Под скрип цепей подъемного моста, необстреливаемой во время осады второй воротной башни, я вместе с телохранителями въехал в замок — монастырь Дюнамюнде. И без того серый и мрачный замок, после штурма выглядел особенно зловеще, осколки камней, застывшие на морозе лужи крови, действовали угнетающе. Но в отличие от меня, Вяземский полк не унывал, активно конвертируя винные запасы из монастырских подвалов в свои желудки. Смущённый поведением своих ратников полковник Белослав лишь краснел, да разводил руками, дескать дорвались до хмельного, что теперь с них возьмёшь!?
— Не усмотрел государь, — винился он, — в подвале поначалу бой был, а потом как то так получилось …
— Ладно! — я лишь махнул рукой, — Ригу и без вас возьмём. Силы немцев нам известны. Оставишь в Дюнамюнде роту, а с остальными батальонами двинешь на запад с целью овладеть замками Гольдинген, Пильтен, Винда, Дурбен. Встретимся с тобой на Немане, для совместного похода против прусского племени скалвов, граничащих с Тевтонским орденом. Но об этом мы ещё отдельно поговорим, а пока отдыхайте, ждите вестей с Риги!
Прямо на глазах рижского епископа Николауса свершилось маленькое чудо. Русские войска разделились! Часть войск направилась в сторону Дюнамюнде. У рыцарей тоже враз улучшилось настроение, они принялись громко гоготать, что — то весело обсуждая. Но радость рижан продлилась недолго. Первыми загрохотали хоть короткоствольные, но очень смертоносные пушки. Как докладывали лазутчики, русские, эти орудия, с обрезанными стволами, называли «мортиры». Это странное и одновременно страшное название, как думал епископ, происходит от русского слова «мор», но и для немецкого слуха, такое название вызывало не самые приятные ассоциации (нем. morder — убийца, mortalitat — смертность).
Калённые двухпудовые ядра и фитильные бомбы этих «мортир» легко преодолев крепостную стену, принялись крушить и поджигать город, сея вокруг смерть, панику и удушливый дым пожарищ. То там, то здесь раздавался страшный грохот. Ядра проламывали черепичные кровли, а бомбы, начинённые какой — то гадостью, поджигали всё вокруг. В небо то там, то здесь, вздымались столбы чёрного, чадящего дыма.
— Русские, наверное, хотят нас всех здесь сжечь! Потому — то они по воротам и не стреляют! — высказал догадку бежавший в Ригу епископ Дорпата Герман фон Буксгевден, в ответ Николаус лишь недоумённо пожал плечами.
Так продолжалось несколько часов, показавшимися горожанам вечностью. Раскалённые ядра русских «мортир» с ужасающим, леденящим душу рёвом, словно птицы, пролетали над головами и парапетом стены, плавно пикирую на дома, хозпостройки и церкви. Всполошённые бюргеры начали подбегать к стенам и башням с истерическими воплями, требуя сдачи города.
— Откройте вы им ворота, иначе мы все здесь заживо сгорим! — со слезами на глазах, высоко задрав простоволосые головы, с надрывом в голосе кричали немецкие фрау.
Стоящие на парапете бойцы, ни слова не говоря, со смущением поглядывали на своих командиров — рыцарей. А те, в свою очередь, стояли истуканами, застывшими в оцепенении. Лишь их губы жили отдельной жизнью — нервно подёргиваясь — рыцари читали про себя молитвы.
А чугунные шары, как ни в чём не бывало, продолжали падать на город. У крепостных стен скапливалось всё больше народа — именно здесь образовалось самое безопасное место во всей Риге, целиком затянутой дымом пожарищ.
Вдруг русские «мортиры» замолчали. Сразу установилась пугающая тишина, заполненная только треском пожарищ, да стонами раненных и обожжённых. Прошёл целый час, но робкие надежды горожан, на то, что русские выдохлись, не оправдались. Пушкари, охладив и хорошо прочистив свои «адские органы», дополнительно включив в «концерт» длинноствольные орудия, обрушили все свои сатанинские силы на участок стены с башенными воротами. Даже «мортиры», ещё круче задрав в небо свои морды, стали бомбардировать саму крепостную стену и приграничные с ней участки.
Епископ Николаус чуть не упал, когда с неимоверной мощью пушечный снаряд вдарил в башню, выбив из неё целый фонтан кирпичных обломков, всё вокруг окутав пылью и землёй. А прямо за его спиной, в толпу сжавшихся у стены бюргеров, с шипением упала выпущенная мортирой бомба. Люди вначале шарахнулись от бомбы в разные стороны, но далеко никто не смог уйти. Исходя дымом, как волчок, закрутившись в толпе, она через пару мгновений рванула. Послышались истошные крики раненых и контуженых. В это же самое время, пушечное ядро разворотило башенную кровлю, осыпав всех черепичными осколками. От рухнувшей прямо на голову кровли епископ потерял сознание.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Очнулся отец Николаус уже в замке, сразу же приказав ухаживающим за ним служкам, немедленно ехать к штурмуемому участку стены.
Зрению епископа вскоре открылась совсем безрадостная картина. В трёх местах зияли огромные проломы, густо замешанные обломками, вперемешку с трупами немецких кнехтов и рыцарей. Епископ не сразу сообразил, что он обильно потеет, было жарко как летом, буквально отовсюду вырывались языки пламени. Дома и постройки значительной части города превратились в пепелища. Улицы повсеместно перегораживали обгорелые балки, а под ногами хрустела битая черепица.
— Вот он какой, Апокалипсис! — пронеслось в голове епископа.
Через проломы он разглядел русские, плотно сбитые колонны, дружно перешедшие в наступление. Рыцари, вместе с кнехтами, укрывшись щитами, прятались за завалами. Прокашлявшись от забившего лёгкие дыма, епископ прокричал.
— Готовьтесь, братья! Как только русские покажутся в завалах, мы их тут же встретим! Атакуем все разом по сигналу трубача!
Воины, в ответ на слова епископа, отозвались как — то невнятно, вразнобой, смешивая свои слова с надсадным кашлем. Вскоре все отчётливо услышали звуки русских барабанов, а также со стороны русских послышались выкрики на немецком, с ужасающим акцентом «Ханды хох!»
Но сдаваться, на виду у своих собратьев, никто не решался. На атакуемых участках скопилось достаточно много немцев — их сняли с других, более спокойных участков стены.
Приблизившаяся вплотную русская колонна резко, по сигналу, остановилась. Из её глубин вынырнули осадные лестницы, их тащили чухонцы — добровольцы, укрывшись щитами. Защёлкали немецкие арбалеты, несколько латышей свалилось с насыпи. Но оставшиеся продолжали упорно забираться на вершину завалов, таких было куда больше, чем свергнувшихся подкошенными вниз.
По команде немцы быстро построились, готовясь принять на лезвия своих клинков взобравшихся на насыпь, неуклюже расшатывающихся ополченцев. Но латыши и не думали кидаться на немцев, они стали быстро уступать захваченный плацдарм хорошо бронированным русским пехотинцам. Затем русские преподнесли очередной неприятный сюрприз. Неожиданно для всех, в немецкий строй полетели зажжённые фитильные ручные бомбы. А вслед за ними понеслись частые залпы дробью из русских ручных пушек, прозываемых «ружами». Епископ, со стороны наблюдая за всем этим, лишь горестно вздохнул.
Орденские воины, посечённые дробью и осколками, оглушённые взрывами, густо валились наземь, как скошенные снопы травы. И тут же на них, ошарашенных, ещё не успевших опомниться, навалились, посыпавшаяся вниз, как горох, русская панцирная пехота. Спрыгнувшие с завалов вниз русские пехотинцы, сходу очищая от противника пространство вокруг себя, принялись быстро выстраиваться в шеренги. А далее они, неумолимо сминая всё на своём пути, двинулись вперёд. Щедро сея смерть, рубя и накалывая на бердыши растерявшегося противника, эта лавина погребала под собой всё и вся, оставляя следом лишь кровавые, изломанные ошмётки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Епископ, направляясь в главную цитадель, уже отчётливо понимал всю бесполезность дальнейшего сопротивления. Запёршись в замке, он лишь желал подороже обменять русским Ригу на свою свободу. В замок безостановочно вкатывались громыхающие телеги с пожитками, вбегали женщины с узлами, громко плакали маленькие дети. Детей бесцеремонно тащили за руки такие же зарёванные, чёрные от сажи мамаши. Только и слышалось со всех сторон «Русские в городе! Спасайтесь! Все в замок!» И действительно! Вдали, вдоль улиц, к в миг опустевшей площади быстро пробирались ненавистные жёлтые сюрко с чёрными крестами.