Русские путешественники, попав в Европу, удивлялись: как это можно жить в каменных домах? Они находили это крайне нездоровым. (Миллионы людей во всем мире продолжают находить это по сей день.) Когда же каменные постройки, тем не менее, начали распространяться и в России, стены внутри комнат стали обшивать тесом, подкладывая под него мох[99].
Об условиях жизни простых людей в тесных и скученных европейских городах страшно даже думать. Историк Юджин Вебер, изучивший эволюцию городского хозяйства Парижа и Лондона, описывает, как выглядели узкие улицы Парижа в течение всего Нового времени (Средние века едва ли были веселей): «Дома стояли меж зловонных болот. У порогов гнили отбросы, здания утопали в них все глубже и глубже… С XVI в. Париж стоял на выгребных ямах, они источали миазмы и зловоние»[100]. На страницы исторических сказок вроде «Трех мушкетеров» все это, естественно, не попало. И очень хорошо, что не попало – это испортило бы нам удовольствие от чтения, а скорее всего, просто исключило бы саму возможность появления подобной литературы.
Профессия мусорщика, продолжает Вебер, появилась лишь в конце XVIII в. «Бытовой мусор вперемешку с требухой, испражнениями и падалью сваливали в тянувшиеся вдоль улицы сточные канавы. Туда же выбрасывали трупы недоношенных младенцев. Еще в конце XIX (девятнадцатого! – А. Г.) века префекты издавали циркуляр за циркуляром, предписывавшие обязательное захоронение мертвого плода. Трупы младенцев выбрасывали в канавы, реки, оставляли в общественных уборных, а после 1900 г. (!) – в коридорах метро, ибо за самые дешевые похороны надо было отдать пятидневную зарплату. Сточные канавы напоминали овраги, во время ливней по ним с ревом неслись грязевые потоки, и вплоть до XIX в. бедняки промышляли тем, что помогали своим богатым согражданам одолевать эти препятствия, переводя их за небольшую плату по самодельным мосткам. Из канав помои стекали в Сену». Нестерпимое зловоние в районе Лувра побудило королей переселиться в Тюильри, но и там вонь была ненамного меньше.
«Судебные архивы 40-х годов XIX в. (девятнадцатого! – А. Г. ) содержат немало дел, – продолжает Вебер, – о привлечении к ответственности домовладельцев и слуг за опорожнение ночных горшков из окон верхних этажей. В этом же десятилетии появились первые общественные уборные, но мужчины и некоторые женщины продолжали мочиться, а то и испражняться у порогов домов, возле столбов, церквей, статуй и даже у витрин магазинов. Содержимое выгребных ям просачивалось в землю, заражая воду в колодцах, а воздух дымился от гнилых испарений».
Париж не был исключением. Такой была городская жизнь во всех странах, которые у нас ныне ласково зовут «цивилизованными», подразумевая, что такими они были всегда. Как подчеркивает Вебер, «Англию антисанитария терзала веками», причем люди сжились с ней. Вебер приводит поговорку жителей Йоркшира, которая в вольном переводе звучит так: «Где грязь, там и карась». Верхушка общества страдала от антисанитарии не меньше, чем простой народ. Жители королевского Виндзорского замка постоянно болели «гнилостными лихорадками», ставшими причиной преждевременной смерти очень многих (включая принца Альберта, мужа королевы Виктории). В середине XIX в. «под Виндзорским замком обнаружили 53 переполненные выгребные ямы»[101]. Летом 1848 г. в Лондоне случилась «великая вонь», попавшая в историческую летопись английской столицы. Кто мог, бежал из города, остальные завешивали окна мокрой парусиной.
Список городских ужасов этим не исчерпывался. Еще одна цитата из Вебера: «С 1781 г. Монфокон на северо-востоке Парижа был единственной городской свалкой. Прежде там стояли виселицы, и трупы преступников разлагались вместе с дохлым зверьем среди вздымавшихся все выше гор мусора». К этому добавлялась «вонь гниющих туш, которые привозили со скотобоен. К 1840 г. (!) здесь образовался громадный пятиметровый пласт из жирных белых червей, которых продавали рыбакам… Процесс естественного гниения превратил Монфокон в огромный смердящий пруд. Большая часть этого месива просачивалась в землю, оттуда – в колодцы северной части Парижа, ветер же разносил зловоние по всему городу».
Наверное, можно не продолжать. Совершенно очевидно, что при всех возможных (и законных) оговорках качество жизни простых людей Руси – России, по крайней мере до Промышленной революции, было выше, чем в странах Запада. Больше было и возможностей вырваться, пусть и с опасностью для себя, из тисков социального контроля. Наличие такого рода отдушин обусловило постепенное заселение «украинных» земель вокруг ядра Русского государства. А вот, например, для английского народа, доведенного до крайности «огораживаниями» и «кровавыми законами», подобная возможность впервые открылась лишь в XVII в., с началом заселения колоний.
Жители исторической России оставались в своей массе счастливыми и уверенными в себе безотносительно к тому, что сегодня именуют «объективными показателями». Генерал Патрик Гордон, проведший на русской службе 38 лет (с 1661 по 1699 г.), в своем «Дневнике» находил русских надменными («insolent»), высокомерными («overweening») и «ценящими себя выше всех народов». Дословно того же мнения был австрийский посол барон Августин Мейерберг, называющий русских «высокомерными от природы» и ставящими себя «в любых смыслах превыше всех на земле». Рискну предположить, что за высокомерие иностранцы принимали твердую уверенность своих собеседников в правильности православного мироустройства.
От века к веку этот настрой менялся мало. Он продолжал преобладать даже в XIX в. Хотя его поколебала неудача России в Крымской войне, тем не менее, когда Этнографическое бюро Императорского Русского Географического общества занялось в 1899 г. изучением вопроса о патриотизме простого народа (это был, по сути, социологический опрос), преобладающий тон ответов был обобщен так: «В народе существует глубокое убеждение в непобедимости России»[102].
Глава восьмая
Русское политическое творчество
1. Очень Большое Преувеличение
Мы привыкли преувеличивать возраст либеральных и демократических ценностей, ставших во второй половине XX в., а точнее, к его концу более или менее общепринятыми. Западно-европейцы охотно поощряют и даже культивируют подобные заблуждения. У собирателей в ходу глагол «застарить», то есть с помощью особых приемов добиться того, чтобы картина, рисунок, статуэтка, ковер казались более древними, чем они есть. Но застаривают не только предметы, застаривают политические понятия – причем из тех же соображений: чтобы задрать цену, играя на благоговении перед древностью. Именно по этой методике нас неустанно стращают сугубой древностью западноевропейских демократий. От нас ждут, что мы сочтем их восходящими без всяких разрывов если не к каменному веку, то уж как минимум ко временам эллинских полисов (а это застаривание на два с лишним тысячелетия). Нынешние западные демократии хотят, чтобы мы признали их строителями Акрополя лишь на том основании, что они раньше нас сфотографировались на его фоне.
Особенно хорошо смотрятся в этой роли новые члены Евросоюза. «Мы – люди Европы, люди западной цивилизации, – говорят финские, латвийские, словацкие, румынские и т. п. нотабли, сглатывая горделивый ком в горле, – у нас, знаете ли, совершенно другой, чем у вас, менталитет, другие традиции». Скоро к ним по праву присоединятся их албанские, боснийские, турецкие, молдавские, а то даже и косовские коллеги.
Не хочу быть неверно понятым. Румыны, албанцы, финны, латыши, турки, грузины и т. д. в ходе своей истории несомненно создавали собственные демократические институты и веками жили при них. Потребность в народоправстве – в природе людей, и это избавляет все нации без исключения от обязанности непременно виснуть на подоле умозрительной западной демократии. То же относится и к либерализму. Английский профессор Пол Сибрайт и его ученики вполне доказательно утверждают, что либерализм есть общее духовное наследие практически всех народов и культур, существующих сегодня на свете.
Тем не менее Запад ждет от нас, что мы сделаем примерно такой завистливый вывод: у них, у благословенных «людей Европы», всегда были многопартийные демократии, выверенные идеологии, осмысленное политическое планирование. По контрасту с этими счастливцами, придумавшими кабинки для тайного голосования едва ли не одновременно с плугом, есть совсем другие народы, не дозревшие до такого чуда даже сегодня. Посему эти вторые должны есть глазами первых и поступать, как те им внушают. Именно в этом скрытый посыл большинства из бесчисленных (но написанных под копирку) статей о России, переводами которых нас ежедневно балуют сайты «ИноСМИ. Ру» и «ИноПресса. Ру».