жены, выходящей из большого зала для совещаний, а затем накатила волна памяти о запахе смеси вонючего пота множества мужчин, почему-то исходящем от Тейе в том же зале. Усилием воли, пряча внезапно заклокотавшую в груди гремучую смесь сомнения, ревности, обиды, ярости и растерянности, Санахт все же нашел в себе силы улыбнуться и доверительно склониться к уху второй жены:
— Эта дочь гиены по моему приказу теперь готовится к отъезду на южную границу Тукана. Так будет со всяким, кто решится помешать нашему счастью. И пусть она благодарит всех богов, что может уехать, а не упала случайно с прогулочной галеры в Геон к крокодилам.
Император чуть коснулся губами щеки Тейе, совершенно непроизвольно стараясь не дышать при этом, одним махом опустошил полный кубок крепкого димашского, а потом, посмотрев в сад, пьяно-поощрительно несколько раз хлопнул в ладоши, одобряя выступление четырех ближайших жонглеров, перебрасывающих друг другу горящие факелы. Пир продолжался.
Спустя некоторое время, Амен, внимательно осмотрев веселящихся гостей, сделал знак кому-то невидимому среди ближайших деревьев, тут же вся музыка смолкла, а на площадку перед столом Императора выбежали восемь девушек. Как только они встали в круг, четыре барабана гулко, словно четверо мужчин от едва сдерживаемой страсти, вздохнули, и девушки в шутливом испуге начали пятиться от этого вздоха. К барабанам присоединились четыре бубна и движения юных танцовщиц ускорились. Смуглые животы, широкие бедра, делали одинаковые, змееподобные движения, а руки с браслетами, на которых были надеты маленькие серебряные колокольчики, казалось, то кого-то нежно обнимают, то в страхе отталкивают. Гостям танец явно понравился, так как раздались восхищенные крики и даже свист некоторых мужчин. Санахт тоже три раза лениво хлопнул в ладоши, снял с левой руки два золотых браслета и бросил их к ногам танцовщиц. Это означало не только то, что танец пришелся Владыке по душе, но и то, что танцовщицы теперь будут принадлежать Императору.
Как только взволнованные и обрадованные девушки под одобрительные крики зрителей покинули площадку, Амен повернулся к Марте и Яру, которые возлежали за соседним столом для особо почетных гостей, и с улыбкой, приглашающе указал на площадку, на которой только что плясали рабыни из Димашка.
Яр улыбнулся в ответ, поднял стоящий у его ног небольшой деревянный футляр, прошел на середину площадки, а Марта, сегодня укутанная с ног до головы в несколько цветных покрывал, уселась у его ног.
Спутник Марты, полуприкрыв глаза, опустив голову, несколько мгновений задумчиво рассматривал деревянное изделие. Потом нежно коснулся его пальцами, как касаются кожи любимой женщины, и осторожно открыл. В футляре лежал неведомый присутствующим музыкальный инструмент напоминающий небель. Но только напоминающий. Этот инструмент отличался от небеля, как жена Императора рознится от пастушки с вымазанными навозом икрами ног. Вполовину короче, с корпусом изящно-округлой формы, из золотистого, блестящего дерева, неуловимо напоминающим женщину в пору расцвета. Длинная дощечка грифа, из чёрного эбенового дерева прикрепленная в центре неведомого инструмента плавно переходила в изящную фигуру похожую на женскую ступню в туфельке. А от подгрифка к ней были натянуты четыре струны разной толщины. Яр, все также с полуприкрытыми глазами, осторожно провел по струнам пальцами, и инструмент ответил мелодичным звуком. Спутник Марты лукаво улыбнулся, решительно отсоединил две струны, оставив самую толстую и другую — чуть тоньше. Затем достал из того же футляра тонкую деревянную трость, у которой между головкой и колодкой были натянуты волосы из хвоста зебры, приложил неведомый музыкальный инструмент к подбородку и провел волосами трости по одной из струн. В притихшем, заинтересованном саду неожиданно раздался мягкий, матовый тембр мужского голоса изданного инструментом. И голоса явно влюбленного.
Марта, сидящая у ног Яра в позе лотоса, тоже лукаво улыбнулась, осторожно поднесла к губам двойную флейту, и в саду раздался еще один голос. Но теперь женский. Чуть испуганный, сомневающийся и обволакивающе притягательный. И тоже влюбленный. Два голоса, мужской и женский, переплетаясь, начали шепотом разговаривать между собой. Среди наступившей полной тишины мужской голос, мягко на чем-то настаивал, а женский смущенно отказывался. Но отказывался так, что его «нет» флейта в руках Марты выводила как «может быть»…
Яр взмахнул тростью, и мужской голос стал настойчивее. Флейта еще несколько раз произнесла «может быть», а потом вздохнула и смущенно произнесла «да»… В саду раздалось многоголосое, изумленное «Ах!!!» Перед зрителями разворачивалась несомненно любовная, чувственная сцена. Неведомый музыкальный инструмент в руках фенешийца и флейта в устах его спутницы, на глазах у гостей Повелителя творили невозможное. Они звуками рисовали картину соития двух влюбленных. Но если первые движения и позы этих двух воображаемых любовников были скромны и целомудренны, то с каждым следующим движением трости, порхающей над инструментом фенешийца, и с каждым новым звуком издаваемым флейтой, позы и движения становились все более раскованными и вызывающими. Из-под красивой страсти между мужчиной и женщиной начала незаметно проступать похоть самца и самки хезуров.
Так неприметно меняется белоснежное полотно, превращаясь в грязную, вонючую тряпку, если его постоянно не стирать в звонкой, проточной воде. Так пирушка старых друзей, после непомерных возлияний крепким вином, перерастает в поножовщину остервенело воющих тварей, потерявших все человеческое, со сладострастием режущих друг другу глотки и выкалывающих глаза товарищу, с которым вместе росли и делили последнюю краюху хлеба. Эта музыка развращала, неуловимо и беспощадно, как убеленный сединами мерзавец развращает невинного ребенка. Нет, присутствующие на пиру, конечно, были далеко не детьми и знали толк в телесных удовольствиях. Но для тех, кто эту музыку творил, они в своих желаниях действительно были безобидными детьми. Младенцами в своих желаниях. Чарующая музыка исподволь стирала из сознания ей внимающих гостей Императора нравственность и мораль. Она стирала грань между «можно» и «нельзя», оставляя только одно — «хочу сейчас и немедленно»…
Еще несколько взмахов тростью, зажатой в правой руке, и пальцы левой руки Яра паучьими лапами, нечеловечески изгибаясь, порхая над струной, стали творить уже не прикрытую музыкальную волшбу животной похоти самца к самке. Серебристые, длинные волосы фенешийца распустились, он полностью ушел в себя, закрыв глаза, создавая магию отвратных звуков. Также с закрытыми глазами, уйдя в какой-то транс, творила такую же магию флейтой его спутница. Но это была магия женского желания. Нет, не того естественного, освященного богами желания, когда женщина хочет зачать ребенка и поэтому отдается выбранному ею мужчине. А темного, звериного вожделения человеческой самки жаждущей получить наслаждение. Желание нимфоманки. Шлюхи, ушедшей в шлюхи не ради заработка для своих голодных детей, а ради удовольствия.
И эта сверхчеловеческая музыка сделала свое дело. Она приняла в свои объятия Императора,