Читать интересную книгу Век невинности - Эдит Уортон

Глава шестнадцатая

Когда Ньюлэнд Ачер, направлявшийся по главной улице Сан-Августина к дому, принадлежавшему, по словам прохожих, мистеру Велланду, увидел Мэй, стоявшую под магнолией среди солнечных зайчиков, то спросил сам себя, чего ради он так долго томился в городе и не приезжал сюда. Только здесь была правда жизни, только здесь была настоящая реальность, только здесь он мог снова обрести истинный смысл жизни. А он, несмотря на свое презрительное отношение к пересудам, боялся оставить офис (не ровен час кто-нибудь подумает, что он бездельничает)!

Первым делом Мэй воскликнула: «Ньюлэнд, что-нибудь случилось?»

Ачер подумал, что их отношения только выиграли бы, читай она всякий раз по его глазам, с чем он пришел. Тем не менее, он быстро нашелся с ответом.

«Да, случилось, — сказал молодой человек. — Мне вдруг страшно захотелось с вами увидеться!»

Яркий румянец, выступил на ее щечках. В тот момент девушка была счастлива, и от ее сомнений не осталось и следа. Ачер понял, что его и впредь будут легко прощать; и если остальные члены этой семьи столь же отходчивы, ему не страшны никакие нравоучения со стороны достопочтенного мистера Леттерблеяра.

Несмотря на раннее время, Ачер не мог позволить себе выйти за рамки простой учтивости: как-никак они находились в самом центре города. Но ему не терпелось остаться наедине со своей невестой и излить на нее всю накопившуюся нежность. До завтрака оставался еще час, и вместо того, чтобы пригласить Ачера войти в дом, Мэй предложила ему прогуляться по апельсиновой роще за городом. Она только что каталась на лодке по реке, и, казалось, солнце поймало ее в свои золотые сети. На ее загорелое лицо падали непокорные пряди волос, напоминавшие мокрые золотистые водоросли. Глаза Мэй казались почти прозрачными в своей невинной чистоте. Когда она шагала рядом с Ачером в длинном развевающемся платье, лицо ее хранило такое же безмятежное выражение, какое было, разве что, у мраморных статуй олимпийских богинь.

Мэй оказывала на Ачера, чьи нервы были взвинчены до предела, такое же успокаивающее воздействие, как медленно текущая река, или голубое небо. Они расположились на скамейке под апельсиновыми деревьями, и молодой человек, обвив рукой стан своей невесты, поцеловал ее. Ему казалось, что он пьет из холодного источника, на дне которого спряталось солнце. Но, должно быть, его страстность немного испугала девушку, ибо она вдруг вспыхнула и поспешила освободиться из его объятий.

«Что такое?» — спросил он, улыбаясь.

Она в некотором замешательстве взглянула на него и отозвалась:

«Нет, нет, ничего».

Они оба слегка смутились, и Мэй осторожно убрала свою руку, на которой до этого лежала его рука. Впервые после того поцелуя украдкой в оранжерее у Бьюфорта, молодой человек отважился поцеловать ее снова. Он понимал, что потревожил эти чистые воды столь бурным проявлением чувств, и решил впредь быть осторожнее.

«Но расскажите, как вы проводите здесь время», — попросил он ее, нахлобучивая шляпу на лоб, чтобы защитить его от солнечных лучей. После этого он подложил руки под голову и принялся слушать ее рассказ. Он специально хотел свести разговор к вещам простым и обыденным, чтобы им легче было преодолеть свое смущение и найти общий язык. Он сидел, внимая ее бесхитростным словам; по сути они представляли собой просто хронику местных событий. Она рассказала ему, как купается, катается на лодке, ездит верхом на лошади и время от времени ходит на танцы в клуб военных моряков. Несколько людей их круга прибыло из Филадельфии и Балтимора. Они все, включая Сельфриджа Морриса и Кейт Моррис, решивших задержаться здесь на три недели, поскольку у последней обнаружился бронхит, остановились в местной гостинице. К началу сезона планировалось открыть на песчаном берегу корт для игры в лаун-теннис. Но ракетки были только у Мэй и Кейт, и большинство отдыхающих вообще не знало, что такая игра существует. Из всего этого следовало, что Мэй была очень занята, — настолько, что ей не хватало времени сосредоточиться на чтении маленького томика («Сонеты в переводе с португальского»), присланного ей Ачером неделю тому назад. Зато она учила наизусть поэму «Как хорошие вести везли из Чента в Эйкс», потому что это было первое произведение, которое он ей когда-то прочел. Мэй по секрету рассказала своему жениху, что Кейт Моррис, как оказалось, не читала стихи Роберта Браунинга…

Воскликнув, что так они могут опоздать к завтраку, она поднялась, и молодые люди поспешили к старой вилле, в которой Велланды проводили зиму. Взгляд Ачера скользнул по разрушенному временем портику и ограде, увитой малиновым «свинцовым корнем» и розовой геранью. Любитель домашнего уюта, мистер Велланд, не признавал обшарпанные южные отели, и супруга его была вынуждена каждый год делать невозможное и приводить в порядок этот полуразвалившийся дом. Чтобы он хоть отчасти напоминал виллу приличных людей, на зиму из Нью-Йорка привозили слуг и кое-какой скарб.

«Доктора предупредили меня, что мой муж должен чувствовать себя, как дома. Иначе ему здесь будет неуютно, и смена климата не пойдет ему на пользу», — объясняла она каждую зиму знакомым из Филадельфии и Балтимора.

Когда Ачер вошел в дом, мистер Велланд, восседавший за ветхим столиком, заставленным горой подносов с завтраком, приветственно улыбнулся ему и сказал:

«Видите, мой дорогой, в каких условиях мы тут живем? Пещера первобытного человека, да и только! Я заявил своей жене и дочери, что хочу приучить их к походным условиям».

Мистер и миссис Велланд были удивлены ничуть не меньше, чем их дочь, внезапным появлением Ачера. Но им он объяснил, что его одолели нью-йоркские холода и что он простудился, а в глазах старого мистера Велланда этого было достаточно, чтобы забросить все дела и укатить на юг.

«В особенности погода бывает коварна весной, — заметил мистер Велланд, подкладывая себе кукурузных лепешек и заливая их сверху янтарным сиропом. — Если бы в молодые годы я был таким же благоразумным, как вы, Ньюлэнд, ваша невеста сейчас танцевала бы на балах в Нью-Йорке, а не сидела в этой дыре вместе со старым отцом-инвалидом!»

«Но мне так здесь нравится, папа! И ты это знаешь! Вот если бы Ньюлэнд смог остаться с нами, мне вообще незачем было бы возвращаться в Нью-Йорк!»

«Ньюлэнд должен побыть у нас до тех пор, пока его простуда не пройдет», — молвила миссис Велланд.

Молодой человек рассмеялся и заметил, что тогда ему можно смело ставить крест на своей карьере.

Однако, после интенсивного обмена телеграммами с офисом, Ачеру удалось задержаться «в связи с простудой» еще на недельку. Как выяснилось впоследствии, мистер Леттерблеяр проявил терпение отчасти потому, что его молодой партнер так блестяще уладил щекотливое дело с разводом мадам Оленской. Мистер Леттерблеяр дал понять миссис Велланд, что Ачер оказал неоценимую услугу всему ее семейству, и это в особенности порадовало старую миссис Мингот. И в один прекрасный день, когда Мэй с мистером Велландом отправились кататься в единственном экипаже, бывшем в их распоряжении в этом месте, миссис Велланд в своем разговоре с Ачером подняла тему, которой не решалась касаться в присутствии дочери.

«Боюсь, поведение Элен и ее идеи не вполне адекватны нашим, — начала она. — Ей исполнилось всего восемнадцать лет, когда Медора Мэнсон увезла ее обратно в Европу. Помните, как она всех шокировала, появившись на выпускном балу в черном платье? Это был странный каприз Медоры — как оказалось, пророческий! Это случилось двенадцать лет тому назад, и с тех пор Элен ни разу не возвращалась в Америку. Не удивительно, что она совершенно европеизирована».

«Но и в Европе не так просто получить развод: графиня Оленская надеялась, что ее жажда свободы найдет отклик в сердцах американцев!»

В первый раз после того, как молодой человек покинул Скайтерклиф, он произнес это имя. При этом он почувствовал, что краснеет. Миссис Велланд слегка улыбнулась и пожала плечами.

«Что и говорить, у иностранцев весьма своеобразные представления о наших порядках. Они полагают, что американцы всегда обедают в два часа дня, и что они одобряют разводы! Поэтому, не нахожу занятия более глупого, чем развлекать гостей, приехавших в Нью-Йорк. Они не прочь воспользоваться нашим гостеприимством, а когда возвращаются к себе на родину, продолжают рассказывать об Америке всякие небылицы».

Ачер оставил это без комментариев, и миссис Велланд продолжала:

«И мы все бесконечно признательны вам, Ньюлэнд, за то, что вы убедили Элен отказаться от этой затеи. Даже миссис Мэнсон Мингот и дяде Ловеллу не удалось вразумить ее! В своих письмах они сообщают, что только благодаря вашему влиянию она изменила свое решение, — Элен сама в этом призналась своей бабушке. Она симпатизирует вам, Ньюлэнд! Бедняжка Элен! Она так своенравна! Хотелось бы знать, какая судьба ее ожидает!»