Крайне любопытно мировоззрение купечества допетровской Руси, с достаточной полнотой раскрытое Сильвестром, священником кремлевского Благовещенского собора и духовником юного царя Ивана IV. Сделавший до своего священства завидную купеческую карьеру, сам выходец из среды зажиточных новгородских ремесленников и купцов, Сильвестр изутри знал жизнь городских сословий, и в первую очередь купечества. Среди прочего, Сильвестр, вместе с Алексеем Адашевым, провел в 1549–1560 гг. ряд важнейших реформ в системе управления государством, местного самоуправления и суда. Сильвестром написан знаменитый Домострой – вполне светская книга, свод житейской и нравственной мудрости своего времени. В. Б. Кобрин характеризует Домострой как «произведение, освящающее именем Бога быт, торговлю, наживу». Такие характеристики всегда считались классическими для идеологов протестантской морали.
В послесловии к Домострою Сильвестр приводит письмо к своему сыну Анфиму. Отрывки из письма заслуживают цитирования: «Милое мое чадо дорогое! Послушай наставление отца… Божественному Писанию [тебя] научившего, и всякому закону христианскому, и заботам добрым, во всяких торговлях и во всех товарах… На суде не бывал ни с кем, ни в истцах, ни в ответчиках… Если же сам у кого что купливал, так ему от меня любезное обхождение, без волокиты платеж, и никогда мимо меня не продаст, и худого товару не даст, и за все меньше возьмет. Кому же что продавал, все честно, а не в обман; кому не понравится мой товар, я назад возьму, а деньги отдам… добрые люди во всем мне верили, и здешние, и иноземцы – никому и ни в чем не солгано, не обмануто, не просрочено… Ни в пути, ни в пиру, ни в торговле сам никогда браниться не начинай… берегись неправедного богатства и твори добрые дела… сам о себе, и о домочадцах своих, и о жене дашь ответ в день Страшного суда… Благочестивый государь велел послужить тебе в своей царской казне у таможенных дел… служи верою и правдою без всякой хитрости и без всякого лукавства в любом государственном деле… и волокита бы людям ни в чем не была, всякого обслужи с любовью и без брани… душе вредной служба твоя не была бы государю ни в чем, сам же сыт будь царским жалованьем, и все хозяйское у тебя было б всегда на счету и на заметке, в записи и приход и расход».
7. Досуги, увеселения, трапезы
Важной приметой русской жизни издавна было обилие праздников, церковных и народных. Конечно, праздновали память далеко не всех святых и событий Нового Завета, иначе не осталось бы ни одного рабочего дня. Крестьянам и отчасти фабричным немало досуга добавляли народные праздники вроде Ивана Купалы, Семика, Красной горки, Русальего дня, Веснянки, родительского дня, хотя официально это были церковные (чаще второстепенные) праздники, которые назывались, естественно, иначе. Наконец, в любой местности праздновалась память особо чтимых местных святых и блаженных. Сколько это добавляло дней, сказать трудно, но так или иначе досуга у простых людей (мать семейства не в счет; ее работа не кончалась никогда – дети, скотина, уборка, готовка, стирка) было много больше, чем у связанных службой «непростых». Общее число нерабочих дней в году у крестьян достигло в канун отмены крепостного права трудно укладывающейся в голове цифры – 230 дней, а в 1902 г. – пишу прописью! – двухсот пятидесяти восьми дней, что составляло 71 % рабочего года[93].
Уложение 1649 г. предусмотрело право приказных служащих на выходные дни, т. е. на оплаченное свободное время: в воскресенья, а также в Рождество Христово, в Богоявление, на Пасху в приказах предписывалось не сидеть и никакой работы не делать. А жалованье идет. Это было неслыханное новшество: государство ввело денежный эквивалент времени. Патриарх Никон протестует: Пасха – свободный день не потому, что государство платит, а потому, что Христос воскрес, – столкнулись две логики.
Описания народной русской жизни переполнены свидетельствами о праздниках и увеселениях. Среди переизданных в недавние годы стоит упомянуть увесистую «Народную Русь» А. А. Коринфского (М.,1995), впервые вышедшую в 1901 г.
Любовь к досугу и увеселениям на Руси четко выражена на протяжении всей ее письменной истории. Описание того, как развлекались жители Пскова пятьсот с лишним лет назад, в 1505 г., кажется до странности знакомым сегодняшнему читателю: «Весь город поднимался; мужчины, женщины, молодые и старые, наряжались и собирались на игрище… начиналось, по выражению современника, ногам скакание, хребтам вихляние… происходило много соблазнительного по поводу сближения молодых людей обоих полов»[94]. Церковь старалась умерить веселый нрав народа и в киевские, и во владимиро-суздальские, и в московские времена. В петербургский период у нее уже не было прежней силы. В 1743 г. Синод обращается в Сенат с ходатайством о запрете «скачек, ристаний, плясок, кулачного боя и других бесчинств», но получает ответ: «Подобные общие забавы… служат для народного полирования, а не для какого безобразия».
Эта черта русской жизни мало менялась с веками, поэтому описания XVIII в. приложимы и к гораздо более ранним временам. «Склонность к веселостям народа здешней губернии, – сказано в «Топографическом описании Владимирской губернии» за 1784 г., – весьма видна из того, что они не только в торжествуемые ими праздники при пляске и пении с своими родственниками и друзьями по целой неделе и более (sic! – А. Г.) гуляют, но и в воскресные летние дни». Другое описание, другая губерния, Тульская: «Поселяне сей губернии нрава веселого и в обхождении своем любят шутки. Пение и пляски любимое ими препровождение времени».
Народные игры (помните некрасовское: «в игре ее конный не словит…»?) и развлечения часто отличала замысловатость, приготовления к ним требовали времени. В Костромской губернии «в больших вотчинах в сыропустное воскресенье сбирается съезд из нескольких сот (! – А. Г.) лошадей» со всадниками, ряженными в соломенные кафтаны и колпаки[95]. Весьма сложной (наездник прорывался к снежной крепости через препятствия), требовавшей долгой подготовки была изображенная Суриковым забава «взятие снежного городка».
Нынче выходит много халтурных переводных энциклопедий. В одной (или даже не в одной) из них можно прочесть, что мороженое впервые появилось в христианских странах благодаря Марко Поло, вывезшему в XIII в. его секрет из Китая. Если это и так, секрет был на следующие четыре века Европой забыт. Но задолго до Марко Поло, в Киевской Руси, замороженное и наструганное сладкое молоко подавали к столу не только зимой, но и летом. На Русском Севере оно исстари было обычным крестьянским лакомством. Уже в петербургские времена многих иностранных путешественников потрясало то, что русские пьют летом замороженные соки и даже чай со льдом. «Русские использовали огромное количество льда в домашнем хозяйстве… Так как все, даже крестьяне, имели собственные погреба, русские не могли себе представить, как можно содержать хозяйство без ледника»[96].
Мало кому известна следующая подробность. В средневековой Европе кушанья подавались на стол все сразу – каждое из них могло быть обильным, но число их никогда не было велико. В России драматургия трапезы состояла в нескольких «переменах» блюд. Позже этот обычай переняли в Европе, редуцировав до деления на первое, второе и третье. Описывая схожую эволюцию в странах Востока, немецкий автор А. Мец напоминает: «…так в XVIII в. французская манера одновременной подачи всех кушаний сменилась распространенной ныне во всей Европе русской манерой»[97].
8. Сравним быт горожан
Общая нестесненность российской жизни избавила нас от узких улочек, ставших «уютными» – да и то лишь с точки зрения туристов – только после полной реконструкции ради привлечения последних. Жизнь в русских городах не толкала и к разработке разных типов междуэтажных лестниц внутри узкого жилища, которое необходимо было втиснуть между двумя соседними. Блоки и другие устройства для втаскивания тяжелых предметов через окна также не могли появиться на Руси – не было нужды в подобных устройствах.
Изобретательность решает только те задачи, которые ставит жизнь. Там, где дома из дерева, чаще пожары. Именно поэтому на Руси появились сборно-разборные деревянные дома с пронумерованными деталями. Такие дома появились в России очень давно. Дипломат Адольф Лизек видел (в 1675 г.) в продаже разборную колокольню. Продавались даже мосты и башни![98] Адам Олеарий описал их в 1630-е гг., но существовали они исстари. Позже, в XVIII в. (в 1778 г.), английский путешественник Уильям Кокс увидел это так: «Покупатель, являясь на рынок, объявляет, сколько хочет иметь комнат, присматривается к лесу и платит деньги… Не стоит большого труда перевезти дом и собрать в одну неделю» (W. Coxe «Travels in Poland, Russia, Sweden, and Denmark». London, 1784).