Альбо про битву на Черехе, где к Всеславу переметнулся новогородский боярин Басюра, а плесковичи, дождав, когда наместник Буян Ядрейкович уйдёт на помощь к князю Мстиславу, подняли в городе диковечье и стали на сторону Полоцка?
Альбо про то, как разбитый Мстислав Изяславич не смог даже и к Новгороду пробиться — все дороги были перехвачены восставшими кривичами и Всеславлими конными дозорами, и пришлось бежать к Смоленску?
А уж про то, что Новгород спелым яблоком сам упал в руки Всеслава, про то, небось, великий князь и сам уже знает?
Изяслав слушал, постепенно мрачнея ликом, а рука, сжатая в кулак, комкала узорную бранную скатерть. Опрокинулся серебряный кубок, вино разлилось кроваво-красной лужей, безнадёжно портя выбеленный лён, упал на пол и воткнулся в натёртые воском доски нож, а великий князь впился взглядом в гонца, словно требуя — говори! говори!
Наконец, вестоноша смолк, и Изяслав опустил голову. Увидел сотворённое на скатерти безлепие, брезгливо отряхнул руки от вина, повёл бровью и долго с отвращением смотрел, как холоп убирает со стола испорченную скатерть, словно это сейчас было самым важным делом. Снова поворотился к гонцу.
— Где сейчас Мстислав?
— Князь Мстислав Изяславич сейчас в Смоленске. Хотя, может, и выехал уже. В Киев.
— И то добро, — пробурчал Изяслав себе под нос, так, чтобы вестоноша не слышал.
— Мы, великий княже, как до Смоленска добрались, так он меня к тебе и послал, — частил гонец.
Князь молчал. Дождался, пока холоп постелет новую скатерть и поставит новые чаши — из травлёного капа. Налил полную чашу, кивнул гонцу — пей, мол. Дождался, пока вестоноша выпьет, кивком отпустил его отдыхать — уж что-что, а отдых гонец заслужил.
Дверь затворилась за гонцом, чуть скрипнув, а князь уронил голову на скрещённые на столе руки. Застонал, перекатывая голову по кулакам.
Десять лет!
Всего десять лет выдалось ему прокняжить спокойно!
Альбо же — целых десять лет?
Изяслав невольно вспомнил, как начиналось отцово княжение — война со Святополком, потом с Брячиславом и Мстиславом Удалым… И только потом — мир и спокойствие на четверть века.
У него — наоборот.
Великий князь почувствовал, как в его душу вновь закрадывается страх — тот же, что бросил его в своё время против Ростислава, нарушителя порядка.
Закона.
Страх этот после смерти Ростислава потишел, почти исчез, а Всеслав… что может этот полудикарь, этот язычник, прицепившийся к своему столу на далёкой лесной окраине?
Забыл ты, княже Изяслав, что Ростислав тоже долго по окраинам скитался!
И ещё одно забыл ты, Изяславе Ярославич — то что Всеслав и впрямь язычник! И то, что большинство людей на Руси пока что — тоже язычники!
И в этом сила Всеславля!
И потому Всеслав — втрое, впятеро, вдесятеро опаснее Ростислава! Стократ опаснее!
Великий князь выпрямился, ударил по столу кулаком, отгоняя страх.
Нет!
Нет, княже Всеслав, не будет твой сегодня верх!
Оборотень!
Тука глядел на великого князя чуть вприщур, понимающе.
— Ты понял, Тука? — князь поднял на дружинного старшого тяжёлый взгляд.
— Понял, княже Изяслав, — с чуть заметным чужеземным выговором ответил Тука. Чудин этот служил великому князю ещё с новогородских времён, сумел и в старшие дружинные выбиться. — Чего прикажешь?
— Во-первых совета у тебя хочу спросить, Тука.
Чудин прищурился, глянул на великого князя — в глазах блеснуло что-то свирепое.
— Конечно, и Всеслава Брячиславича и всю землю полоцкую за такое наказать стоит, — жёстко и с расстановкой произнёс Тука. — Да тут и не только в наказании дело… не остановится Всеслав на достигнутом.
Голос чудина звучал как-то недобро и многообещающе. Воображение великого князя вмиг услужливо нарисовало ему что-то невероятное: битва, ножевой просверк отполированных острожалых клинков, лязг стали, треск ломающихся копий, визг и ржание коней, чья-то косматая окровавленная харя, обескровленное лицо Всеслава Брячиславича на розовом от крови снегу, и над ним — Тука с окровавленным нагим клинком в руке, скособоченный, бледный от кровопотери, но довольный.
— Но не сейчас, княже Изяслав, — закончил Тука твёрдо, словно бы и не замечая смятения великого князя.
Великий князь вздрогнул и опомнился.
Конечно, не сейчас.
Когда — сейчас-то? Зарев-месяц на носу, жатва да сенокос, ни боярских дружин не ополчить, ни ратей городовых, а с одной своей дружиной против Всеслава и всей кривской земли воевать… пупок развяжется. Вернее случая голову сломить у великого князя и быть не может.
Пока с боярами сговоришь, пока братьев подымешь в поход… сколько времени пройдёт. Да и полную-то рать вести — от Степи тоже отгородиться надо… ни Святослав, ни Всеволод не согласятся. А там и ревун придёт, дожди, распута, и в кривскую дебрь и вовсе не сунешься…
Весны ждать?! Изока-месяца?!
Ну уж нет!
С Ростиславом дотянули до весны! Если до весны ждать, так Всеслав в Новгороде остатки христианства искоренит, повоюй с ним потом — от Новгорода, Плескова, Полоцка, Витебска и Менска он такую рать выставит — все трое Ярославичей не одолеют.
И тогда весной уже не они, Ярославичи, на Полоцк да Новгород наступать станут, а Всеслав на Смоленск ударит. А от Смоленска до Киева — всего-то вёрст четыреста. По воде, по течению…
Изяслав Ярославич вновь почувствовал страх.
Ждать до весны было ни в коем случае нельзя.
— Весны ждать ни в коем случае нельзя, княже, — сказал дружинный старшой, словно читая княжеские мысли.
Ни в коем случае.
— Немедленно отошлёшь двух вестонош к моим братьям, — отрывисто говорил великий князь. Тука удовлетворённо кивнул — таким Изяслав Ярославич нравился ему больше. Одолел великий князь свой страх, незаметный иному, но сразу же видный ему, Туке — навык чудин к господину за десять-то лет. — Грамоты я напишу сейчас же.
— Сделаю, господине.
— Бояр оповестишь всех, гридней. Как только братья приедут, созывай большую думу.
— Да, господине.
Чудин был доволен — великий князь не стал пороть горячку, великий князь всё делал правильно.
Второй гонец примчался в Киев к вечеру. Вошёл, пошатываясь в горницу, где сидел великий князь. Всё в ту же горницу.
Изяслав Ярославич поднял голову. Всё время от первого гонца до второго, с полудня и до заката, он просидел тут, в горнице, мучительно раздумывая, что же делать, как решить больной вопрос. Вестоноша взглянул великому князю в лицо и даже чуть вспятил — Изяслав побледнел и осунулся, щёки запали, вокруг глаз возникли голубоватые круги, нос заострился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});