Читать интересную книгу Клиника С..... - Андрей Шляхов

Дверь кабинета широко распахнулась, пропуская любимую дочь Инну Всеволодовну. Инна Всеволодовна была не в духе, причем основательно. Брови насуплены, глаза сузились, крылья носа раздуваются, и вообще вид такой, как будто хочет кого-то загрызть или разорвать.

Сев на стул, дочь страдальчески закатила глаза и сказала:

— Ну не …? Что за жизнь? Кругом …! Зла не хватает!…!

Всеволод Ревмирович поморщился (он не любил матерщины), но, хорошо зная свое чадо, волноваться не спешил, потому что подобный шквал эмоций мог быть вызван как пожаром в одном из корпусов института, так и зависшим ноутбуком или болезнью парикмахерши.

— «Каленика» больше не намерена заключать с нами договоров на клинические испытания! Ты можешь себе это представить?

«Каленика» была не самой крупной, но довольно солидной фармацевтической фирмой.

— Они переходят под крылышко Первого меда! Сволочи! Мало мы им добра сделали?! Ну как так можно — вести за моей спиной переговоры, держать все в секрете…

— Это обычная практика, — перебил Всеволод Ревмирович. — А что касается «Каленики», то удивительно, как они не расстались с нами раньше.

— Почему?

— Потому что ты постоянно выкручивала им руки. С каждым годом сотрудничество с нами обходилось им все дороже и дороже…

— Это бизнес! — запальчиво возразила Инна Всеволодовна. — Ты, папа, живешь старыми…

— Да-да, — не стал спорить Всеволод Ревмирович, — я консерватор, мои взгляды на жизнь безнадежно устарели, я за всю жизнь не прочел ни одной книжки из серии «Как заработать миллион за неделю», но даже я понимаю, что у каждого производителя в цену продукции заложен определенный лимит на рекламу…

— Папа!

— Инна! — прикрикнул Всеволод Ревмирович, вынуждая дочь замолчать. — У всех заложен определенный лимит на рекламу и продвижение продукции, и если партнер не укладывается в эти лимиты, то чаще всего меняют не лимиты, а партнера! Отсюда вывод — надо знать меру и не…

— Ну разве я могла предположить, что Кукшин перебежит нам дорогу! И в мыслях не было! Ты же можешь его в порошок стереть и не чихнуть!

— Может, еще киллера нанять? — недобро прищурился Всеволод Ревмирович. — В духе времени?

— Ну я образно…

— И я образно. Успокойся, дорогая моя, и впредь будь умнее, не забывай, что любое партнерство должно быть взаимовыгодным. Ну не мне ж тебя учить…

— Ты предлагаешь спустить все на тормозах?! — изумилась дочь. — Так вот смириться и забыть? Даже не высказать Кукшину, что мы о нем думаем?

— Я о нем ничего плохого не думаю, это первое, — веско сказал Всеволод Ревмирович. — Черт с ней, с «Каленикой», проживем и без нее, это второе. Если ты начнешь высказывать, а я-то знаю, в какой форме ты высказываешь, то испортишь отношения не только с Кукшиным, но и со всем руководством Первого меда. А там, знаешь ли, случайных людей нет, все тоже не лаптем щи хлебают. Могут в ответ серьезно испортить настроение. Это третье. И разве ты забыла, почему я до сих пор сижу в этом кресле?

— Потому что ты избегаешь конфликтов!

— Именно так. Худой мир лучше доброй ссоры. Это последнее. Я надеюсь, что ты еще не успела никому ничего высказать?

— Только «Каленике», — буркнула Инна Всеволодовна, вставая со стула.

— Им можно, — улыбнулся Всеволод Ревмирович. — Завтра позвони, скажи, что погорячилась, и предложи пересмотреть условия…

— Никог-да! — Инна Всеволодовна помахала в воздухе указательным пальцем. — Я под них ложиться не стану!

— Инна, следи, пожалуйста, за своим лексиконом! В академики метишь, а выражаешься, как Сонька Золотая Ручка! «Ложиться под них», «тянуть на себя одеяло», «задвигать фуфло»! Ужас! В нашем доме никогда таких слов не произносили!

Дочь скорчила гримасу, давая понять, что придирки ей надоели, и ушла. Всеволод Ревмирович не сомневался, что завтра она позвонит в представительство «Каленики» и предложит новые условия. Гонор гонором, а деньги Инночка любит больше всего на свете. Ей бы сдержанности чуток — и была бы идеальным руководителем.

Мне нравится, что можно быть смешной…

Встречаться с бывшими однокашниками можно только спонтанно. «Привет!» — «Привет!» — «Чем занимаешься?» — «Ничем!» — «Я тоже свободен. Не обзвонить ли нам ребят?» — «Хорошая идея. Я позвоню Сашке и Эдику». — «А я Паше, Вите и Борьке…» Часа через два в каком-нибудь кабачке, памятном по студенческим годам, собирается теплая компания. Потому что никто не строил далеко идущих планов за неделю вперед, и, соответственно, нечему было ломаться, меняться и переноситься.

Хуже всего, когда посиделки начинают рассыпаться в самый последний момент. Ты просыпаешься в выходной день в предвкушении приятного времяпрепровождения, припоминаешь какую-нибудь особенную историю, случившуюся с тобой в последнее время, чтобы эффектно преподнести ее приятелям, колеблешься с выбором одежды и в конце концов решаешь не надевать белый свитер, потому что жареные колбаски, поданные на раскаленной сковороде, уделают его до полной неносимости, решаешь выйти пораньше, чтобы было время зайти в «Медицинскую книгу» и неспешно покопаться в новинках… Ты уже стоишь на пороге, когда раздается первый звонок:

— Извини, я сегодня пас…

На выходе из подъезда мобильный звонит снова:

— Тут такое дело…

На третий и четвертый звонки ты реагируешь с обреченностью человека, не ждущего от жизни ничего хорошего. Пятый звонок выбивает тебя из колеи, потому что ты только что убедил себя в том, что два человека — это отличная компания для субботнего вечера. Да, два человека — это компания, а одному лучше пить пиво дома, перед телевизором. Так дешевле, приятнее и никто не заставит тебя смотреть унылое состязание регбистов вместо «Гудзонского ястреба», «Полицейского из Беверли-Хиллз», «Бриллиантовой руки» или еще какого-нибудь уютного старья, под которое так хорошо пьется пиво.

«А чего, собственно, расстраиваться? — спросил себя Моршанцев, идя по подземному переходу: — Сейчас пороюсь в книжках, а потом… потом можно будет сходить куда-нибудь… Да хотя бы на выставку старых плакатов в Пушкинском музее…»

Объявление о выставке попалось Моршанцеву на глаза вчера, во время вечернего сидения в «Фейсбуке». Зацепился за название «Мир без фотошопа», прочел информацию на сайте музея и подумал, что от нечего делать можно и поглазеть. А сейчас как раз тот случай, когда делать нечего. Домой возвращаться не хочется, набиваться к кому-то в гости как-то неприлично, визит к родителям запланирован на завтра… Нет, решительно сама судьба рекомендует познакомиться поближе с плакатами и постерами первой половины двадцатого века. Это даже интересней, чем посиделки с приятелями, которые проходят по раз и навсегда установившемуся церемониалу. Сначала женатые станут подшучивать над холостыми, потом — холостые над женатыми. Затем поочередно пожалуются на жизнь «представители», то есть те, кто ушел в торговлю медикаментами, и «лекари» — те, кто лечит. Затем Борька Линьков скажет свое любимое: «Зачем умирающему нужны деньги?» — и все поохают над тем, какие циники эти онкологи. Затем все по кругу похвастаются последними достижениями, уже известными по телефонным разговорам, и поделятся планами на будущее (знаем мы эти планы). Под конец Вите позвонит жена, и он будет смущенно бубнить в трубку: «Ну что ты, Чижик, я только две кружечки пива… Конечно, под закуску… Да мы уже заканчиваем… Куплю, не забуду…» Тоска зеленая, если разобраться, потому что все наперед известно. Плакаты, по крайней мере, привлекают своей новизной, то есть — стариной, ну, короче говоря, выставка плакатов — это самое то, то что надо. Если бы подобной выставки не существовало, то ее надо было бы срочно придумать!

Не купив ничего в «Медицинской книге» (привычка читать «с экрана» постепенно превращала посещения книжных магазинов из привычки в традицию), Моршанцев вышел на улицу и невольно залюбовался молодой женщиной, стоявшей прямо напротив входа. Задрав на верхнюю перекладину барьера длинную ногу, женщина шнуровала ботинок, не забывая поглядывать по сторонам — явно ждала кого-то. Модная короткая стрижка, «беспорядок» которой достигается путем долгой укладки, длинное, чуть ли не до земли, светло-коричневое кожаное пальто (или это был утепленный плащ?), быстрые движения рук. Закончив свое дело, женщина распрямилась, Моршанцев получше рассмотрел ее лицо и понял, что женщине не около тридцати лет, как ему показалось вначале, а хорошо за пятьдесят. Мысленно поставив незнакомке зачет за внешний вид, Моршанцев спустился в переход.

День был теплым, совсем не январским, а, скорее, мартовским. Слабый, легчайший морозец и солнце, тот самый вариант чудесного зимнего дня, описанного Пушкиным, только без предшествовавшей накануне вьюги. Соблазн прогуляться до выставки пешком был велик, но Моршанцев все же решил поехать на метро. Прогулка — дело хорошее, но лавировать между сугробами и машинами, припаркованными на тротуарах, не хотелось.