Читать интересную книгу Повести и рассказы для взрослых детей - Эдуард Успенский

Именно таким был в нашем лагере первый отряд.

Им скучно. Занимайте их. А попробуй их займи, когда их, кроме танцев, ничего не занимает. Танцы при свечах, при костре, при поэзии Есенина, при вечере патриотической песни, при блинах с приглашением первого отряда вторым и второго первым.

Лица детские, а со спины – мужики мужиками. Прекрасные ребята, витаминами и хорошими продуктами напичканные.

Этакие недоросли подобрались. Верно про таких говорит детский народ: «Дети – цветы жизни… на могилах своих родителей».

И никто с ними справиться не мог. Один вожатый пиво пить начал с ними, на панибратство пошел, второй отказался через день, а третью, знаменитую, самую железную, через неделю с сердечным приступом увезли.

И стал я думать, чисто теоретически, чем бы я их взял? Чем бы я их занял? Как бы я с ними справился? Придумал.

– Давайте, – говорю, – футбол показательный, кувыркательный устроим.

– А как так?

– Так. Мальчики против девочек. Почти что танцы. Только на поле с мячом.

– Да мы же их!

– Под сто – ноль!

– А мы вас веревками свяжем! По двое или трое! Много вы набегаете!

– Э!!! Тогда они у нас выиграют!

– Ну и пусть. Дело не в выигрыше. Надо коллективный цирк устроить. Для зрителей. Падать нарочно, кувыркаться, орать. Поняли?

– Отлично!

Раз они клюнули, надо качать права. Нельзя такую штуку так запросто отдавать. Всегда в любом деле хоть немного, но следует поторговаться. Надо быть азиатами.

Золотое правило есть у собачников – не отдавать щенят бесплатно. Хоть два рубля, хоть три получают с нового владельца. Тогда щенок становится ценностью, товаром, и просто выбросить его жалко – ведь деньги плачены. Умру теперь вместе с этой кривоногой собакой, чтоб она сдохла!

Стал я торговаться: приготовьте форму, напишите смешное объявление, объявите по радио, придумайте и отработайте смешные трюки. Короче, заработали мои бестолочи!

Выбирали жюри, назначали призы за лучший гол, благороднейшего игрока, за самую интересную комбинацию.

Очень малышовые у нас были здоровяки. И на этой инфантильности я ехал. Им, во что бы то ни стало, хотелось все призы выиграть.

Дети и другие инфантилистические организации (типа фашистской) ни в чем не хотят уступать никому. Во всем должны быть на первом месте, все завоевать, получить. Это служит им подтверждением того, что их строй самый лучший, их методы самые верные.

Короче, и сам я работал, учился руководить зрелищем, и весь лагерь в напряжении держал. Надо было сделать так, чтобы за 60 минут никто, от последнего пионера до первого человека с кухни, с поля уйти не захотел.

Но зато зрелище, я вам скажу, было – закачаешься!

Светит солнце. Ярко одетые ребята и девчонки носятся по полю с жутким старанием. Стадион орет. А кто хочет – принимает участие в игре при помощи двух натянутых через все поле канатов. Бежит игрок, и в зависимости от того, чей – канат натягивается перед ним или опускается.

Много было сюрпризов. Ну хотя бы, что эти твердоногие соколы из первого отряда стали девчонок сносить, бить их веревкой в пояс. Поэтому немедленно веревки к ногам! А во время перерыва поменяли их на резиновые бинты.

Сам я на воротах стоял. И тоже в игру втянулся. Прыгал, как зверь, и под ноги бросался. И все время вместе со старшей вожатой. Я у нее на веревке, как сенбернар, был на привязи.

Как я кинусь к мячу, так ее и валит с ног. Пока повариха с кухни на помощь к ней не подошла. Тут я уже больше не рыпался.

Вот бы что по телевизору передавать! Проиграли мы: три – один. А с тех пор появилась у меня странная мечта: залить арену ртутью сантиметров на тридцать. Сверху масла веретеночного, чтобы пары ртути не пропускались. Прожектора на полную мощность. А на середине какую хочешь игру проводи – от борьбы нанайских мальчиков до ручного мяча и ртутного поло.

Через наших работников министерства культуры пробиться с таким делом трудно. И художественную ценность обоснуй, и технику безопасности соблюди, и фонды ртути выколоти, и средства раздобудь, и гарантии успеха приведи…

Господа капиталисты, заинтересуйтесь!

ГЛАВА N + 12

(Бабушка долго думала…)

Но вернемся в нашу штаб-квартиру. После звонка Кичаловой бабушка долго думала, рисовала какие-то схемы, потом сделала короткое сообщение:

– Мне все больше и больше нравится твой Циркконцерт. Причем есть два варианта. Или они серьезно хотят разобраться в этом деле, что делает им честь. Или они чрезвычайно заинтересованы в том, чтобы избавиться от вашей милости. Но тогда они делают ошибку за ошибкой. Чем больше людей будет вовлечено в это дело, тем меньше шансов остается поступить волюнтаристски. Каждый лишний день до суда работает на нас. Он делает ситуацию не крайне скандальной, а обычной. К ней привыкают и не ждут крайних мер.

– Значит, выгоднее завтра не явиться. Потянуть.

– Ни в коем случае. Нельзя их раздражать. Надо и явиться, и потянуть. А твой Тихомиров наверняка не явится. И это будет его ошибкой. И главное, – продолжала она, – тебе надо выявить критерии.

– Какие критерии?

– Вот такие. Ты обвиняешь Тихомирова в отсутствии чувства юмора. Говоришь, что он боится всего нового. Так вот спроси, чем такие вещи доказываются. Может быть, тестами на остроумие. Может быть, тем, что отклоненные им вещи были где-то напечатаны. Короче, узнай, каких от тебя ждут доказательств. И могут ли они вообще быть у тебя?

– Так они и сказали, – вмешался Топилин. – Что же они – дурачки?

– Не надо о них заранее плохо думать. Кроме того, что они начальство, я еще не вижу ни одного довода против них. А решение будут принимать все-таки они. И решение не из легких. И единственное, что мы можем сделать, это убедить их принять правильное решение.

Тихомиров ошибки не сделал. Явился на предварительный разбор. В синем костюме, седой и с орденскими планками.

Вместе с ним были Кичалова Марина Викторовна, Мосалов, директор и профкомовский босс Северьянцев.

Лицо пятое – Северьянцев Борис Павлович. Режиссер. Поставил несколько хороших спектаклей и номеров. Очень хочет всемирно прославиться и совсем не хочет с кем-либо ссориться. Вежлив. Скорее гибок, чем тверд. Член всех комиссий, заседаний, пленумов, правлений, семинаров. Везде заместитель председателя или вице-президент. С точки зрения всемирной справедливости человек все-таки полезный. В суде, очевидно, защитник.

Они молча вошли и сели, не глядя на меня. А мне было не до критериев. Я бултыхался среди них один, как в проруби. Просто находиться в этой недружественной биомассе и то было трудно.

– По сложившемуся у нас ритуалу, – сказал Северьянцев, – перед заседанием товарищеского суда мы должны устроить предварительный разбор. Может быть, за это время Бултых понял неблаговидность своего поступка и готов принести любую компенсацию или извинения.

Все смотрят на меня. А, черт! Может, действительно извиниться?

– Ни в коем случае! Никаких извинений быть не может, – сказал Тихомиров. – Мой пост доверен мне не Бултыхом. Он доверен мне партией. И не ему давать оценку моей работе.

Он трагически помолчал и продожил:

– Может быть, я работаю плохо. Может быть, репертуар, который я засылаю на эстраду, слишком строг. Но пока никто еще ни в пошлости, ни в политических отклонениях, ни в критиканстве нас не обвинял. Так или иначе, выходку Бултыха я считаю оскорблением, дерзостным хулиганством, за которое он должен понести ответ. Мало того, наказание его должно послужить уроком другим хунвейбинам[1] и кляузникам, возомнившим себя вершителями судеб.

Была долгая-предолгая пауза, во время которой я делал выводы.

– Что вы скажете, Бултых? – обратился ко мне Северьянцев.

– Я совершенно согласен с Афанасием Сергеевичем. Никаких извинений быть не может! Пусть все решит суд.

Заседание суда было назначено на 22-е число на три часа.

Из дверей я полетел к бабушке докладывать обстановку.

– Ну, что ты скажешь?

– Ничего. Раз ты стал хунвейбином, дело приобретает политическую окраску.

– А что это значит?

– Опять же ничего. Просто нужно обратиться к специалисту. То есть к твоему Штирлицу.

И верно! Как же я сам позабыл? Я сразу же позвонил по телефону своему секретному боссу и попросил срочного свидания. Будем с ним вечером кататься на машине по городу и просчитывать варианты.

По-моему, у каждого человека должен быть свой секретный босс. Босс – счетно-решающее устройство. Со своим я на одном заводе познакомился. Он там лекцию читал в устном журнале о политическом равновесии сил во всем мире и у нас. А я выступал после него. И еще дурака валял за сценой, всех пародировал, смешил, чем ему сильно понравился.

Он – большой начальник в Гостелерадио. У него кабинет, секретарша, машина, и держится он солидно. Но что-то осталось в нем от человека, воспитанного улицей. И относится он к своему номенклатурному положению с чрезвычайной иронией.