ней Максим, так и тому, что не возражает Умка.
Она уже была с волком, разбуженная чувственность охотно отзывалась на ласки, скручиваясь жгутом желания, предвкушения и томления внизу живота.
Альфа не спешил.
Бережно и виртуозно он поглаживал, надавливал, прикусывал, настраивая её тело, завораживая и всё сильнее скручивая горячую спираль внутри её естества.
Через какое-то время Ольга поняла, что ноги её не держат, но не успела, ни покачнуться, ни упасть, как Максим, внимательно следивший за её состоянием, подхватил девушку и осторожно опустил на ложе.
Прикосновение ворсинок меха к обнажённой коже вызвало следующий виток возбуждения. Умка жалобно заскулила, показывая, что не понимает, что с ней. Но новые поцелуи выкинули из головы все мысли и сомнения.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Безусловно, Максим знал толк в любви. Он ласкал волчицу медленно, чувственно, бережно, каждым поцелуем, каждым касанием посылая по её телу волну нарастающего удовольствия.
Поднял ноги жены, согнув их в коленях, развёл и накрыл ладонью лоно. Ольга застонала, прикусив губу.
- Т-ш-ш! – и следующий поцелуй едва не снёс голову – Максим поцеловал прямо… туда! Прошелся языком по складкам, ударил по клитору. Женщину выгнуло, руки сами по себе вцепились в плечи мужчины, царапая и сжимая.
И еще прикосновение языка – ласковое поглаживание. Снова удар, и сразу волк чуть прикусил чувствительный бугорок, а потом отстранился и подул на него. Оля вскрикнула.
Успокаивающие поцелуи внутренней поверхности бёдер. Руки мужчины тем временем мягко ласкали её грудь, задевали соски, сминали полукружья, гладили животик.
Если сначала женщина недоумевала, потом не могла понять, почему она не сопротивляется, почему ей так все нравится, то теперь она потерялась в ощущениях и вместе с Умкой мечтала об одном – чтобы сладкая пытка не останавливалась.
Будто услышав её мысли, Максим накрыл ртом её лоно, потянул клитор и резко отпустил, ударив вдогонку по нему языком. Раз. Два. Три.
Оля выгнулась и вскрикнула от остроты ощущений, не в силах справиться с волнами удовольствия, которые собирались в пульсирующем бугорке.
И снова успокаивающие поцелуи, а следом – легкий укус и тут же – зализать, подуть, втянуть в рот и отпустить.
Женщина стонала, не замолкая, выгибалась, царапалась, раздирая плечи мужчины. И громко ахнула, когда в её лоно скользнул сначала один палец, потом второй, поглаживая, растягивая, возбуждая еще больше. Хотя, казалось бы, больше уже некуда. А потом Максим сделал несколько сильных движений рукой, задевая пальцами какое-то место внутри неё, которое отозвалось вспышкой острого удовольствия, и Оля закричала. Ещё движения пальцами, ещё языком и губами к клитору… и она сорвалась в невозможный, ошеломляющий полёт – до звёздочек в глазах и шума в ушах.
Ощущения были настолько сильные, что она не могла успокоиться целую минуту, вскрикивая, перебирая ногами, выгибаясь, жадно вбирая каждую искорку удовольствия, каждую волну и всплеск.
Максим лежал рядом, гладил её плечи, руки, придерживая во время особенно ярких вспышек.
А потом она заснула. Вот только что вскрикивала и умирала от наслаждения, а потом – раз! – будто её выключили.
Мужчина наклонился над женой – спит. Совсем вымоталась, бедняжка.
Укрыл женщину шкурой и, приспустив штаны, несколькими резкими движениями довёл себя до разрядки, оросив стену полога. Одного раза оказалось мало, даря наслаждение женщине, он и сам перевозбудился. Только после трех раз подряд, член начал опадать, а напряжение, сжигающее волка, отступило.
Конечно, ему хотелось не так, но иначе было нельзя – он обещал… И не подарить Ольге наслаждение, а через неё - Волчице-матери, он тоже не мог, это было бы величайшим оскорблением.
Выкрутился.
Остался последний штрих, но сначала он передохнет.
Волк вышел из полога в холодную часть яранги – чоттагин, нашёл воду, разбил корку льда и с жадностью напился прямо из ведра. Потом собрал всю одежду – свою и жены, уложил в сумку. Осторожно снял со спящей Ольги украшения, стараясь не потревожить, надел на неё рубаху и тонкие полотняные штаны, сдвинул шкуры, чтобы женщина не перегрелась. Как только он выйдет из яранги и вернется в посёлок, к Ольге зайдут старшие волчицы. Оденут спящую женщину в теплые одежды и отвезут в тундру, где оставят одну, без еды, воды, оружия. Одежда и шкура, на которую женщину положат – вот и всё, что будет у Ольги. И бумага, пришитая к кухлянке, в которой пояснение, что случилось, и что ей нужно делать.