священник сделался вдруг серьезен, но затем разговорился. Он оказался прекрасным попутчиком и всю дорогу развлекал меня рассказами о своем приходе и прихожанах.
Простодушный священник сообщил мне, между прочим, что едет навестить свою мать, живущую в деревушке провинции Эстремадура и показал мне незатейливые подарки, которые он вез старушке.
Потом священник вытащил из ножен мою саблю. Когда я рассказал, что этой саблей я убил очень много людей, он вздрогнул и сунул саблю под подушку сиденья, говоря, что ему даже смотреть неприятно на это страшное оружие.
Наконец, мы добрались до гор. Вдали, справа, слышались раскаты пушечных выстрелов, доносившихся из лагеря Массена. Ах, как мне хотелось отправиться прямо к нему. Но я не мог этого сделать, потому что знал, что меня с нетерпением ожидают мои гусары.
Чем дальше подвигались мы вперед, тем становилось все веселее и легче: я радовался, что скоро увижу моих храбрых молодцов и их прекрасных коней.
Теперь мы двигались между горами. Перед нами раскинулась дикая пустыня. Сперва мы встречали крестьян, ехавших на мулах, но затем люди перестали встречаться. Ничто не нарушало мертвой тишины. Удивляться этому, впрочем, было нечего, ибо вся окрестность была разорена и разграблена французами, англичанами и шайками местных партизан.
Проход между горами делался все уже и уже, и я перестал выглядывать в окно. Сидя молча, я думал о различных вещах, пока не задремал.
Очнувшись от дремоты, я увидал, что мой попутчик — священник, вынув из кармана шило, старается провертеть дыру в ремне, на котором висела у него бутылка с водой. Руки у него дрожали, работа не клеилась и, наконец, ремень выскользнул у него из рук и деревянная бутылка упала на пол дилижанса. Я нагнулся, чтобы поднять ее, а священник, воспользовавшись моим движением, вспрыгнул мне на плечи и вонзил свое шило мне в глаз. Друзья мои, вы меня знаете: я привык к опасностям и встречаю их, не моргнув и глазом.
Но на этот раз неожиданное нападение привело меня в ужас. Сильнейшая боль в глазу озлобила меня и вернула самообладание.
Я схватил негодяя обеими руками, бросил его на пол экипажа и придавил тяжелыми сапогами. Он тотчас же вытащил из-под рясы пистолет, но я вышиб оружие у него из рук и стал коленями ему на грудь. Тут он впервые пронзительно закричал, а я искал мою саблю, которую он ловко у меня выманил. Наконец, я нашел ее и стал обтирать кровь с лица, чтобы хорошенько разглядеть, где он лежит и нанести ему решительный удар.
И вдруг, в этот решительный момент, экипаж повалился набок, и сабля выскочила у меня из рук.
Прежде, чем я успел опомниться, дверь дилижанса отворилась. Меня схватили за ноги, вытащили на дорогу и поволокли по острым камням.
Глянув вверх, я увидал, что вокруг меня стоят тридцать негодяев. Я ужасно обрадовался этому зрелищу. Вы удивлены?! Да, я обрадовался потому, что мой здоровый глаз был закрыт мехом ментика и я глядел на негодяев своим пораненным глазом; значит, этот глаз остался цел. Сообразив все это, я обрадовался. Вы видите, что этот глаз у меня точно припухший, а вот и рубец. Шило прошло между орбитой и глазным яблоком.
Негодяй, конечно, хотел пронзить своим шилом мой мозг и ему удалось только повредить какую-то внутреннюю кость. У меня всего семнадцать ран, но ни одна меня так не мучила, как эта.
Между тем, негодяи вытащили меня на дорогу и стали бить кулаками и ногами. Я и прежде замечал, что горные жители обвертывают себе ноги кучей тряпья, но только теперь я мысленно благодарил их за эту странную привычку. Не будь этого, мне не сдобровать бы от их ударов. Наконец, они оставили меня в покое, вероятно, решив, что я лишился чувств. Но они ошиблись: я был в сознании и украдкой всматривался в их скверные рожи, стараясь их запомнить хорошенько, чтобы знать, кого нужно вешать. Но запомнить их было не легко: у всех этих мерзавцев были одинаково смуглые и мерзкие рожи. Они загородили дорогу двумя огромными камнями, и наш дилижанс, наехав на них, мгновенно опрокинулся.
Гадина, притворявшаяся священником и так хорошо рассказывавшая о своем приходе и о своей любви к матери, конечно, прекрасно знала о готовящейся засаде. Когда мы стали приближаться к ней, негодяй попытался меня изувечить, чтобы я не мог оказать сопротивления его товарищам.
Разбойники вытащили этого негодяя из экипажа. Увидав, в каком он находится состоянии, они пришли в неописуемое бешенство и ярость. Правда, этот человек не успел получить всего, что заслуживал, но, так или иначе, он должен был запомнить на всю жизнь свою встречу с Этьеном Жераром. Товарищи попробовали его поднять на ноги, но он тотчас же снова сел на землю.
Его маленькие, черные глазки, которым он умел придавать ласковое и невинное выражение, метали на меня искры.
Наконец, мерзавцы подняли меня на ноги и погнали вперед по горным тропинкам. Чорт возьми, я понял опасность своего положения. Теперь мне понадобится вся моя храбрость, которой я обладаю.
Врага моего несли на плечах двое разбойников, следовавших за мной. Я слышал, как он шептал разбойникам на ухо что-то весьма для меня нелестное.
Шли мы не меньше часа. Мне это было не легко при раненой лодыжке и боли в глазу. Кроме того, я тревожился, что рана в глазу испортит мою наружность. Все это вместе взятое приводило меня в сквернейшее настроение.
Ни об одной прогулке я не вспоминаю с таким отвращением, как об этой. Шляться по горам