закончилось.
А полковник далеко и не пошел. Он проводил русского дипломата и его переводчика взглядом, потом перешел проезжую часть и сел в машину на пассажирское сиденье.
– И это все, полковник? – спросила сидевшая за рулем Мирела.
– У него документ, подтверждающий дипломатическую неприкосновенность, – буркнул полковник. – Не знаю, как они так быстро сделали ему такой документ взамен утраченного паспорта, но там подписи и печать нашего МИДа. Если бы не история с этим Сергеевым, можно было бы сегодня разочек нарушить закон и потом извиниться. Но после истории в Тимишоаре, когда он лишился документов и оказался в камере отдела милиции с разбитой головой, а потом самостоятельно пробрался через всю страну в столицу, я бы не рискнул ввязываться в новый скандал, где опять будет фигурировать его фамилия.
– Надо придумать иной путь. Напрягите мозги, полковник. Что еще вам удалось выяснить?
– Когда сжигали трупы, вместе с одеялами и старыми матрацами, которыми их маскировали в машинах, нашли какой-то пакет. Он просто выпал из одного из матрацев, когда тот порвался.
– Где этот пакет, как он выглядел, кто еще видел, как он выпал из матраца?
– Видели сотрудники крематория, естественно, занимавшиеся кремацией трупов. Пакет выглядел обычно, как папка с бумагами. Все было плотно упаковано в полиэтиленовую пленку и обмотано упаковочной лентой. К сожалению, его забрал с собой генерал Макри, который руководил операцией по уничтожению останков демонстрантов. Я могу попробовать установить, кому генерал показывал этот пакет и где его распотрошили для ознакомления с содержимым. Это то, что вы ищете?
– Вы даже не представляете, полковник, в какую лужу мы с вами сели. Если пакетом займутся другие люди, да еще на официальном уровне, нам его уже не получить. Все, что я знаю о генерале Макри, это то, что он очень близок к клану Чаушеску. Если он поймет суть документов в папке, то понесет ее своему начальству в Секуритате или покажет президенту, который его генералом как раз и сделал. И который часто лично отдает ему приказы в обход главы спецслужбы. И постарайтесь понять, полковник, что здесь делает именно сейчас этот русский Сергеев. Именно в том районе, где находится крематорий. Значит, я была права насчет связи этих фактов.
С Георгиу Ганчиу Сергеев встретился в отеле на Страда Матей Басараб, где Половцев снял номер. Директор администрации кладбищ в пальто с меховой опушкой воротника и шапке пирожком выглядел как старый врач с бедной частной практикой. Пальто потертое, воротник побит молью, шапка потеряла форму. Не хватало в образе этого пожилого человека только бородки клинышком да пенсне. Но это, как потом подумал Сергеев, уже почему-то пришло на память из образа Антона Павловича Чехова. Нет, Ганчиу на Чехова не был похож, возможно, на кого-то из героев его рассказов, вот и появилась ассоциация.
Говорил он по-русски хорошо. Еще в молодости Ганчиу, как сын родителей-коммунистов, пострадавших от фашизма, учился на строителя в Москве, потом три года проработал по контракту в Советском Союзе на восстановлении разрушенных войной предприятий.
– Я понимаю вас, товарищи, вы, как дипломаты, как представители великой социалистической страны и нашего друга, не можете спокойно видеть то, что происходит сегодня в Румынии. Я все еще испытываю чувство стыда из-за участия Румынии во Второй мировой войне, из-за оккупации румынскими войсками части Советского Союза. А ведь ваша страна после войны все равно отнеслась к нам по-братски. Я знаю, что Советский Союз, содействуя экономическому развитию Румынии, отказался от значительной части компенсаций за нанесенный ему во время войны ущерб. И вот опять крушение идеалов, опять стыд! Ведь это поворот к Западу, этот явный отход от светлых идей социализма. Страшно, понимаете, страшно. В 39-м году мне было всего десять лет, и я помню, как режим Антонеску поддержал нацистов, помню немецких солдат, помню бомбежки…
– Перестаньте, Георгиу, – заговорил Половцев. – История не должна быть источником стыда, она должна быть уроком всем нам. Черпать надо не отрицательные эмоции, а извлекать положительное и применять его в своей дальнейшей деятельности на благо своей страны и мира между народами. Мы вот с Сергеем Васильевичем не испытываем ненависти к народам Румынии, Германии, Венгрии за то, что они воевали против нас в те годы. Народ не виноват, виноваты лидеры, всегда есть конкретные преступники и те, кто вольно или невольно пошел за ними. Главное, понимать, где зло, а где добро.
– Да-да, добро и зло, – вздохнул Ганчиу. – Добро или зло, когда своя же армия стреляет в свой народ? Так вот, вы хотели, чтобы я рассказал про тот пакет? Мы всю ночь присутствовали при сожжении трупов расстрелянных демонстрантов. Вы не понимаете, как это страшно. Хорошо еще, что тела не разворачивали и сжигали прямо в пластиковых мешках. Я, знаете ли, за свою жизнь повидал много трупов, но то, что мы делали, было жутковато. И ослушаться было страшно. Мне казалось, что одно слово против, и мое тело пойдет следом за ними в печь.
– Вас никто не обвинит, Георгиу, – подсказал Сергеев. – Вас заставили. И нет такого закона, чтобы жертвовать своей жизнью ради простого протеста. Вы же никого не убивали. И приказывали вам люди, облеченные государственной властью. Так в чем ваша вина? Если она и есть, то лежит она на других людях. Так расскажите нам, как вы обнаружили пакет.
– С телами привезли несколько старых рваных матрацев и одеял. Они пытались перестраховаться и замаскировали этим хламом тела, чтобы их не было видно, если кто случайно откроет дверь рефрижератора. Видимо, они взяли их в той же больнице, в морге которой тела и лежали до отправки сюда. Когда рабочий взял два матраца, чтобы бросить их к печи, старая ткань порвалась и содержимое вывалилось наружу. Вместе с ватой выпал и пакет. Я не подходил, я остался на месте, а генерал Макри и Замфиру подошли и присели перед ним. Они посовещались. Директор крематория предложил пакет сжечь. Мало ли, как он сказал, может, это имеет отношение к расстрелу или к личным вещам кого-то из убитых. Но генерал сказал, что заберет пакет с собой, и строго приказал всем молчать о находке. Вот и все.
– Все, больше о пакете вы не слышали и ни с кем о нем разговора не было?
– Нет. Я сразу хотел пойти вам позвонить, Александр, но боялся, что… но потом все же решился и попросил у Замфиру разрешения отлучиться. Я формально ему не подчинен, мы были в этом деле равны, я вообще непонятно зачем был приглашен, но я