не приехала, когда была так нужна ему. Когда он задыхался без нее в прямом и переносном смысле.
За год, что были вместе, они со Светланой говорили много, говорили о самых разных вещах и чувствах – важных и неважных. Но о том, почему она не приехала, не говорили никогда.
Кошкин знал, что и сегодня этого не спросит. Слишком больно будет услышать ответ.
– Степан Егорыч!..
Кошкин рассеянно оглянулся – и только теперь признал в поскользнувшемся на мостовой человеке своего помощника Воробьева. Тот все не мог подняться – или же времени прошло считанные секунды.
– Вы откуда здесь? – Кошкин бросился на помощь.
Тот морщился от боли и придерживал повисшую плетью руку. Упал он здорово, судя по всему. Еще и пальто порвал.
– Я вас дожидался, Степан Егорыч. Я сказать хотел… – и тут, опомнившись, кивнул на скрывающуюся за углом фигуру Раскатова. – Это кто был? Он в вас стрелять хотел? Вы его знаете?
– Не берите в голову… Да у вас рука сломана! Идемте, поднимемся в квартиру, я консьержа за врачом отправлю.
Не очень охотно, но Воробьев поддался, пошел с ним.
Светлана, разумеется, тотчас начала хлопотать над больным, горничной отдала чистить и зашивать пальто, сама взялась осматривать руку и промывать рану – Воробьев умудрился ободрать кожу на локте. Весьма верно предположила, что это не перелом, а вывих сустава.
Доктор ее диагноз подтвердил, и руку Воробьеву вправил – после чего тот сразу почувствовал себя лучше и засобирался домой.
Не тут-то было.
– Прошу, останьтесь на ужин, Кирилл Андреевич, – живо принялась уговаривать его Светлана, прикасаясь к его руке, заглядывая ему в глаза своими зелеными русалочьими глазами. – И пальто ваше как раз будет готово. А мне так приятно было бы познакомиться с сослуживцами Степана Егоровича. Я никого из них не знаю, представьте себе!
Светлана умела уговаривать. На ней, дочке нищего литератора, женились графы (дважды), ради нее уничтожали карьеру и ехали в ссылку на Урал. Ради нее зарядили револьвер патронами и шли убивать другого человека. У Воробьева шанса не было отказать ей и не остаться ужинать.
– Что стряслось? – участливо спросила Светлана у гостя и подвинула ближе к Воробьеву блюдо с разносолами. – Где вы так упасть умудрились? Неужто подморозило?
– Я, право, на той стороне улицы стоял и увидал, как к Степану Егоровичу…
Воробьев осекся, наткнувшись на мрачный, чернее тучи, взгляд Кошкина. Он чуть заметно мотнул головою – и Воробьев сообразил, что о происшествии Светлане знать не стоит.
– …увидал Степана Егоровича, побежал и, собственно… Да, подморозило знатно.
Сам Кошкин к ужину не притронулся. Кусок в горло не лез. Так и не шло из головы черное дуло револьвера и дрожащая рука Раскатова. А что, если он вернется? А что, если он в квартиру поднимется, и Светлана откроет ему?
И дальнейшем и думать не хотелось.
Светлана их переглядываний как будто не замечала. Она щебетала легко и непринужденно о том, как вышла сегодня прогуляться, как кормила уточек на набережной и тоже – представьте себе – едва не поскользнулась. Светлана развлекала гостя, как могла, ибо гости в их доме – явление нечастое; была в прекрасном настроении и в обычной своей манере немного кокетничала. Не то чтобы последнее волновало Кошкина, потому как он знал, что кокетство это – вторая ее натура; что запретить ей кокетничать это все равно, как если бы ему самому повелел кто-то стать балагуром и душой компании. Не дано, и все тут. Уж точно Кошкин не ревновал!
И все-таки он предпочел бы, чтобы Воробьев в их доме не задерживался. Потому как, если Светлана и скучала без общества, то Кошкин – ничуть.
Да только помощник вроде как спас ему жизнь… а потому следовало сделать усилие и отыскать в себе нотки радушия.
– Далеко ли вам добираться, Кирилл Андреевич? – спросила Светлана к концу ужина. – Час поздний, а у нас гостевая пустует. Останетесь?
– Нет-нет, Светлана Дмитриевна, добираться далековато, но не могу… обещался быть дома.
Кошкин мысленно перекрестился.
– Супруга? – воодушевилась Светлана и того больше.
Должно быть, уже вообразила, как подружится с женой его сослуживца, и они вчетвером станут устраивать славные посиделки с игрой в бридж или обсуждением светских новостей у камина.
– Дочка, – тепло улыбнулся Воробьев.
И тотчас предъявил фотокарточку кудрявой девчушки – Кошкин и рта раскрыть не успел. А Светлана, как бывало с ней часто, когда разговор касался маленьких детей, моментально сникла. Побледнела. Против воли задержалась взглядом на фотокарточке – и не успела отвернуться до того, как на ее глазах блеснули слезы.
– Очень красивая девочка… Да, в таком случае мы со Степаном Егоровичем не смеем настаивать… я справлюсь о чае, простите.
И мигом вылетела из столовой.
Воробьев ее слезы, конечно, заметил:
– Я что-то не то сказал, Степан Егорович? – разволновался он. – Я сегодня весь день не то говорю и не то делаю…
– Вы тут не при чем… у Светланы был сын, примерно того же возраста, что и ваша дочь. Она… очень тяжело это переживает.
– Боже, простите, я и не знал, что ваш ребенок…
Кошкин некоторое время боролся с собой, глядел на дверь, не зная, стоит ли пойти за Светланой.
– Не мой, – машинально перебил он, – это был ребенок Светланы.
И тотчас пожалел, что это сказал. Воробьев не дурак. Бросил взгляд на руку Кошкина, где не было ничего похожего на обручальное кольцо; припомнил, вероятно, что и Светлана кольца не носит. И все понял.
– Так Светлана Дмитриевна вам не жена? – рассеянно спросил он.
Но рассеянность отступила тотчас. Воробьев мгновенно подобрался, встал из-за стола и принялся нервно застегивать пуговицы сюртука. Благодушие с его лица как ветром сдуло, а взгляд стал холодным и неожиданном надменным. Воробьев отреагировал даже острее, чем другие, случайно узнавшие о незаконном их со Светланой союзе.
А впрочем, если припомнить оговорки самого Воробьева – о его собственной жене, о том, что дома его ждет только дочка, то надменность эта становилась вполне понятной…
Кошкину, осознав все в полной мере, хотелось чертыхаться и злиться на себя пуще прежнего. Угораздило же! Поэтому-то он и не звал никого ни на обеды, ни на ужины!
И Светлана, как на грех, вернулась именно теперь. Тоже отметила перемену в госте, но Воробьев не дал ей и слова сказать:
– Благодарю за ужин, я должен идти, – он подчеркнуто холодно поклонился.
– Что случилось?.. – пробормотала Светлана, когда он вылетел за дверь, как ошпаренный.
В руках она держала заварочный чайник, а о слезах теперь напоминал только