Читать интересную книгу Светочи Чехии - Вера Крыжановская

На третий день, с зарей, на улицах Праги царили необычайные шум и движение. Можно было подумать, что население оставляет город.

С мрачным, озабоченным видом уезжали немецкие профессора и студенты, кто верхом, кто в экипажах; а кто просто шел пешком, за ними следом тянулись длинные вереницы ремесленников с женами и детьми, рассаженными на телегах и фургонах с поклажей. Это был настоящий «исход» более 5,000 лиц (некоторые хроники утверждают, что 20,000) покинули в этот день Прагу).[46]

Пораженная толпа молча взирала на уходящих; до этой минуты никто, в сущности, не верил в действительность немецкой угрозы. Боязнь за неизбежные денежные потери отравляла многим сладость победы, но надо отдать должную справедливость чехам, что они мужественно перенесли временные неудобства положения, считая национальный интерес наивысшим благом.

При первых же университетских выборах, по уходе немцев, Гус был избран ректором.

Казалось, что после столь великой победы, должен был бы водвориться мир; но борьба лишь переместилась на почву богословскую и возгорелась с прежним ожесточением.

Из зала университета спор сторонников Виклефа и реформы с партией церковной иерархии и папского абсолютизма, был вынесен в народ и поделил все население на два враждебных лагеря. Во дворце и в замках папства, равно, как в лавках и мастерских, в разговорах на улицах и проповедях, всюду обсуждались книги Виклефа и настоятельность преобразований церкви, в которой скандал достиг уже наивысшего предела — избранием в Пизе третьего папы, Александра V.

Если народная масса не вполне понимала схоластические тонкости учение английского философа; зато она отлично сознавала, что на стороне преобразований стояли отборные люди, известные не только своими доблестями, но и любовью к родине; тогда как их противники, — богатое и порочное духовенство, — были, по преимуществу, немцы, следовательно, исконные враги народа чешского.

Все эти распри и споры, все более и более обострявшиеся находили себе отклик в доме Вальдштейнов, который посещали не только Гус с Иеронимом, но и масса друзей, принадлежавших частью к духовенству, частью к университету.

Пока в политической и религиозной жизни Чехии назревал новый кризис, который неизбежно должен был привести страну к Гуситским войнам, в душевной жизни Ружены совершался процесс не менее сложный.

Первое время после свадьбы она чувствовала себя, как в чаду. Пылкая страсть молодого мужа сначала ее пугала: но затем она к ней привыкла, как к неизбежному злу, и довольно равнодушно терпела ее, развлекаясь обществом Иеронима. Частые посещения его поддерживали то неопределенное чувство, которое он давно уже ей внушал, но которое она вовсе не считала любовью, и если бы кто-нибудь высказал обратное предположение, то серьезно ее обидел бы. Ружена совершенно чистосердечно была уверена, что восторгается Иеронимом только потому, что он выделяется среди прочих мужчин своей красотой, умом и ученостью.

Мимолетную радость доставило ей письмо от Светомира, привезенное Жижкой, по возвращении из Польши.

Юноша писал, что кастелян краковский принял в нем участие и устроил его при дворе короля: он был доволен своим положением и ревностно изучал ратное дело.

Первые любовные похождение молодого графа неожиданно изменили душевное настроение Ружены. Вок всегда считал безупречную супружескую верность неразрешимой для себя задачей; кроме того, как ни был он влюблен в свою красавицу-жену, но скоро подметил ее холодность и, отчасти с досады, стал стесняться еще менее. Отлучки из дому делались все продолжительнее, и Ружена, от скуки чаще бывавшая при дворе, скоро узнала от какой-то сердобольной знакомой, что бесконечные дела и путешествия Вока, на самом деле, оказывались любовной интригой, которую он завел с двумя дамами зараз. Это открытие пробудило в сердце Ружены совершенно новые и неведомые чувства. Теперь она была женщиной, ее гордость была смертельно оскорблена сознанием, что ей изменяют ради распутниц, которые по красоте не могли с ней и соперничать.

Свое негодование и презрение Ружена, без всяких стеснений, излила на мужа; последовали бурные сцены, и Вок по необузданности своего характера, стал чуть не издеваться над женой, открыто участвуя в разных громких похождениях.

Несогласие между супругами стало явным и привлекло к Ружене многочисленных обожателей, которые рассчитывали воспользоваться неудовольствием ее на мужа, но были тотчас же спроважены: слава о неприступности молодой графини Вальдштейн разнеслась по городу и вошла в поговорку.

Благосклонно принимались лишь ухаживание Иеронима и то потому, что он никогда не переступал границ почтительной сдержанности; а между тем, Иероним серьезнее других влюбился в Ружену, привлекавшую его не только своей красотой, но и умом. Он не догадывался о том, какую роль играл в сердце и воображении молодой женщины, а рисковать потерей дружбы и уважения Ружены, из-за неосторожного и бесцельного признания в любви, ему не хотелось.

Настал июль 1410 г. Готовился новый акт религиозной распри, предлогом для которой служило якобы учение Виклефа, а, в сущности, борьба свободной человеческой воли против гнета римской церкви.

Ни один человек не может безнаказанно встать выше толпы, не вызвав зависти и ненависти окружающей его посредственности. Гус сделался жертвой этого закона, и копошившиеся вокруг него враги отыскали и привели в действие самое опасное и верное оружие, чтобы погубить его.

Покровительствуемый королевской четой, обожаемый народом, с незапятнанной славой, Гус казался неуязвимым; но против обвинения в ереси он был беззащитен. С этой-то именно стороны на него и было произведено нападение, и в рядах его злейших врагов оказалось много таких, которых он считал своими друзьями, — между прочим, Стефан Палеч и Станислав из Знойма.

Учение Виклефа было признано еретическим, и архиепископ предписал всем владельцам сочинений английского проповедника сносить книги во дворец архиепископский. Эта неразумная мера вызвала неудовольствие во всех сторонниках реформы и, разумеется, была бесповоротно осуждена в доме Вальдштейнов. Многократно пытался отец Иларий защищать авторитет епископский, но каждый раз встречал отпор со стороны Иеронима.

Даровитый, ученый Иероним, конечно, не стал бы унижать себя спором с таким невеждой, каким был отец Иларий; но, подметив однажды, что их пререкание забавляют Ружену, он изменил тактику и стал завлекать неуча-монаха в разные схоластические тонкости. Тупая голова Илария не в состоянии была отражать нападений его блестящего противника, а Иероним не выпускал его, пока тот не доходил до бешенства, к великому удовольствию молодой графини.

Но, с некоторых пор, Иларий сделался прямо нагл, и случилось это тогда именно, когда получилось известие, что преемником Александра на папском престоле был избран Балтазар Косса. Это возвышение близкого родственника привело графиню Яну в неописанную радость, а Иларий стал уже с нескрываемым презрением относиться к Гусу и его сторонникам.

16 июля Иероним и Гус должны были обедать у Вальдштейнов, но пришли несколько раньше, чтобы поговорить о делах. Хозяева и гости сидели и беседовали в комнате, выходившей на улицу, как вдруг удар колокола привлек их внимание. Зловещий, протяжный, словно погребальный перезвон раздался по всем церквам Праги.

— Что это значит? — вскакивая, спросил Иероним.

Вок бросился к окну и распахнул его. По улице сновали и собирались в кучки прохожие, но больше ничего не было видно.

— Надо пойти узнать, что случилось, — решили присутствовавшие и стали подвязывать мечи.

В эту минуту дверь отворилась и на пороге появился отец Иларий с раскрасневшимся, сияющим лицом и блестящими от удовольствие глазами.

— Не трудитесь ходить, панове! Я вам объясню, что случилось! Это — погребальный звон ереси, заражавшей доселе Прагу. В эту минуту проклятые книги Виклефа пылают на дворе архиепископском. Пусть и окаянная душа еретика также жарится в пекле!

Гус глухо вскрикнул, а Иероним сердито сказал:

— Ты лжешь, монах! Это невозможно!

— Ха, ха, ха! — засмеялся Иларий. — Потом вы сами убедитесь в истине. Теперь весь дворец архиепископский оцеплен стражей, и Збинек лично руководит этим аутодафэ, произведенным по повелению святейшого отца.

— Антихрист — он, твой святейший отец, вот что! Разбойник, купивший себе тиару. Как сметь сжигать философские сочинения, которых не понимает ни он, ни его духовенство!

— Святейший отец — антихрист? Разбойник? Он, который связывает и разрешает души на небе и на земле, — не смеет сжечь какие-то еретические книжонки? — дико зарычал Иларий.

— Да, антихрист! А связывает и развязывает он не души, а только кошельки, — ответил взбешенный Иероним.