с Леоном и возлагать на него или его семью опеку над Камиллой и Нитой.
Таким образом семья Руала Амундсена распалась. Ей теперь не хватало ответственных мужчин, таких как Хокон Хаммер и Леон Амундсен, и таких заботливых женщин, как Алина Амундсен и Адельхайда Хаммер. Элиза Вистинг оставалась единственной, кто мог – и кому было разрешено – присматривать за девочками. Осенью 1924 года она взяла их на свое попечение и отвезла на несколько месяцев к себе в Хортен. Должно быть, ее дом оказался гостеприимным и приветливым местом, «таким свободным и немного диким, без каких-либо забот; мы надеялись, что это продлится подольше», – так позднее написала Камилла в своем письме[179].
Амундсен повидался с девочками перед их отъездом в Хортен 20 сентября 1924 года. Это был последний день, который он провел с Нитой и Камиллой в Норвегии. Амундсен знал об этом, а девочки, вероятно, нет. Он решил отправить их на Чукотку, как только все организационные вопросы по их возвращению будут решены. Надежды, которые выразила Камилла в письме о жизни в Хортене, указывают на то, что в тот сентябрьский день он не сообщил девочкам о планах их возвращения на родину[180].
Когда, спустя два с половиной месяца, Ниту и Камиллу отправили из Норвегии, сам Амундсен уже уехал в Восточную Америку с лекционным туром. Кто-то должен был организовать их возвращение. Поскольку с Леоном он не общался, то обратился к другому брату – Густаву. Тот не обладал организаторским талантом, и за его плечами была довольно переменчивая жизнь. Но для Руала самым важным было, чтобы Густав объединился с ним против Леона и занял его место. Первоначально отъезд Камиллы и Ниты намечался на весну, так как зимние месяцы – неблагоприятное время для пересечения Атлантики, и Густаву было сложно организовать поездку, потому что некому было сопровождать девочек.
Причина, по которой им все равно пришлось ехать зимой, неизвестна. Камилла и Нита покинули Норвегию 4 декабря 1924 года. В коротких газетных заметках сообщалось, что девочки сели на корабль, направлявшийся сначала в Антверпен, а затем через Панамский канал – в Сан-Франциско. Они отправились без попутчика на грузовом судне, и Амундсен назвал это в письме «приемлемым переездом»[181].
В тот день, когда девочки уезжали в Хортен, он предоставил общественности объяснение в интервью журналисту газеты Tidens Tegn, одной из немногих, сочувствовавших Амундсену. Репортер прибыл в Ураниенборг на корабле, совершавшем рейсы из Кристиании в Буннефьорд. В репортаже журналист писал, что скоро настанет темное время года, а через несколько недель листья с деревьев совсем облетят. И это подавленное настроение подкрепляло образ потрепанного жизнью, но стойкого мужчины. «…Мне так одиноко», – звучала первая фраза. В интервью Амундсен предстал человеком, испытывающим чувство долга перед участниками следующей экспедиции. Он попытался объяснить решение отослать Ниту и Камиллу, называя переселение представителей коренного населения в Норвегию человеческим экспериментом:
«Это тоже был эксперимент. Видите ли, люди в Номе и на других окраинных территориях не признают, что эскимосы способны к развитию. Бытует мнение, что их можно поднять только до определенного уровня, и не больше. Это ошибка, никто никогда не делал честной попытки, никогда не принимал эскимосов и не давал им понять, что они равные нам люди – существа того же происхождения и с той же судьбой, что и обожествленные белые люди».
Желание поэкспериментировать с людьми сегодня может показаться довольно спорным, но формулировки Амундсена в интервью Tidens Tegn были прогрессивными для своего времени. В тот период вопрос о способностях аборигенов вызывал острые дискуссии. Было широко распространено мнение о том, что у них более ограниченный потенциал развития, чем у западных людей[182]. Такие мысли, в частности, высказывал ученый, участвовавший в экспедиции на «Мод», Харальд Ульрик Свердруп. В отличие от Амундсена, он считал, что чукчи больше приспособлены к выживанию в сибирской природе, нежели к абстрактным занятиям.
В Норвегии и других западных странах в период между двумя мировыми войнами также велись дискуссии об отношении общества к так называемым неполноценным детям. Некоторые связывали недостаток способностей у детей с их наследственностью. Это нашло отражение в чисто расистских взглядах – «нежелании поддерживать так много низшего человеческого материала социальной заботой о детях и распространять его убожество в ущерб нашей расе», как сказал один из участников норвежских дебатов в 1932 году[183]. Другие занимали промежуточную позицию, при которой детей чужой этнической принадлежности подозревали в неполноценности, но в то же время стремились максимально использовать их потенциал. Обсуждение затронуло тему переселения коренных народов на Запад. Этот вопрос интересовал Амундсена с тех пор, как он начал брать инуитов на борт во время экспедиции по Северо-Западному проходу. Уже тогда Амундсен описал планы по включению Маниратчи в эксперимент. Высокие отзывы Амундсена о школьных достижениях девочек – не просто комплимент. Тот факт, что они были лучшими в классе, подтвердил гипотезу, лежащую в основе его эксперимента, и оправдал его многолетнюю увлеченность переселением представителей коренных народов. Когда результат опыта получен, его завершают.
Биографы Амундсена объясняли решение вернуть девочек не только идеей эксперимента, ведь он действительно привязался к ним и испытывал отеческие чувства[184]. Рассуждения Амундсена о переселении были удобным аргументом, потому что другие причины – тяжелое экономическое положение из-за банкротства и фактический распад его семьи и круга его помощников – трудно было обнародовать.
В течение многих лет Амундсен зависел от других людей, управляющих как его экспедиционными, так и личными делами. Кто-то присматривал за Ураниенборгом и девочками, пока Амундсен отсутствовал большую часть времени. После разорения ни Леон с женой, ни пара Хаммеров не могли помочь. Можно было бы, конечно, нанять кого-нибудь, но банкротство ограничило его финансовую свободу действий. Попечители жестко контролировали все расходы. Амундсен решил сократить все, что не касалось планируемых воздушных экспедиций. До этого момента он оплачивал пребывание девочек – и в Норвегии, и в Хиллерёде. В будущем он не мог пойти на такие траты, так как лишился поддержки самых важных для него людей. Через несколько лет после возвращения девочек он написал в письме, что ему пришлось отправить их обратно, потому что не мог позволить себе их содержание[185].
В интервью Tidens Tegn тем вечером в Ураниенборге Амундсен не видел смысла упоминать ни о жесткой экономии, ни о сети его помощников, распавшейся в результате конфликта. Вместо этого он принес общие извинения в сочетании с расплывчатыми объяснениями о том, как отличается жизнь на севере