Все то время, что она говорила, он смотрел на неё сверху вниз, не видя её и в то же время отчетливо воспринимая каждую её черточку, вспоминая все эти годы с Тесс Струан и то, что она и Кулум значили для него, и Малкольм Струан значил для него, и Дирк Струан, и «Благородный Дом». Все миновало, все растрачено впустую, все движется к концу, наш «Благородный Дом» больше не благородный, больше не первый в Азии. Ну, не совсем растрачено и не все ещё кончено, но слава его померкла, и мой друг мертв, и это факт. Я был его другом, но был ли он моим? Боже Всевышний, на что мы способны во имя дружбы?
Он сказал:
— Тесс не похоронит его так, как он хотел. Полагаю, это самое малое, что может сделать друг. Я позабочусь о катере.
Он вышел. В густеющей тишине комнаты она вздохнула, взяла газету и опять углубилась в чтение.
В тот вечер, когда доктор Хоуг прибыл в миссию Канагавы, занимавшую часть буддийского храма, его встретил сержант Тауэри, начальник караула, блестящий в своём гвардейском мундире: высокая шапка, алый камзол, белые рейтузы и черные сапоги.
— Мы не ждали вас раньше утра, Док.
— Мне просто нужно убедиться, что все готово. Завтра мы хотим начать пораньше.
Сопровождая его в ту часть храма, которая служила моргом, Тауэри рассмеялся:
— Если вы его оставили готовым, Док, стало быть, он и сейчас готов, потому как прогуляться куда у него никак не получится. — Он открыл дверь. Комната была просторной, с земляным полом и выходом во внутренние помещения через створчатые двери. Тауэри потянул носом воздух. — Не пахнут ещё. Всегда терпеть не мог трупы. Вам помочь?
— Нет, благодарю вас. — Два пустых гроба стояли на козлах, крышки лежали рядом с ними, другие стояли вертикально вдоль стены. Тела покоились на мраморных плитах, накрытые простынями. В дальнем конце помещались бочки со льдом. Из них сочилась вода, от которой темнел избитый земляной пол.
— Как насчет туземца? Долго нам хранить его здесь?
— До завтра. — У Хоуга вдруг все поплыло перед глазами, когда он сообразил, что по обычаю тело будет востребовано для кремации согласно синтоистскому ритуалу, но теперь никакого тела не окажется…
— Чего это с вами, Док?
— Ничего, просто… благодарю вас, сержант. — Его сердце забилось снова, ибо он вспомнил, что этот человек был корейцем, одним из потерпевших крушение рыбаков, которые влачили здесь жалкое существование, не имея возможности вернуться домой, никому не нужные и презираемые местным населением. Бебкотт согласился на то, что тело сожгут в крематории храма. — Вообще-то, вы могли бы мне помочь, сержант.
Тело Малкольма было омыто и одето после вскрытия их японскими помощниками, находившимися у них в обучении. С помощью сержанта, который ухватился за ноги, они поместили его в гроб.
— Для трупа он выглядит прямо красавчиком. — Лицо Малкольма было безмятежным в смерти. — Давайте теперь второго, Док. К чему наживать себе грыжу, а, хотя этот коротыш весит не больше стоуна или двух.
— Давайте-ка завернем его в простыню.
Кореец был кожа да кости. Он умер от дизентерии. Вместе они положили его в гроб.
— Спасибо, я тут приберусь немного, потом лягу.
— Хорошо, Док, я пойду пригляжу, чтобы ваша комната была готова.
Оставшись один, Хоуг запер дверь на засов. С согласия Анжелики они решили, что традиционного выставления тела в открытом гробу, чтобы люди могли отдать последнюю дань уважения покойному, не будет. С большой осторожностью он надвинул крышку на место. У него ушло всего несколько секунд на то, чтобы накрепко её приколотить.
Теперь следующий. Разница в весе будет слишком заметной. Что можно использовать? Землю. У стены сбоку он нашел лопату, принадлежавшую могильщикам, — не все тела сжигались. Земля снаружи была мягкой, ночь холодной, легкий ветерок шелестел листьями. Быстро орудуя лопатой, он таскал землю в комнату и равномерно рассыпал её поверх тела и с боков. Несколько веток заполнили остававшиеся щели. Удовлетворенный, он накрыл гроб крышкой и заколотил гвоздями. Тяжело дыша, потный, весь в грязи, он прислонился к гробу, озабоченный даже больше, чем вначале. Небесный Наш прав, подумал он, ополаскивая руки в ведре с водой. Даром нам это не пройдет.
— Вы совсем рехнулись, Док, — сказал ему Небесный Наш, сипло откашливаясь, — как и она, как и я, говоря, хорошо, я с вами.
Крошка Вилли окотится, ну да ладно, завтра вечером так завтра вечером. — Этот разговор произошел в клубе несколько часов назад, люди кругом по обыкновению шумели и спорили. — Выпейте ещё виски.
— Я выпью кофе, спасибо, а потом мне пора.
— Её рассказ напомнил мне о моей Нелли, Док. Я ведь был женат, когда служил клерком в юридической конторе, шестнадцать мне тогда было, ей пятнадцать, по крайней мере мы притворялись, что были женаты, и жили на чердаке неподалеку от Флит-стрит, рядом с пабом «Старый чеширский сыр», там хозяином Сэм Джонсон был. Она умерла при родах, и крошка, это был мальчик, тоже помер. — Он предложил Хоугу сигару и закурил сам. — Могила для нищих, два пенса за еженощную тачку, выносите своих мертвых, и больше я их не видел. Холера в том году была тяжелая, дизентерия тоже, кладбища были забиты до отказа. — Небесный Наш сплюнул в плевательницу. — Уже много лет не вспоминал я крошку Нелли. А вы были женаты, Док?
— Да, один раз, она тоже умерла в Лондоне.
— Ещё одно совпадение, а? После Нелли мне так ни разу и не захотелось жениться — я тогда поклялся, что таким бедным больше не буду, как бы оно ни сложилось, — всю жизнь в дороге, слишком много переездов. Девчонок у меня было полно, но вот болезнь я так и не подхватил. А вы, Док?
— Нет. — Хоуг скрестил пальцы. — Пока нет.
— Эй, да вы, оказывается, тоже суеверны, как и я?
— Да. Вы уверены насчет законности того, что мы делаем?
— Увереннее и быть нельзя, уверен, как в собственном дерьме, да только ежели Крошка Вилли захочет, он вам надергает целую дюжину обвинений, как тузов из колоды, можете не сомневаться. Послушайте, как бы оно ни повернулось, Тесс Струан взбеленится так, что у неё исподнее по всем швам разлезется, а это значит конец вашему содержанию, и окажетесь вы на стремнине без весла.
— Нет. Я возвращаюсь в Индию…
Странно, как плохое ведет к хорошему или хорошее к плохому. Все это по-настоящему заставило меня решиться. На этот раз я действительно возвращаюсь, возвращаюсь в Куч-Бехар в Бенгалии, где я тогда квартировался и откуда она родом. Я разыщу её семью… а там посмотрим. Денег на это и на несколько оставшихся лет у меня хватит, наши сын и дочь теперь взрослые, нити пестротканого ковра под названием Лондон; они получили лучшее образование, какое я мог им дать, и все деньги, какие я мог им посылать, моя сестра и её муж теперь их настоящие родители — оба плоть от плоти Англии, её суть.