Далее меня полчаса пытали какой-то банальщиной, типа биографии и до каких лет я мочился во сне. Утрирую, но допрос совершенно не был похож на профессиональную работу. Я сначала подумал, что на меня вышло какое-то управление, связанное с внешней разведкой, ведь это весьма неплохо. Мне ведь всё равно, через кого работать, лишь бы деньги не отжимали. Реально нужна техника, так как нынешняя сильно отстаёт или устарела. Но в итоге меня пригласили на встречу товарищи, занимающиеся анонимками и антисоветчиками. Может, за мной следит кто-то ещё, но пока судьба свела с данными деятелями.
В итоге я так и не понял, для чего меня вызвали на встречу. Никто же не против сотрудничества. Экономического, конечно. Но чекисты представляли совершенно иной отдел, который мне неинтересен. Стучать же на своих коллег я точно не собираюсь, о чём попытался донести Иванову.
Еду домой на автомобиле конторщиков, и пытаюсь разобраться в ситуации. Понятно, что мои контакты с итальянцем не могли остаться без реакции компетентных органов. Но, в моём понимании, всемогущий КГБ был более компетентен. Вот как-то не хочется мне работать с такими людьми, как давешний подпол.
А ещё я понял, что мне нужна крыша. Времена меняются, но люди — нет. Поэтому будут завистники и прочие недоброжелатели. Сейчас как раз весьма популярна система анонимок, которые очень серьёзно рассматривают компетентные органы. Только нужно понять, с кем сотрудничать. Фурцева — человек авторитетный, но сейчас не имеет прежней власти. Остаётся КГБ и МВД.
Первые теоретически могут помочь с работой за рубежом. Да и вряд ли удастся обойтись совсем без их опеки. Зато связь с подобной организацией может сломать все мои планы, просочись информация наружу. А предателей у них сейчас хватает, насколько я помню историю. Вторые сильны внутри страны, и не имеют эдакого флёра инквизиции, как смежники. Советские граждане действительно доверяют милиции, лично интересовался у представителей разных слоёв и поколений. Слово «мусор» пока ещё не вошло в лексикон обычных граждан. Но мне нужна определённая независимость, которую при более плотной опеке никто не даст. Постепенно стану каким-нибудь мальчиком на побегушках, зарабатывающего дяденькам звёзды на погоны, разного рода блага, и которого периодически будут барственно похлопывать по плечу. Необходимо опять посоветоваться с тестем. Глупо не прислушаться к опытному номенклатурщику.
* * *
— Коля, не стой над душой, садись, — произнёс Иванов подчинённому, наливая себе воды из графина, когда гость ушёл в сопровождении водителя.
Некоторое время помолчав, подполковник вперил взгляд в капитана.
— Что это вообще было? Кто собирал информацию об объекте?
— Моя вина, товарищ полковник, — сразу ответил Антипова, — Объект просто кардинально изменился в поседение время, о чём сообщил только один информатор. Буквально за пару месяцев Мещерский стал чуть ли не другим человеком. Сначала я не придал этому значения, но вон оно как. Будто подменили человека.
— Да я уже сам жалею, что влез в это дело, не подготовившись. Был сигнал от надёжных людей. Надо было отреагировать. Думал, припугнём молодого выскочку и наладим с ним сотрудничество. В этой киношной сфере у нас людей хватает, но лишние уши не помешают. Заодно будет ещё один управляемый человечек. А то слишком много позволяет себе вся эта богема. Плюс интересные дела вырисовываются вокруг этого Мещерского. Итальянец на контакт с ним вышел, что не просто так. Значит так, — Иванов как-то сразу подобрался, — Берёшь этого героя в официальную разработку. Всё, как положено — хватит игрушек. Уж очень мутный тип. Не бывает таких резких перемен в личности. Что-то здесь не то. Ещё и на западе он, видишь ли, решил работать, календарики свои продавать.
* * *
— Товарищи, соберитесь! Алексей, держи, — Барабанова, парторг киностудии, суёт мне в руки какое-то знамя и бежит дальше, строить колонну из нашего дружного коллектива.
Это я привык, что в праздничные дни волен распоряжаться своим временем, как угодно. У местных на это своё мнение. В день сорокадевятилетия Великой Октябрьской революции, ты обязан быть на демонстрации. Хотя я не вижу множества заслуженных товарищей, работающих на Горького, но сам Бритиков присутствует и что-то весело вещает окружившим его людям.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В принципе, я не против подобных мероприятий. Другой вопрос, что они не должны превращаться в рутину и обязаловку. Это один из основных просчётов местной пропаганды. Тот же лозунг на грузовике, вслед за которым мы пойдём. Что значит — «Власть — Советам, заводы — рабочим, земля — крестьянам»? Насчёт первого — я бы ещё не стал спорить. Может, власть и принадлежит этим самым Советам. Но зачем нести всю эту чушь про рабочих и крестьян? Ведь страна была разрушена и уничтожена в том числе потому, что народ перестал верить своей власти. И здесь — лозунги, которые лично рисовал чуть ли не сам Ленин или Троцкий. Мир идёт вперёд, советские люди тоже меняются. И идеология должна реагировать и даже опережать все эти изменения. Ещё — пора прекратить врать. Если земля принадлежит крестьянам, то отдайте её им.
— Анатолич, — неожиданно рядом оказывается звукорежиссёр Илья Садовников, которому явно холодновато на морозе в лёгком пальто шляпе, — У тебя чая нет? А то совсем продрог.
— Чего нет, того нет, — отвечаю с улыбкой, — Зато есть коньяк.
— Издеваешься, да? И чего ты так орёшь? — произносит нужный мне товарищ, оглядываясь, — Ты ещё рупор возьми. Сейчас набегут желающие, или сдадут. Павловна и так лютует, только что отняла у мужиков чекушку. Народ же просто согреться хотел!
Сомневаюсь я, что товарищи хотели именно этого. Я же вполне осознанно взял с собой фляжку, которую мне подарил тесть, наполнив её алкоголем. Думал сначала захватить термос с кофе, слегка разбавив его продукцией армянских мастеров. Но затем передумал.
Садовников тем временем хорошо так приложился к ёмкости, едва её не ополовинив.
— Спасибо, Анатолич! Ты меня прямо спас. Теперь точно не замёрзну.
Забираю фляжку, в которую вцепился Илья, и иду в сторону своей компании. Пузик привела Самсона, который хмуро пожал мою руку. Сама звезда литературы просто светилась от радости. Зельцер тоже был в самом благостном настроении. Наверняка уже принял с профессиональными демонстрантами, только заранее. Опыт не пропьёшь.
А далее мне понравилось. Особенно с учётом того, что я добил остатки коньяка, сразу подняв себе настроение. Идём стройной колонной за представителями какого-то завода. Орём «Ура!» в нужный момент. На трибуне Мавзолея, которую никто даже не думал лицемерно задрапировать, стоит машущее нам руководство страны. Эдакое единение власти с народом. Смотрю на окружающих и понимаю, что большинство реально в полном восторге. Как-то жалко всех этих людей, для которых сегодняшний день действительно праздник. Через двадцать лет их веру начнут сознательно разрушать, при этом предатели окопаются на той самой трибуне монумента Ленина. Но сейчас я не готов думать об этом. Просто иду и наслаждаюсь видом счастливого народа.
Где-то впереди должна идти Зоя со своей организацией. Договорились с ней, что не будем искать друг друга, а поедем домой отдельно. Народу очень много, и нет смысла стоять на морозе около метро. Дома тёща должна готовить праздничный стол. Этот день действительно отмечается всей страной, что в моё время уже не принято. Близняшек с собой тащить не стали, так как холодновато. Решили, что пойдём всей семьёй на первомайскую демонстрацию в следующем году.
* * *
— Мне всё равно непонятно твоё циничное отношение к творчеству, — Пузик опять оседлала свою любимую тему, — Мы пишем для людей! Как можно считать это просто работой? Ещё и попахивающую халтурой.
— Знаешь, что ответил Толстой на вопрос, кто самый известный русский писатель? Матвей Комаров, был такой автор, — отвечаю на отрицательный жест Оксаны, — человек пережил какое-то невероятное количество переизданий в течение ста сорока лет. А, например, успех романа Всеволода Крестовского не снился Достоевскому с Тургеневым, вместе взятым, хотя они все примерно современники. Так вот — развлекательная литература всегда была популярнее той, что мы сейчас называем классикой. И писать её желательно в рамках сложившегося канона.