я краснею и начинаю робеть. Мои движения перестают быть такими уверенными, я просто выполняю механические действия, перестав в полной мере наслаждаться процессом.
— Белочка, сделай как до этого, — хрипит Миша. — Лизни его.
Не выпуская член изо рта, я легонько качаю головой. Могу себе представить, как это смотрится с его ракурса. Черт, да я, наверное, выгляжу как те разведчики в стане врага. Лежу тут, пялюсь из засады глазами размером с линзы бинокля. Щеки покрываются новым слоем краски, и я двигаю губами еще медленнее. Челюсти сводит от напряжения, губы превращаются в тонкий ободок. Теперь Миша приподнимается выше и хмурится.
— Маленькая, что случилось?
Я наконец поднимаю голову.
— Не могу, когда ты на меня так смотришь.
— Блядь, — выдыхает Миша, падая на подушки. — Ну как «так», Уль?
Он раздражен, хотя я тоже, знаете ли, недовольна.
— Я некрасиво смотрюсь с твоего ракурса, не глазей на меня.
Вместо того, чтобы злиться, Миша начинает тихонько смеяться и стонать, как будто устал. А, может, так и есть. Меня не каждый выдержит. И это еще одна из причин, почему я поставила крест на отношениях. Они меня не понимают. В смысле мужчины. Кому-то кажется, что я капризная. Для кого-то я требовательная. Кто-то просто считает чокнутой. И только Миша все перечисленное или нивелирует, или считает забавным. Наверное, он просто такой же странный, как и я.
Миша снова приподнимает голову и гладит ладонями мои щеки.
— Мой член у тебя во рту — это самое эротичное зрелище за всю мою жизнь. Самое горячее. Уль, я не могу не смотреть. Я готов взорваться, глядя на то, как твои губы скользят по стволу.
— Мне неловко. — Снова краснею.
— Маленькая, в постели не должно быть неловко. Если бы мне не нравилось, я бы не смотрел. Улечка, прошу тебя, сделай это, а?
Миша красноречиво указывает взглядом на член, который я все еще держу в руке и по инерции глажу. И я решаю, что ну и черт с ним! Сказал нравится — пусть любуется! В конце концов, какая у меня есть причина не верить его словам? Периодически дергающийся в моей руке член подтверждает слова Миши. И я решаю продолжить ласкать его. Опускаюсь на него ртом и слышу тихий грудной рык в исполнении Миши. Ну все. Этого подтверждения достаточно. Я смелею. Кружу языком по головке, задевая уздечку, всасываю его в рот, втягивая щеки. И бесконечно долго опускаю и поднимаю голову, обнимая ствол губами. Ох, и долго же он держится, у меня уже челюсти сводит. Но я терпеливо корплю над ним, потому что это такой кайф — понимать, какое удовольствие ты приносишь любимому мужчине… Стоп! Это я сейчас сказала «любимому»? О, нет! забудьте. Сотрите это слово из своей памяти. Симпатичному мне мужчине. Красивому. Соблазнительному и сексуальному, да.
В какой-то момент Миша берет инициативу в свои руки. Обхватывает мою голову руками и начинает встречать мои губы своими бедрами, вколачиваясь в быстром ритме. Мне остается только покорно держать рот открытым и пытаться дышать через нос, чтобы не задохнуться. Миша замирает на миг, а потом выстреливает теплой жидкостью мне на язык. Его рука быстро двигается по члену, пока он выжимает остатки своего удовольствия. И мне бы возмутиться, мол, глотать я не соглашалась, но не буду. Мне нравится, что он настолько потерял контроль, что даже забыл предупредить меня о том, что собирается кончить. Да и что предупреждать, когда я и так губами и языком чувствовала, насколько сильно напрягся член, как натянулась кожа. Слышала тяжелое хриплое дыхание с приглушенными стонами.
— Прости, — шепчет Миша, помогая мне заползти на него и улечься на быстро вздымающейся груди. Он запускает пальцы в мои волосы и перебирает их, как делает часто после секса. — Мне надо было, наверное, предупредить.
— Ты прямо читаешь мои мысли, — хмыкаю беззлобно.
— В следующий раз предупрежу.
Я поднимаю голову и смотрю на него с лукавой улыбкой.
— То есть, ты думаешь, что будет еще следующий раз? Однако твоя самоуверенность просто поражает.
— Будет-будет, — отвечает он, прижимая меня ухом к своей груди. Я слушаю ритм его колотящегося сердца и то, как вибрирует в его груди низкий голос. Просто музыка для моих ушей. — У нас впереди еще четыре дня, когда тебя нельзя трогать там, где я хочу потрогать больше всего.
— Говори правду, Лавров. Не потрогать ты хочешь, а потыкать.
Миша смеется.
— И потыкать тоже. Уль?
— М?
— Даже в душе, что ли, нельзя?
— Тебе минета мало, вот скажи мне?
— Нет, мне достаточно. Но я себя как-то паршиво чувствую от того, что ты не получила свою дозу удовольствия.
— Если я сейчас скажу, что твое удовольствие — это и мое удовольствие? Это слишком пошло прозвучит?
— Немного лукаво, потому что все равно это не то же самое.
Мы смолкаем ненадолго. Наши пальцы выводят замысловатые узоры на коже друг друга. Говорить совсем не хочется. И даже вопрос Миши насчет душа как будто не требует ответа. Никогда не задумывалась о том, можно ли в душе, каждый раз критические дни просто служили препятствием для занятий сексом, альтернативы я никогда не рассматривала.
— Уль, не фамильярничай, пожалуйста, — совершенно невпопад выдает Миша.
— Что? — спрашиваю со смехом, поднимая голову.
— Ты назвала меня по фамилии. Мне не нравится. Называй Мишей. Мишенькой еще можно.
— Еще как? — смеюсь я. — Медведем можно?
— Мишкой можно.
— А что с фамилией не так?
— С ней все так, просто когда ты обращаешься ко мне по фамилии, я думаю об армии, а не о любимой женщине.
— Миш, а в ту ночь, когда ты проснулся…
— Мне приснился кошмар, — быстро отвечает он.
— Поделишься?
— Нет.
— Почему?
— Потому что ужасы войны не для твоих нежных ушек, маленькая. Я не хочу, чтобы ты даже приблизительно знала, что там происходит.
— И часто у тебя случаются кошмары?
— За последний год впервые.
— Это я так плохо на тебя влияю?
— Думаю, причина не именно в тебе, а в том, что в моей жизни появился еще один дорогой мне человек.
— Я?
Упираюсь подбородком в Мишину грудь, а он, улыбнувшись, целует меня в нос.
— Ты, конечно. Организм сразу переходит в состояние боевой готовности, чтобы защитить тебя. Нервная система перестает работать в обычном режиме, снова включаясь на полную мощность, чтобы не пропустить момент опасности.
— А он есть?
— А ты это подсознанию объясни, что я уже долгое время живу в мирной обстановке. Это пройдет, Уль.
— Это не впервые, да?
— Не впервые. Но теперь я научился этот процесс